Убийство в кибуце - Батья Гур

Совсем отчаявшись, Иветта оставила детей на попечение свекрови и отправилась в Иерусалим, чтобы встретиться с Михаэлем. Когда наконец они оказались за столиком китайского ресторанчика, она, захлебываясь слезами, рассказала, каким ужасным для нее оказался последний год семейной жизни. Она говорила о кошмарах, преследующих ее мужа, о его черном юморе и жутких шуточках, о том, что у него пропал интерес к ней и детям, и, смущаясь, поведала, что они больше не спят вместе.

— Поговори с ним, — умоляла она. — Кто-то же должен с ним поговорить. Хоть ты и на десять лет моложе, но он тебя уважает. Не знаю почему, но, мне кажется, ты должен с ним поговорить. — И она снова залилась слезами.

Михаэль, у которого полностью пропал аппетит, оплатил счет и пошел прогулять ее по улицам в сторону Меа-Шеарим[5]. Она говорила, не переставая, а он терпеливо ее слушал. Иногда, чтобы утешить сестру, он клал ей на плечо руку, а когда она выговорилась, они сели в кафе, и он сказал:

— Конечно, я поговорю с ним, если ты просишь. Но ему нужна профессиональная помощь. Ты же понимаешь, что в таком случае одного разговора будет мало.

— Ты не знаешь, как это было, — сказал Ами, когда они встретились на следующий день. — Хуже всего — это ашкенази. Они не стонут, ничего не говорят. Однажды ночью я сидел в машине с доктором и ждал рассвета, ждал, когда дадут объявление в новостях. Ты сидишь в машине и смотришь на дом, и ждешь, когда станет светло, когда наступят эти пять часов утра. В этом доме люди мирно спят, а ты — ангел смерти, и вот-вот уничтожишь их жизни. — Ами закрыл лицо своими огромными ладонями.

Махлуф Леви нарушил мысли Михаэля.

— Ну и как у тебя идут дела?

— Да нормально, — ответил Михаэль, резко дернув рулем, чтобы объехать булыжник на дороге. — Это что такое? Неужели и сюда добралась интифада? — спросил он, чтобы переменить тему.

— Отсюда до Газы рукой подать. Да еще поиски похищенного солдата. Тут всем работы хватит, помяни мое слово.

— У меня сын сейчас служит, — неизвестно почему вдруг произнес Михаэль.

— Правда? — с интересом переспросил Леви. — А где?

— В Нахале. Его подразделение сейчас перевели на территории, в Вифлеем. Ему еще придется послужить, поскольку он и так призывался на год позже.

— Почему позже? — В голосе Леви прозвучало подозрение.

— Потому что он сначала год провел со своим классом в Бейт-Шеане, потом подписал контракт на службу в армии. Так что служить еще долго. Ему недавно исполнилось двадцать.

— У меня двое сыновей в армии, — сказал со вздохом Махлуф Леви, — один в бригаде «Голани»[6], а другой здесь, недалеко от дома. У тебя есть еще дети?

Михаэль покачал головой:

— Только один.

— Плохо, когда один ребенок. И ему плохо. У меня пятеро — полный дом!

— Все мальчики? — спросил Михаэль, когда они подъезжали к большим металлическим воротам.

— Четыре мальчика и девочка, — ответил Махлуф Леви, выглядывая из окна машины, пока Михаэль подъезжал к охраннику. — Мы приехали, чтобы повидаться с генеральным директором, — сказал он, протягивая удостоверение. Охранник в синем комбинезоне и солдатских ботинках посмотрел на машину и молча кивнул. Он нажал кнопку, и электрические ворота стали медленно открываться.

— Здесь всегда охрана? — спросил Михаэль.

— Всегда, — рассеянно ответил Леви, — но они обычно не закрывают ворота, когда светло. Только ночью. А сейчас… а сейчас охрана строже, потому что такая ситуация. — И он вздохнул.

Когда они входили в офис, им навстречу поднялся человек и спросил, не хотят ли они кофе или чего-нибудь холодненького. Он посмотрел на Леви, с которым уже встречался.

— Лучше холодного, — ответил Махлуф. — Где остальные? Мы хотим и с родственниками поговорить.

— Я их уже предупредил. Они придут через пару минут, — ответил встретивший их мужчина. Только после этого Леви вспомнил, что нужно представить Михаэля:

— Это старший следователь по особо важным делам, который возглавляет ОСГ.

— ОСГ?

— Особая следственная группа. Потребовалось подкрепление… — Леви решил теперь представить Михаэлю собеседника: — Это Моше Айал, генеральный директор кибуца. Правда, все зовут его просто Моше, — добавил он с улыбкой, и Михаэль пожал протянутую ему руку. После этого Моше уселся за столом, заваленным бумагами, и указал рукой на кресла, стоявшие напротив него.

