Жара - Ральф Ротман

— Полное недержание, — сказал Кулле. — Совсем конченый человек. — Он хмыкнул. — Шизик. Был когда-то могильщиком. Имел в деревне телегу и лошадь. Так он рассказывает. Похоже, что дела у него шли неплохо, трудился на всю округу. И каждый раз, когда возвращался домой, к себе в деревню, отпускал вожжи и приговаривал: «А теперь поглядим, куда мерин путь держит. Потянет его к мамкам — хорошо! Завернет во двор к „Золотому петуху“ — судьба! Значит, выпить надо…» А поскольку хозяин был не дурак, то рядом с водокачкой у него всегда стояло ведро овса… Отгадай с трех раз, какая у него теперь печень. Наверняка на ваших тарелках не уместится.

— Да-а, — сказал Клапучек. — Такое вполне могло быть… Так где этот проклятый ящик, э?

Трясущимися руками один из сидящих на полу поднял тарелку и втянул губами соус, другой облизал свой нож, а Кулле, ковырявший ногтем большого пальца в зубах, показал мизинцем той же руки на Де Лоо.

— Послушай, старик, у нас тут нет места. Нас полный комплект, как говорит русский. Сейчас придут еще четыре человека, у каждого из них тоже есть свое постоянное место, и тогда мы лежим здесь щека к щеке. Порой даже некуда задницу воткнуть. Устрой себе флетуху на Мантейфельштрассе. У них там даже походные кровати есть.

Клапучек поднял повыше свечу, осветил места прокладки труб.

— На Мантейфеля все переполнено, — пробормотал он отсутствующим тоном и повернулся кругом. Лицо его разом просветлело. — Да вот же он где! — Он показал пальцем на темнеющий впереди проход, на маленькую лесенку вниз, ведшую неизвестно куда: шахта была заколочена досками, из щелей торчали пучки травы вместе с корнями. Из-под нижней ступеньки выглядывал край зеленого ящика. Де Лоо перешагивал через людей, бутылки, кучи тряпья и услышал себе вслед:

— Тебя, старик, я, конечно бы, впустил…

Но в проходе никого не было видно.

«Вентиляционная шахта А» — значилось на стене, но буквы уже совсем стерлись, и он наклонился под скошенным потолком и ухватился за ящик, но почувствовал внезапно сопротивление, еще до того, как увидел руку, и инстинктивно попятился назад. Отступая, он выпрямился и ударился головой о доски, за шиворот посыпалась земля, а за спиной послышался смех и шорох снизу, откуда-то из подземелья в несколько этажей, словно из красной, широко разинутой пасти. Ящик тут же бесследно утянули вниз, и он не разобрал, что ему оттуда крикнули. В ушах стоял звон.

— Что там еще такое? — Виден был ящик из-под овощей, несколько пакетов молока и ложе из стопки газет. Клапучек, зажав чайную свечку между большим и указательным пальцами, присел на корточки. — Эй! Алло! Маленький отдельный кабинетик, так, что ли?

Он увидел женщину, но та забилась еще глубже в узкое клинообразное помещение и выставила оттуда лезвие перочинного ножа. Пламя свечи вытянулось, но Клапучек этого не заметил. Он поправил очки и обнаружил собаку, лежавшую с поджатыми к брюху лапами в зеленом ящике. Из пасти свесился набок пересохший язык, взгляд полузакрытых глаз был мутным, собака часто дышала. Она отощала за эти дни еще больше, а повязка на передней лапе запеклась на ране, приобрела желто-красный цвет и воняла. Кроме того, в ящике лежало несколько колечек сухого собачьего корма и маленький образок в пластиковой рамке под стеклом с изображением Христа в облаках — обычное церковное пожертвование.

Клапучек сморщился, показал на бинты.

— Что за рассадник заразы? Надо немедленно все привести в порядок!

Он протянул к женщине руку, сделал пальцами требовательное движение, но она словно не поняла, только покачала головой. Экзема на треснувших губах, огромные глазища на грязном лице, а когда она затрясла головой, волосы упали ей на глаза вместе с застрявшим в кудряшках тополиным пухом.

— Нож! — скомандовал Клапучек. — Не бойся, получишь его назад. — Кончиками пальцев он схватился за лезвие ножа и вытащил нож у нее из руки. — Спасибо. — Потом отдал Де Лоо свечу, поднял лапу собаки и просунул кончик ножа под повязку, настолько заскорузлую от гноя, грязи и крови, что она лопнула, как перезрелая корка. Лапа была в два раза толще другой, и Клапучек кивнул со знанием дела. — Кто его так укусил? — Он поднял голову, протянул женщине нож. — Твой муженек, что ли?

