Чужой клад - Александра Девиль

Гликерия, появившись в комнате, услышала последние слова гостя и рассмеялась:

— Да вы, Остап Борисович, никак пришли сватать нашу Анастасию?

— А что, я… — Новохатько встал и приосанился.

Тут только женщины обратили внимание, что на нем новый щегольской кунтуш, а на боку болтается богато инкрустированная сабля.

— О, да вы сегодня прямо как воевода, — всплеснула руками Гликерия. — Ну, бравый казак, настоящий жених! А сабля-то какая!

— Ну, сабля, это я так… — замялся Остап Борисович.

Договорить он не успел, потому что в следующую минуту на крыльце послышался шум, взволнованные голоса и в комнату ввалились Илья и Заруцкий. Женщины так и ахнули, увидев, в каком плачевном состоянии прибыли зять и тесть. Потрепанные, грязные, со следами крови на лице, в изорванной одежде, они выглядели так, словно только что покинули поле битвы.

— Илюшенька!.. Отец!.. Что с вами? — кинулась к нему Гликерия. — Вы, наверное, напились и упали в пруд?

— Нет, дочка, до пруда мы даже не доехали, — измученным голосом сказал Харитон Карпович и упал на скамью.

— На нас напали разбойники, и мы от них еле отбились, — прошептал Илья и, держась за стену, опустился прямо на пол.

Гликерия заголосила на весь дом, позвала всех трех своих служанок, те бестолково принялись сновать туда-сюда, толкая друг друга и разливая напитки, предназначенные для пострадавших господ. Насте такая суета показалась излишней; она бы на месте Гликерии не стала звать прислугу, а сама напоила бы мужа и отца вином и прежде всего расспросила бы их о подробностях происшествия. Но прошло не менее четверти часа, прежде чем перепуганных Илью и Заруцкого удалось настроить на связный разговор.

Оказалось, что, когда они возвращались с пасеки и остановили пролетку возле родника, желая попить воды и немного прогуляться, из ближайшей рощи вдруг выскочило трое или четверо разбойников в масках. В руках у них были сабли и ножи.

— Хвала Господу, что я на всякий случай взял свою саблю, — сказал Илья и перекрестился. — Я, правда, не очень-то умею с ней управляться, но перед лицом смертельной опасности, клянусь вам, фехтовал не хуже запорожца. Да и Харитон Карпович не растерялся, схватил корягу и стал ею отбиваться. Но, конечно, быть бы нам порубанными, если б не успели вскочить в свою пролетку. А тут уж Василь не сплоховал: помчался так быстро, что его бы сам черт не догнал.

— Да, Василь — молодец, такой слуга на вес золота, — подтвердил Заруцкий, похлопав по плечу молчаливого здоровяка кучера.

— Вот спасибо тебе, Василий, за спасение моих близких, век благодарить буду! — воскликнула Гликерия. — Мы тебя достойно наградим.

— Плохо только, что мед разлился, теперь вся бричка липкая, — хмуро сказал кучер, глядя себе под ноги.

— Да откуда же в наших краях такие разбойники? — растерянно пожимая плечами, спросил Остап Борисович. — С саблями, с ножами, в масках… На мужицкий бунт это не похоже. Да и не значатся у нас нынче беглые мужики. Нет, это уж точно какие-то приезжие бродяги. Может, даже те, с Изюмского шляха… Калга и Журавель. Вроде и места у нас тут спокойные, укрепленные, а поди ж ты…

У Насти объяснения пострадавших не вызвали полного доверия. Она даже весьма скептически предположила, что непривычные к опасностям Илья и Заруцкий встретили не трех-четырех, а одного бродягу — как бы не того же Юхима, — и от страха он у них в глазах утроился. Возможно, они и махали саблей и корягой, но скорее для того, чтобы придать смелости самим себе. Она не стала разубеждать Гликерию в геройстве ее мужа, но слушала рассказ Ильи без особого интереса.

Зато Остапа Борисовича сия история весьма взволновала. Он тут же поведал о собственных тревогах, тоже связанных с неизвестными разбойниками:

— А со мною вот что приключилось… Сегодня утром подбегает на улице незнакомый парень и сует мне в руки записку. Я и опомниться не успел, как этот вьюн уже скрылся в какую- то щель. Разворачиваю записку, а там черным по белому: «Ты, такой-сякой, неподкупный пан судья, будешь покаран за то, что строго и сурово судил нас, беглых разбойников и воров. Мы тебе того не простим, что ты нас никогда не боялся и наказывал беспощадно». Вот такое, господа любезные, письмо. Я сперва подумал, что это чья-то дурацкая шутка. Но теперь, после такого ужасного приключения, какое с вами случилось, я поверю, что это были нешуточные угрозы. Видно, теперь придется мне повсюду с оружием ходить. — И Новохатько, положив руку на эфес нарядной сабли, горделиво вскинул голову и бросил на Настю выразительный взгляд.

— А где эта записка, Остап Борисович? — спросила девушка, сдерживая улыбку.

— Я вам ее не принес, чтобы вас не тревожить понапрасну.

