Пеликан - Дриссен Мартин Михаэль

— Он должен был сделать все, чтобы они проходили у нас, в наших горах, — согласился Тудман.

— Да ладно тебе, будь реалистом, — возразил Марио. — Там не бывает столько снега.

— Разве? А ты забыл, как мы не могли найти свои палатки?

— В поход ходили? — поинтересовался Маркович.

— Во время Второй мировой, — съязвил Йосип.

— В любом случае, — добавил Марио с видом человека, знающего, как устроен этот мир, что порой так претило Йосипу, — Олимпийский комитет за много лет до этого выбрал Боснию, потому что такова процедура, — а на тот момент президентом был еще Тито.

— Лично я не имею ничего против Сараево, — подключился к беседе Маркович, — Юре Франко завоевал там медаль в гигантском слаломе.

— Он словенец.

— И что с того? Словенцы — хорошие югославы. Там почти нет сербов. Я по-прежнему чувствую себя югославом.

— Гигантский слалом — это не политика, господа, — заключил Кневич.

Затем разговор зашел о венгерском меньшинстве в Воеводине.

Йосип понятия не имел, что там есть венгры. Он подумал, что его страна напоминает странный пазл вроде того, что собрали Андрей с Катариной, где все кусочки хоть и подходят друг к другу, но в осмысленную картину не складываются.

Многие считали, что вооруженный конфликт неизбежен. На Хорватию нападут, особенно когда такой человек, как Милошевич, придет к власти в Сербии.

Но, кроме разговоров, что велись на террасе в кафе «Рубин», в городе практически ничего не происходило. Несколько сотен местных сербов вели себя спокойно, на них, в свою очередь, тоже никто не нападал. Все знали священника из их православной церкви и здоровались с ним. Овощи по-прежнему покупали у Горана Костича, который любил повторять, что тыквы — это просто тыквы и паспорт им не нужен.

Люди продолжали жить как прежде, а их судьбы решались в больших городах, как это было во времена Венеции, Стамбула, Вены, Берлина и Белграда. Порой на бухту и город падала тень, обычно мимолетная, как тени от облаков на серых склонах Велебита, но иногда жителям казалось, будто солнечный свет и искрящееся синее море что-то скрывают — быть может, приближающуюся беду, которая навсегда изменит не только их жизни, но даже неминуемую смерть.

Все же большинство предпочитало об этом не думать. Не думать и день за днем жить привычной жизнью казалось самым разумным. А мы тут при чем? Может, и ни при чем. А если и при чем, то все равно ничего не изменить. Какое нам дело до остального мира? Если ему что-то понадобится, он даст о себе знать, и посмотрим, что будет. Быть может, именно такое поведение и сохраняло их тысячелетиями, тогда как богачи из дожей, султаны, кайзеры и диктаторы давно пали. Тыквы — это просто тыквы.

Андрей и Йосип сидели на ступенях памятника и делились хлебом с салями. Йосип впервые рассказывал приятелю о жене и о своем ужасном браке. Андрей молча слушал, польщенный оказанным доверием, стараясь не перебивать друга даже малейшим замечанием.

Йосип рассказывал, что они с Марио прошли войну и выжили, а в 1945-м вернулись в городок, где их встречали как героев. У них завязались отношения с сестрами Марией и Любицей.

— В то время, — объяснял Йосип, — все было не так, как сейчас. Теперь молодые люди могут ждать, пока не встретят любовь всей своей жизни. Как ты сейчас. Но в наше время…

Всем хотелось жениться и выйти замуж как можно скорее и создать семью, чтобы восполнить потерянные годы. Он вполне мог жениться на Марии, а Марио на Любице.

— Тогда все сложилось бы иначе. Они были жизнерадостными девушками… а мы, конечно, оба героями. — Йосип выплюнул кусочек шкурки от салями, которые, правда, теперь делают из пластика. — Ты Марию знаешь? Жену Марио.

Андрей ответил, что не особо, но она красивая женщина. Ему очень понравилось, когда она выкрасилась в блондинку. Искусственные блондинки, такие как Грейс из Монако, ему нравятся даже больше натуральных.