— Садитесь, — произнес он безжизненным голосом. — И что это за подразделение, которое занимается особо опасными преступлениями?

— Оно расположено в Петах-Тикве, — без особого желания процедил Леви.

— УРООП расследует преступления, имеющие общественное звучание, — заговорил Михаэль, поймав себя на том, что копирует Нахари.

— Да? — переспросил Моше. — Какое общественное звучание? И почему вы говорите о расследовании? — В последнем вопросе послышалась неподдельная тревога.

— Общественное звучание появилось в связи с тем, что в этом деле фигурирует депутат кнессета Аарон Мероз, — отвечал Михаэль. — О расследовании мы говорим потому, что оно всегда проводится, если есть вероятность насильственной смерти. А результаты вскрытия дают нам много поводов думать так.

— Вы об этом не говорили, — Моше с тревогой повернулся в Махлуфу Леви.

Леви, извиняясь, ответил:

— Я ничего не знал до проведения вскрытия. Окончательные результаты нам передали только сегодня утром.

— Мы стали думать, — продолжил Михаэль, — что смерть Оснат Харель можно объяснить по-разному. Это могло быть просто несчастным случаем. Но, как вы сами увидите, вероятность несчастного случая очень мала. Можно предполагать самоубийство. Но и убийство исключить нельзя.

— Убийство? Какое убийство? — прошептал Моше. — Где? Убийство здесь? — Теперь в его голосе звучал гнев. — Вы хоть имеете представление о том, что такое кибуц? — Не дожидаясь ответа, он заявил: — Вы не знаете, о чем говорите. Убийство вы должны исключить раз и навсегда. У нас никого не убивали и никогда убивать не будут! — Дрожащей рукой он передвинул лист бумаги, лежавший на углу стола. — Это просто невозможно. Что они обнаружили при вскрытии? — Он перешел почти на крик.

Михаэль ответил как можно спокойнее:

— Она отравилась паратионом.

Махлуф Леви вытаращил глаза и прошептал Михаэлю:

— Это же секретно. Как ты можешь разглашать? — Голос его звучал тревожно, и он постоянно вытирал лоб.

Моше закрыл лицо ладонями. Когда он вновь поднял голову, лицо его было белым, как простыня. Он показал на свой живот, сказал: «Минуточку!» — достал из портфеля бутылочку с белой жидкостью и сделал из нее глоток. Потом еще несколько раз повторил: «Минуточку! Минуточку!» — и вышел из комнаты.

— Зачем ты сказал ему про паратион? Как они завтра будут его допрашивать на детекторе лжи? — с сожалением произнес Махлуф Леви.

— Потом объясню, — ответил Михаэль — Не забывай, что мы в кибуце. До них иначе не достучишься.

Из соседней комнаты донеслись звуки полоскания горла и кашель.

— Его вырвало, — произнес Махлуф Леви. Михаэль молчал. — Ты собираешься ему рассказать абсолютно все? — В голосе Леви звучал панический испуг. — Он же может оказаться подозреваемым. Ты не хочешь дождаться решения судебных медиков? А что Нахари скажет? Да что на тебя нашло? Ничего не понимаю!

— Пробы полностью исключили возможность аллергической реакции на пенициллин. В крови и содержимом желудка патологоанатом обнаружил смертельное количество паратиона. Поскольку покойная не имела дела с сельскохозяйственными культурами или сельхозхимией, то несчастный случай отпадает, и остается только убийство или самоубийство. Именно это нам и предстоит выяснить, — пояснил Михаэль.

— Вы с ума сошли! — прошептал Моше. — Оснат не совершала самоубийства. Зачем ей было умирать? Да и как она могла раздобыть паратион? Хотел бы я знать, откуда она могла узнать про паратион? Прости, но ты не в своем уме!

Махлуф Леви потупил глаза и стал вращать свой перстень. Михаэль знал, что это движение призвано скрыть неловкость положения. Моше вопросительно смотрел на Михаэля, его глаза слезились, пальцы стали бесконтрольно сжиматься.

Михаэль долго хранил молчание. Его нарушил Леви.

— Институт судебной медицины не придумал паратион. Если его нашли, значит, он был в теле.

Моше продолжал просительно смотреть на Михаэля:

— Вы хоть понимаете, что говорите?

Михаэль кивнул.

— Конечно, я отдаю себе отчет, — наконец произнес он, — но изменить факты не в моих силах. Пусть вам больно и страшно, но вы тоже хотите знать правду.

— Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что ее больше нет, а всего лишь месяц назад умер мой отец. Вы думаете, я железный?