— Да? Ну, что ж, теперь понятно, почему вы сегодня с саблей. — Настя перевела взгляд с Новохатько на Боровича. — А скажи, Илья, среди этих бродяг ты не заметил Юхима?

— Как я мог кого-то разглядеть, когда все они были в масках! — воскликнул Илья, все еще возбужденный пережитым приключением.

— Да откуда там взяться Юхиму, панночка? — заметил Новохатько. — Этот бедолага, небось, уже давно ушел в дальние края. Наверное, околел где-нибудь в канаве. Или побирается по монастырям.

— Нет, Остап Борисович, вы ошибаетесь, — возразила Настя. — Я уже два раза видела Юхима возле ручья, что за нашим двором. Правда, родичи считают, будто мне померещилось. Но я все-таки уверена, что это был Юхим. Я даже ходила к попу, у которого Юхимка служил. Однако этот отец Викентий Юхимом не заинтересовался, а меня строго отчитал за то, что занимаюсь лицедейством и дружу с нечестивыми вольнодумцами.

— Отчитал? Вас, панночка? Да как он смеет, самодур патлатый! — Новохатько стукнул кулаком по столу. — Этак он и самого гетмана обвинит во всех грехах! Ишь, куда хватил! Обличитель нашелся! Как можно не поверить такой достойной барышне? Как можно ее обидеть?

Гликерия, оторвавшись от протирания царапин Ильи, посоветовала Остапу Борисовичу:

— А вы пойдите к попу вместе с Настей, пусть он с ней при вас поговорит.

— Правда! При мне он не посмеет грубить! — заявил чиновник, выпятив грудь. — А если б еще ему сказать, что Анастасия Михайловна — моя невеста…

— Так за чем же дело стало? — улыбнулась Гликерия. — Скажите.

— Да полно тебе шутить, Ликера, — поморщилась Настя. — Я уж как-нибудь обойдусь своими силами.

— Нет, это дело так нельзя оставлять! — горячился Новохатько. — Наверняка поп что-то знает про Юхима, потому и не хочет о нем говорить! Уж теперь я, как служитель закона, настаиваю, чтобы вы, Анастасия Михайловна, помогли мне изобличить тех, кто укрывает беглых арестантов!

Боровичи и Заруцкий поддержали Остапа Борисовича и, немного поспорив, решили, что Новохатько и Анастасия после обеда должны пойти в церковь, поставить свечки за чудесно спасенных, а заодно и переговорить с чересчур суровым иереем.

Впрочем, обед, приправленный крепкими напитками, так затянулся, что идти в дальнюю слободскую церковь, где служил отец Викентий, стало уже поздновато. Настя хотела, воспользовавшись паузой в разговоре, встать из-за стола, но расхрабрившийся заседатель удержал ее со словами:

— Ничего, если поп ушел из церкви, то мы найдем его в доме! Уж меня-то он обязан принять! Я представитель власти! Идемте, Анастасия Михайловна!

— Может, не надо, Остап Борисович? — сопротивлялась Настя.

— Как не надо? Очень даже надо! — кричал бравый от хмеля «синьор Казанова».

Настя уже была не рада, что вспомнила про Юхима, но теперь ей не оставалось ничего иного, как подчиниться настойчивым уговорам Новохатько, которого полностью поддерживали Боровичи.

Глава седьмая

Нападение

Как ни долог был июньский день, но и он уже начал клониться к закату, когда Настя и Остап Борисович вышли на улицу из дома Боровичей. Прохожие, что попадались на пути, почтительно раскланивались и задерживали любопытные взгляды на столь приметной парочке.

Настя знала, что глуховские купцы и мещане недолюбливали заседателя, считая его изрядным лихоимцем. Видимо, такое мнение о нем (как, впрочем, и о других чиновниках) не было лишено оснований, и Насте порой становилось неловко из-за своего давнего знакомства с Новохатько, которое со стороны могло показаться дружбой. Нетрудно было догадаться, что городские сплетники давно уже сосватали Настю и Остапа Борисовича, а сегодняшний их совместный поход к попу только укрепит подобное мнение.

Настя морщилась от досады, а «Казанова», напротив, горделиво выпячивал грудь и умильно поглядывал на свою хорошенькую спутницу, стараясь возле каждой кочки брать Настю под руку, словно поддерживая. На самом же деле захмелевший Остап Борисович сам нуждался в поддержке.

И, как на грех, когда они проходили мимо кофейни «Мадам Шато», прямо им навстречу со ступенек с его изящного заведения спустился не кто иной, как Денис Томский. Он оглядел Настю и ее спутника скептическим взглядом, и девушка почувствовала, что у нее уши запылали от смущения и досады. Надо же такому случиться, чтобы Денис, которого она не видела уже три дня, вдруг встретился ей именно сейчас, в такой неподходящий момент! Что он подумает о девушке, которую держит под локоток толстый пьяный чиновник, приписанный ей молвою в женихи? Ответив на приветствие Дениса, Настя выдернула свою руку из цепких пальцев «Казановы», но было уже поздно: Томский успел заметить ее жест и насмешливо улыбнулся. Настя и Остап Борисович проследовали дальше. Она чувствовала, что Томский смотрит им вслед, но не решилась оглянуться и проверить это.