Она не ответила и тут же убрала нож. Но где-то в глубине глаз затеплилась улыбка. А Клапучек вытащил из кармана ветровки пачку бумажных носовых платков, свернул один из них наподобие тампона и прижал к лапе, сначала очень осторожно, но собака, обессилев от боли, не реагировала, только задышала еще громче, и тогда он надавил посильнее. Маленькие, словно бисеринки, рассыпанные полукругом, выступили между буро-красными спекшимися волосками шерсти капельки гноя, густея и увеличиваясь на глазах, и, наконец, потекли ручейком на другой платок, заранее подложенный под лапу.

Платок быстро намок. Женщина завела руку назад и вытащила из-за спины картонную коробку для яиц и подала ее Клапучеку — желто-зеленая слизь закапала в коробку. Клапучек равномерно надавливал по всей лапке, спуская гной, дожидаясь, когда жидкость посветлеет, а когда под конец выступила кровь, он обернулся.

— Эй, Атце, браток! У нас «ЧП»! Не дашь нам глоточек твоего эликсира, которым ты прочищаешь душу и тело?

Послышалось шуршание, потом кашель, из кучи тряпья возникла человеческая фигура.

— Ну ладно, так и быть… Но ты принесешь мне за это твой красный десерт!

— Заметано, — сказал Клапучек, мотнул головой, и Де Лоо прошел до электрокамина и принял бутылку, протянутую братком. На руке у того была перчатка без пальцев, и он промычал:

— До встречи с тобой, старик, обнимемся тогда на радостях.

Клапучек взял бутылку и поманил к себе женщину:

— А теперь давай держи хорошенько своего любимца…

Зажав лапу между пальцами, он приподнял ее и капнул на рану немного самогона. Но животное, которое женщина крепко держала, обхватив обеими руками тельце, не реагировало и сейчас, только тихонько повизгивало. Пульс у собаки был частый, бился как бешеный под белым пятном на горле, хвост мотался из стороны в сторону, и у Клапучека от удивления отвисла губа. Тогда он вылил на место укуса целую струю, протер рану бумажным платком и повторял эту операцию до тех пор, пока шерстка вокруг ранки не стала чистой.

— Собака, должно быть, из Восточной Европы, а? Водки не боится и вообще ничего против нее не имеет.

Он взглянул на женщину. На ногах расшнурованные бундесверовские высокие башмаки на толстой подошве и джинсы, закатанные до колен. На икрах следы от блошиных укусов, разодранные в кровь. Клапучек сказал:

— Собаке нужен пенициллин. Может, что-нибудь еще, чтобы сбить температуру. Завтра утром я принесу шприц с лекарством, среди моих клиентов есть один ветеринар. А пока рану не закрывать, слышишь? Время от времени поливай этой сивухой.

Женщина не отвечала, она, не отрываясь, глядела на собаку, и тогда он нагнулся пониже, туда, где она скрывалась от всех.

— Ты меня вообще-то понимаешь? Откуда ты?

— Польша, — сказала она. — Pomorskie…

— Ну тогда: dobry wiecór.

— Dziękuje, — сказала она тихо, а он поставил ей свечку на лесенку и выпрямился.

— Итак, мои засранцы, мне надо идти. Смотрите не загадьте квартиру вконец, как говорила моя мама. Завтра будет крольчатина, прямиком из Укермарка, что недалеко от польской границы. А на малышку здесь, дорогой Кулле, запрет на охоту, ясно?

— Ну, слушай! — заворчал тот. — Иль ты думаешь, мне охота, чтоб мне рожу расцарапали или порезали.

Один из мужчин, игравших в карты перед электрокамином, поднял голову, помахал ему своей картой.

— Иди сюда, Клаппу, давай подваливай… У нас тут такая петрушка, скажу тебе: одна малость, и может выпасть «рояль флеш».

— Спасибо, но не сегодня. — Ухмыляясь, он повернулся и подтолкнул Де Лоо к выходу. — Нас еще ангелочки в машине ждут. Им срочно нужно в холодильник.

Фонари, светившие из листвы каштанов, отбрасывали на стены домов зеленоватые блики. В длинном лимузине потягивался шофер, лениво листая иллюстрированный журнал. В «Двух лунах», новом модном ресторане на углу, было полно посетителей, почти на каждом столике из ведерка со льдом торчало горлышко бутылки шампанского в золоченой обертке. Сбоку от входа меню, написанное от руки, без указания цен, а на подоконнике открытого кухонного окна новенькая, видимо, только что снятая перчатка для работы с устрицами: металлические петельки медленно стягивались, отчего пальцы перчатки вздрагивали.

— Эй, Симон, дружище! Привет тебе!

Макс, подметавший подворотню, широко заулыбался. Его плеер «уолкмен» висел на поясе кожаных штанов, а поверх была надета нижняя майка, туго натянутая на его мускулистой груди. На руке самодельная татуировка — огромный крест на холме. Он стянул наушники.

— Что у тебя за шишки? В драку ввязался?