Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Флинн

— Она обошла нас стороной! Чума ушла на запад и на север. — Дитрих осознал постыдную радость. Он радовался не тому, что пострадал Париж, а тому, что уберегся Оберхохвальд.

Манфред бросил на него суровый взгляд:

— Значит, она не проявилась среди швейцарцев? Макс сказал, что нет, но из Италии туда ведет не одна дорога, с той поры, как они навели мост через Сен-Готард. В пути нас терзала мысль, что мы найдем всех вас мертвыми. Мы видели такое на пути к Авиньону.

— Возможно, мы слишком высоко, чтобы ядовитые испарения достигли нас, — предположил Дитрих.

Манфред уничижительно махнул рукой:

— Я всего лишь простой рыцарь и оставляю такие понятия, как ядовитые испарения, ученым. Но во Франции я разговаривал с рыцарем св. Иоанна, недавно прибывшим с Родоса, и он сказал мне, что чума пришла из Катая, и говорят, что мертвые там лежат без счета. Она поразила Александрию, сказал он мне, и его братство поначалу сочло это божественным приговором сарацинам.

— У Господа нет такой ничтожной цели, — сказал Дитрих, — опустошить христианский мир, покарав одновременно и неверных.

— Они сжигают евреев за это повсюду от самого северного побережья Средиземного моря, за исключением Авиньона, где твой папа защищает их.

— Евреев? Это нелепо. Евреи тоже умирают от чумы.

— Так сказал и Климент. У меня есть копия его буллы, которую я получил в Авиньоне. И все же евреи путешествуют по всей Европе, так же, как и чума. Говорят, что каббалисты среди них отравляют колодцы, так что, возможно, добрым евреям самим ничего об этом не известно.

Дитрих отрицательно покачал головой:

— Это дурной воздух, а не вода.

Манфред пожал плечами:

— Де Шолиак сказал то же самое; он писал, что чуму разносят крысы.

— Крысы! — Дитрих замотал головой. — Нет, этого не может быть. Крысы были всегда, а эта чума — вещь новая на земле.

— Возможно, — сказал Манфред. — Но в минувшем мае король Педро[68] подавил погром в Барселоне. Я имел известия от самого дона Педро, который прибыл на север искать славы во Франции. Каталонцы сорвались с цепи, однако городская милиция защитила еврейский квартал. Королева Джованна[69] пыталась сделать то же самое в Провансе, но народ восстал и изгнал неаполитанцев. И в прошлом месяце граф Генрих повелел заключить всех евреев под арест в Дофине. Чтобы защитить их от толпы, я полагаю; но Генрих трус, и чернь может прогнать и его. — Манфред сжал правую руку в кулак. — Как видишь, не такая простая вещь, как война, удерживала меня в далеких краях эти два года.

Дитрих отказывался верить, что все это правда.

— Россказни пилигримов…

— …могут становиться все более невероятными, когда передаются из уст в уста, jа, jа.[70] Быть может, только двух евреев сожгли и только двадцать китайцев умерло; но я знаю, что видел в Париже, и я предпочел бы не видеть этого здесь. Макс сказал, что в моих лесах браконьеры. Если они принесли с собой чуму, я хочу, чтобы они держались отсюда подальше.

— Но люди не переносят с собой дурной воздух, — сказал Дитрих.

— Должна быть причина тому, что чума распространяется так широко. Некоторые города, среди них — Пиза и Лукка, говорят, избегли ужасной участи, не пуская внутрь путешественников, так что, возможно, именно странники распространяют ее. Возможно, недуг пристает к их одежде. Возможно, они действительно отравляют колодцы.

— Господь завещал нам давать приют больным. Вы хотите заставить Макса прогнать их, обрекая тем самым наши души на погибель?

Манфред поморщился. Его пальцы непрестанно барабанили по столешнице.

— Значит, выясни, — сказал он. — Если они здоровы, то смотрители могут использовать их на уборке урожая. Пфенниг в день плюс ужин, и я закрою глаза на то, что они охотились в моих угодьях все это время. Два пфеннига, если откажутся от ужина. Однако, если им нужен приют, это уже твоя забота. Организуй госпиталь в моих лесах, но никому не будет дозволено вступить в мое поместье или в деревню.

На следующее утро Макс и Дитрих отправились на поиски браконьеров. Дитрих заготовил два надушенных платка, чтобы отфильтровать испарения, если они окружали пришельцев, хотя он и не очень верил в теорию Манфреда о том, что одежда может переносить дурной воздух. Все, что обычно переносила одежда, так это блох и вшей.

Когда они достигли места, где деревья лежали скошенными словно сено, Макс присел на корточки и внимательно осмотрел один из стволов.

— Наблюдатель побежал в ту сторону, — сказал он, вытянув руку. — За тем белым буком. Я запомнил его расположение в тот раз.

Дитрих видел великое множество белых буков, и все — абсолютно одинаковые. Доверившись, он последовал за солдатом.

Но Макс продвинулся вперед на расстояние всего нескольких вытянутых рук, пока не наткнулся на плоский пень огромного дуба.

— Так. Что это? — На пне лежал сверток. — Пища, украденная с барщины, — сказал сержант, развязывая платок. — Это хлеба, которые выпекает Беккер для сборщиков урожая — видишь, насколько они длинней обычных? И ботва молодой репы и… что это? — Он понюхал: — Ага, кислая капуста. И головка сыра. — Макс повернулся, потрясая хлебом таких размеров, что им можно было накормить троих. — Неплохо питались, я полагаю, для бездомных.

— Почему они бросили все это? — удивился Дитрих. Макс огляделся вокруг:

— Мы спугнули их. Тсс! — Он предупреждающе протянул руку Дитриху, пристально оглядывая окружающую чащу леса. — Пойдемте дальше, — сказал он громче и повернулся, как будто собираясь углубиться в лес, но едва за ним внезапно треснул сучок, как он метнулся назад и в два прыжка схватил что-то руками. — Попалось, отребье!

Из укрытия рванулась чья-то фигура, пронзительно вереща, словно поросенок. Дитрих успел заметить парчовый платок и две длинные волнистые светлые косы.

— Хильда! — сказал он.

Жена мельника извернулась в руках Макса, обернувшегося на крик Дитриха, и стукнула сержанта по носу. Макс взвыл, влепил оплеуху свободной рукой, а другой скрутил, заведя ей руку за спину почти до самой лопатки.

— Макс, остановись! — воскликнул Дитрих. — Пусти ее! Это жена Клауса!

Макс отпустил руку и отшвырнул женщину прочь. Хильда, шатаясь, сделала пару шагов, затем повернулась:

— Я думала, что вы воры, пришли украсть еду, которую я положила для нищих.

Дитрих посмотрел на хлеб и сыр на пне.

— А-а… Ты приносишь браконьерам поесть из того, что предназначалось сборщикам урожая? И как давно? — Дитрих удивился, что Хильда поступила так. В этом поступке не было ни капли гордыни.