Дело вкуса. Йосип продолжал:

— Мария могла стать моей женой. Мы танцевали с ней не меньше, чем Любица с Марио. Но, как это обычно бывает, у женщин свои планы, и вот она уже у алтаря с Марио, а я с Любицей.

Это была двойная свадьба, сестры в один день выходили замуж за мужчин, рожденных в один день. Событие, которое, по словам тогдашнего бургомистра, предвещало новое, полное надежд будущее.

— Что из этого вышло, ты знаешь. У Марио с женой родился здоровый сын. А у меня — Димо.

— А что было с Димо? — уточнил Андрей.

Йосип рассказал. Еще он рассказал о Катарине и о прогрессирующем психическом и физическом упадке жены.

— Тебе не позавидуешь, — посочувствовал Андрей.

— Что уж там, — отмахнулся Йосип. — Всем сейчас трудно. Тебе тоже.

— Что правда, то правда, — согласился Андрей.

Какое-то время они сидели молча и смотрели на городские крыши.

Потом Йосип робко поинтересовался:

— А моя жена… как бы это сказать… проявляла к тебе знаки внимания? Искала близости непристойным образом?

— Нет, — испугался Андрей, — такого не было. Но мысли в голове у нее точно странные.

Йосип кивнул:

— Так и есть. Особенно обо мне. Она страшно ревнует, понимаешь. Превращает мою жизнь в ад.

Андрей ничего не ответил и открыл две бутылки пива зажигалкой — этому трюку он научился у Марковича.

— Она постоянно подозревает меня, думает, я таскаюсь за другими женщинами. А между нами все уже давно не так, как должно быть в браке. Понимаешь, о чем я?

Андрей кивнул и поставил бутылки между ними.

— Я уже не молод, но у мужчин есть потребности. Сейчас я не только о теле. Нам нужна женщина, с которой можно и порадоваться, и погрустить.

Они одновременно подняли бутылки. Все ясно без лишних слов.

Андрей пил, наблюдая за кроликами, которые копошились внизу между рельсами и время от времени перепрыгивали через них. Надо будет взять с собой Лайку и устроить ей охоту.

— Знаю, каково это, — сказал он. — Я тоже один.

— Ты еще молодой. У тебя вся жизнь впереди.

Такого чувства у Андрея не было уже давно, но и таких проблем, как у Тудмана, тоже.

Тот немного помолчал, а потом сказал:

— Я тебе кое-что расскажу. По секрету.

— Останется между нами, — пообещал Андрей.

— У меня есть любимая женщина. Она живет в Загребе. Ее зовут Яна.

План Йосипа был прост: пометить одну купюру, а через день после передачи денег неожиданно появиться в магазине Шмитца и потребовать, чтобы тот предъявил кассу и кошелек. Если там окажется меченая купюра, подозрение подтвердится, а кошмар закончится. И для Андрея штраф тоже уйдет в прошлое, потому что его деньги будут не нужны.

Одна-единственная купюра, та, что с королевой, в свое время решила судьбу Андрея, одна-единственная купюра станет его спасением сейчас.

Он выбрал бумажку в тысячу динаров — именно этому номиналу отдавали предпочтение и он сам, и шантажист. Такие купюры он доставал из белого контейнера в том же количестве, что сам оставлял под бетонным блоком на Миклоша Зриньи.

Йосип внимательно проверил, где стоит «фиат» Шмитца. Он редко им пользуется, и, если после передачи денег машина будет стоять в другом месте, это станет дополнительным доказательством.

— Что делаешь? — с любопытством спросила Катарина.

— Папа украшает деньги, — объяснил Йосип. — У тебя карандаш есть?

Дочь вернулась со школьным пеналом и положила голову отцу на плечо.

— Нарисовать усики, вот здорово! — обрадовалась она.

Аскетичная голова великого изобретателя Николы Теслы взирала на них и впрямь сурово.

— Усы у него уже есть.

— Но не рыжие же, — возразила Катарина и вытащила из пенала красный фломастер.

Йосип думал закрасить черным нолик, ведь слишком броской помета быть не должна, и тут осознал, что все купюры пронумерованы. Перед ним лежала купюра АЕ 1860991. Нет никакой необходимости помечать купюру, если запомнить или записать ее номер. Век живи — век учись.