Pasta per amore, или Макароны для Любы - Изольда Рыбкина

внутри меня будто разлилось что-то горячее. Мы целовались так самозабвенно, что казалось, весь мир остался где-то далеко, а мы словно парили над ним.

Моё периферийное сознание изредка фиксировало, как мимо проходили люди, даже вроде бы кто-то из них шушукался или возмущался от того, что мы целуемся в общественном месте, но я отказывался обращать на это внимание. Главной в эти минуты была только девушка, которую я сейчас обнимал за талию. Ее хрупкий стан как-то по-особенному трепетно ощущался в моих руках. Да, и она сама будто бы дрожала. Мне не хотелось отрываться и прекращать поцелуй, но в какой-то момент Люба вдруг замешкалась.

Все-таки сделала это. Она отстранилась и абсолютно не вовремя спросила.

— Ты хотел что-то важное сказать.

— Это и есть то важное, — быстро проговорил я, чтобы поскорее вернуться к ее губам.

Что-то неясное творилось со мной в тот момент. Я физически не мог отпустить ее. Таких эмоций во время поцелуя я еще не испытывал ни с одной девушкой. И очень хотелось продлить эти ни с чем не сравнимые новые ощущения…

— Марио, надо прекратить, — увернувшись от моих губ, проговорила Люба. — И… меня Вася ждет.

Это фраза, словно ушат холодной воды, окатила меня в следующий момент.

— В смысле — Вася? Какой еще Вася⁈ Нет, я знаю, какой — не надо мне говорить об этом, — меня просто разрывало от возмущения. — Но что значит, он тебя ждет? Разве ты не со мной останешься?

Хороша «тихоня» — поцеловалась с одним и тут же к другому! Что это вообще значит?

— Марио, ну ты же сам видел, что мы вместе с Васей пришли. Он мой друг. И да, я обещала, что я сейчас схожу в уборную и вернусь. Он собирался проводить меня до дома.

— То есть ты вот так спокойно, после того, как целовалась со мной, пойдешь теперь с Васьком домой? Ты считаешь, что это нормально?

— А что такого? — Люба смотрела на меня совершенно не понимающе, и настолько наивно, что мне показалось, это очень наигранным и глупым.

Это вызвало во мне настоящую волну ярости, и я не сдержавшись, даже повысил голос и закричал.

— Люба, ты что, ребенок маленький? Не понимаешь, что нельзя целоваться с одним и тут же бежать на свидание с другим. Это вообще как называется? Ты же должна понимать, что так не поступают приличные девушки!

Взгляд Любы вдруг приобрел странное выражение обиды и вместе с тем строгости.

— Что ты имеешь в виду? Намекаешь, что я — не приличная?

— Неприличная — это очень мягкий термин для тех, кто встречается с двумя парнями одновременно!

— Не знаю, о ком ты говоришь тогда, так как я ни с кем не встречаюсь! Ни с одним, ни тем более с двумя, — чеканит девушка, смело глядя на меня пылающими злостью двумя огоньками. — Это, Марио, называется дружба. Представь себе, есть такое слово. И Вася мой друг. А вот кто ты мне, я пока не знаю.

— Вот, значит, как! — последние слова чрезвычайно задели меня. — То есть я тебе даже не друг! Прекрасно! Как целоваться со мной, отвечать мне на поцелуй — ты не сопротивлялась и не стеснялась! А теперь, оказывается, не знаешь, кто я тебе. С Васьком ты тоже целуешься по-дружески?

— Нет. Но это тебя не касается. Да, мы поцеловались с тобой, но это не значит, что ты являешься для меня кем-то, перед кем я должна отчитываться, и кого я должна стесняться. И тем более, — у кого мне спрашивать разрешение, чтобы пойти вместе с моим другом домой.

— Хорошо. Я все понял. Не буду тебе мешать, — каждое слово давалось с трудом. Хотелось стукнуть кулаком в стену, чтобы почувствовать физическую боль, переключиться на неё и не чувствовать жжение в груди.

Я решительно зашагал в зал, зацепив по дороге официанта и, ударившись о колонну, едва не перевернул цветочный горшок, который какой-то идиот придумал поставить в том месте. На Любу не обернулся ни разу, казалось смотреть на неё было бы для меня невыносимым.

Вернулся за столик к своим друзьям.

Во мне бушевали столько чувств, внутри всё горело огнём. Выпитый залпом стакан холодной газировки, показался каплей, упавший на раскаленный камень. Я налил еще и также опрокинул в себя, но снова не помогло. Видимо, чтобы охладить себя изнутри, воды недостаточно…

Оживленное кафе, которое меня и привлекало тем, что здесь всегда много народу, вдруг стало ужасно раздражать. Атмосфера начала «душить» меня. Жизненно необходимым стало желание выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха.

Не отвечая на назойливые вопросы, я направился к выходу, прыгнул в свою машину и уехал домой. Мне было плевать, что сегодня мне нужно было быть в институте, чтобы попасть на консультацию. Сегодня у меня нет моральных сил, чтобы заниматься чем-то еще. Мне нужно просто остыть, иначе я взорвусь и тогда уже точно закопаю этим не только свою репутацию, но и свой столь долгожданный диплом.

13

Марио

Паршивое утро. Паршивая ночь и такое же паршивое раннее утро. Последний раз раньше семи я просыпался в пятом классе, когда мы с родителями улетали во Францию на мамино выступление. Не помню, что послужило причиной купить билет на такую рань, но хорошо помню, что из-за того раннего подъёма чуть не возненавидел Париж.

Сегодня я ненавижу всё! Эти часы на стене, которые остановились несколько месяцев назад, но с тех пор продолжают тикать, да еще и так громко, что абсолютно взрывают мозг. Этих птиц, которые оказывается устраивают по утрам концерты у меня за окном. Это противное солнце, которое даже сквозь закрытые жалюзи освещает мою комнату. И еще Филиппыча, который полночи меня преследовал.

Нет, кошмаром в привычном смысле мой сон назвать нельзя. Это скорее тот случай, когда ночное видение тянется настолько мучительно долго и бессодержательно, что становится тошно. Филиппыч был главным героем. Он читал какую-то лекцию, а я всеми силами пытался не уснуть. Да-да, боролся со сном во сне. Потом он отчитывал меня в коридоре. Потом мы сидели с ним в кафе за тем столиком, где накануне сидела его внучка с Васьком, и он продолжал что-то от меня требовать, язвить и издеваться.

Мне хотелось увидеть Любу. И хотелось проснуться. Эти два желания настолько переплелись, что я начал