У аборигенов Океании - Януш Вольневич

Ловец бабочек

Мы снова едем через холодные влажные джунгли. Сплетенные в клубки древовидные папоротники, узколистные панданусы, пышные орхидеи. На дороге возникли новые поперечные борозды, новые глубокие колеи. Но, несмотря на прошедший недавно ливень, воды не так уже много. Вдруг «лендровер» резко остановился. От очередного мостика торчат одни балки. Ярко переливающийся на солнце горный водопад выглядит теперь вполне безобидно, но именно он-то и смыл поперечные бревна с мостика. К счастью, кто-то предусмотрительно оставил поблизости целую груду бревен. Тщательно укладываем новый настил, но просветы все еще остаются. Лазаро, тревожась за жизнь заморских гостей, предлагает нам перейти по мостику пешком — неизвестно, выдержат ли теперь балки тяжесть автомобиля. Приходится сделать остановку, тем более что из радиатора валят клубы пара…

Идем пешком. Рядом с нами неуклюже ползет какой-то диковинный зверек. Для ежа слишком велик, но такой же колючий и мохнатый. Вытянутым рылом роет землю перед собой, неловко тащит задние ноги.

— Ехидна, — авторитетно заявляет Гэс.

Итак, все ясно. Ехидна-муравьед, яйцекладущее млекопитающее, настоящее ископаемое, дошедшее до нас из тьмы веков. Наш интерес к зверьку не ослабевает. Этот рохля внезапно останавливается и лапами откидывает большой чурбак с поваленного пня. Зверек, видимо, обладает недюжинной силой. С таким чурбаком с трудом справился бы мальчишка-подросток. Тут же из рыла ехидны муравьеда выстреливает словно бич тонкий, чуть ли не метровой длины язык. Жирные зеленые муравьи начинают панически копошиться, но это их не спасает, и все до одного они исчезают в туннелеобразном рыле зверька, который тщательно слизывает муравьев липким языком. Говорят, что ехидна слепа как крот, но обладает великолепным обонянием. Вот ей попался большой камень. Взмах лапой, и на открывшемся месте копошатся новые полчища муравьев, и их постигает та же участь.

Подходим ближе. Зверек отнюдь не в восторге от нашего присутствия. Не удирает, но зарывается в землю, входя буквально как горячая ложка в масло. Но и мы не сдаемся. Тогда ехидна перестает зарываться, с неожиданной ловкостью бросается в сторону и бесследно исчезает. Пытаемся отыскать ее в чаще, но джунгли отбрасывают нас на дорогу, словно пружинный матрац.

Лазаро сигналит, он уже одолел мостик. Вновь проезжаем несколько крутых склонов. Двигатель воет на высоких оборотах, колеса отчаянно буксуют в болотистых лужах. Не так-то легко водить машину в Тапини. Однако Лазаро становится все веселее. Он спешит к своим детям, для которых купил кое-какие лакомства в Гуари. Повороты наш шофер преодолевает технично, но, на мой взгляд, слишком рискованно. Неожиданно становится отчетливо слышен рокот работающего поблизости мотора. Галлюцинация? Нет. Через несколько минут мы встречаемся с другим, совершенно таким же, как наш. «Лендровером».

— Хэлло, Гэс!

— Хэлло, Джон!

Водители обеих машин обмениваются приветствиями.

Жму руку Джону Мартину, швейцарцу, уже много лет живущему в этих горах, человеку разнообразных профессий. В последнее время он выращивает овощи и еженедельно отправляет их самолетом в Порт-Морсби. Его пассажир — мосье Муанье… из Парижа. Пожалуй, еще никогда в этих горах не встречалось сразу столько коренных европейцев.

Мосье Муанье с истинно французской общительностью быстро разговорился и оказался великолепным собеседником. Его страсть… ловля бабочек. Мы не постеснялись сознаться, что и в Кикори, и здесь уже не раз пытались ловить шапкой эти радужные существа, но. увы. безрезультатно. Француз словно только и ждал этих слов. Тут же он вручил нам два сачка, и мы направились вместе с ним охотиться за бабочками. Муанье оказался более ловким, чем мы, и поймал их столько, сколько нам с трудом удалось наловить вдвоем. Затем он умело разложил добычу, поместил бабочек между листками блокнота и сказал, что препарирует их позднее. Пользуясь случаем, я внимательно рассмотрел этих чудесных, обитающих в тропиках насекомых. За три четверти часа мы все вместе поймали восемь бабочек, причем только три экземпляра оказались двойниками.

Красивую черно-голубую бабочку с желто-черными каемками наш наставник назвал «улиссом». Затем шла бабочка «виктория» — бархатно-черного цвета в сочетании с парчово-зеленым. Была среди нашей добычи и золотисто-оранжевая бабочка «приам». Размах крыльев v всех составлял от десяти до пятнадцати сантиметров. Однако красивее всех мне показалась райская черно-зелено-желтая бабочка, нижние крылья которой были изогнуты словно усики виноградной лозы. Эту красавицу поймал сам мастер. Глядя на исчезающих между листками блокнота бабочек, я невольно пожалел, что эта красочная маленькая коллекция не принадлежит мне.

— Чудесное место, чудесное, — повторял француз, — Я здесь всего пять недель, а поймал уже больше семисот штук… Правда, на Амазонке было еще лучше.

Мосье Муанье очень интересно рассказывал. Когда он описывал пойманную им бабочку Morpho menelaus («порхающее солнце» или «божество живописцев»), я ярко представил себе это сверкающее металлической голубизной насекомое, проносящееся над водами крупнейшей реки Америки. Впечатление было такое, словно я сам ловил крупнейшую в мире бабочку Thyzania agryppina, размах крыльев которой достигает двадцати пяти сантиметров. В кульминационный момент рассказа мосье Муанье неожиданно спустил меня с поднебесной выси на грешную землю.

_ Нет, это не мое хобби, я профессиональный поставщик бабочек для коллекций. Вот моя визитная карточка, пожалуйста. Если кому-либо в Польше понадобятся мои услуги, прошу запомнить: Париж 16Е, рю Гюстав Зеде, 16. Муанье поставляет любое количество каких угодно бабочек, даже оптом.

По-видимому в целях рекламы, француз достал из своего саквояжа картонный конверт, из которого вытащил крупный, но не слишком яркий экземпляр насекомого, похожего на ночную бабочку.

— Atlacus atlas, — восторженно ахнул Стах, который в свое время безумно увлекался бабочками.

— Да, это крупнейшая бабочка в мире, если измерить поверхность ее крыльев, — сказал Муанье. — Я поймал ее три дня назад.

С мосье Муанье можно было говорить о бабочках бесконечно. Он рассказывал о прозрачности их крыльев, об узорах на них, о повадках одной из самых редких бабочек d’Urvillea… Я всерьез начал подумывать, не остаться ли еще на неделю в Тапини, чтобы посвятить себя ловле этого радужного великолепия.

К счастью, Лазаро, который уже знал, с каким любопытством мы разглядываем все, что нас здесь окружает, громко закричал и позвал к себе. В руке он держал змею двухметровой длины, ярко-зеленую, как свежий лук, и толщиной приблизительно с женское запястье.

— Питон. Неядовитый, — пренебрежительно заявил услужливый водитель и… подал мне пресмыкающееся.

Если бы это произошло два месяца назад, я, наверное, с криком отшатнулся бы, но после экспедиции в Австралию перестал быть «брезгливым» и мог голыми руками брать ящериц, лягушек и прочую гадость. Подарок Лазаро не произвел на меня поэтому особенного впечатления. Впрочем, питон был как-то малоактивен, да и эта его пленительная зеленая мантия…

Наш новый знакомый кончил