Убийство в кибуце - Батья Гур

Михаэль закивал головой и сказал:

— Да, да, я помню.

Патологоанатом скромно опустил глаза и продолжил:

— Мне позвонил районный прокурор и сказал, чтобы я поехал в больницу. Вы же знаете, что у нас не принято трогать тело и везти его в Институт судебной медицины. Я сказал прокурору, что если ребенок, по их словам, умер через полчаса после укола, то это не анафилактический шок, поскольку анафилактический шок развивается всего за несколько минут. Поэтому причиной смерти может быть либо пневмония, либо еще что-нибудь, но только не инъекция пенициллина. Поскольку смерть произошла в государственном учреждении, прокурор решил, что достаточно вызвать одного патологоанатома.

В общем, я приехал в больницу и стал производить вскрытие. В желудочных массах я обнаружил шоколад на ранней стадии переваривания. Я знал, что в сельской местности на складах много мышей, которых рекомендуется травить всевозможными ядами. Поэтому я сначала подумал, что это мыши оставили пылинки яда на шоколаде. Токсикологические пробы, произведенные на следующий день после вскрытия, показали, что в шоколаде содержался пестицид — паратион. Для трехлетнего ребенка достаточно трех миллиграммов такого яда, чтобы его убить. Как только я обнаружил, что причиной смерти является паратион, содержавшийся в шоколаде, я стал расспрашивать мать ребенка о том, где она взяла эти конфеты. Она сказала, что все конфеты на Рождество она получила по почте от бывшей подружки ее первого мужа — всего, наверное, с полкило разных конфет — и сообщила адрес этой женщины. Она также вспомнила, что ее бывший муж ходил с этой девушкой два года, что они из одной деревни и что однажды, когда в воскресенье в деревне были танцы, этот парень оставил свою подружку и пошел с ней танцевать, а пока танцевали, он все шептал ей на ухо, что на своей подружке он жениться не хочет, а вот на ней бы с удовольствием. Ну, она и согласилась. И вот в тот день, когда у него была намечена свадьба с подружкой, он женился на ней. Подружка посчитала себя опозоренной и уехала жить в дальнюю деревню. Ну а плодом их супружеской жизни и был этот умерший малыш.

Доктор Кестенбаум откинулся в кресле и глубоко вздохнул. Потом он снова наклонился к столу и продолжил свой рассказ. Михаэль почувствовал себя маленьким мальчиком, которому на ночь рассказывают страшилку.

— С момента свадьбы никаких контактов с уехавшей подружкой ни у кого не было. За год до смерти ребенка муж покинул и эту женщину и стал жить в городе с женщиной, которая на десять лет старше него. В городе он работал водителем автобуса. Третья его женщина с материальной точки зрения была обеспеченной. Когда мать умершего ребенка получила посылку от первой подружки мужа, то решила, что та, не разлюбив его, отправила гостинец его сыну. Я как патологоанатом и следователь немедленно затребовал остатки посылки, и женщина передала небольшую картонную коробочку, в которой лежали две треугольные вафли и три плиточки шоколада, а также шесть конфет в целлофановой упаковке, которые обычно вешают на рождественскую елку. На коробке была бумажка с адресом отправителя. На следующий день я стоял у дверей отправителя, но хозяйка, к моему удивлению, сказала, что никаких посылок она не отправляла и что уже три года у нее никаких контактов с той деревней нет, тем более с семьей, которую она так ненавидит. Проговорив с ней больше трех часов, я пришел к выводу, что она действительно никакого отношения к этой посылке не имела. Тогда я вернулся к женщине, потерявшей сына, и узнал у нее адрес бывшего мужа. Оказалось, что он работает водителем автобуса в том городе, где работал я сам. Он уже знал о смерти сына и был так опечален, что не смог отвечать на вопросы и попросил меня прийти после похорон. Через несколько дней я получил ордер на обыск в доме этого человека. Мы допросили и его, и его сожительницу. Они ничего не посылали, не считая алиментов, которые муж платил уже год. Вдруг в кладовке я обнаружил желтую бумагу, которая уже многие годы не выпускалась. — На этом месте Кестенбаум снова глубоко вздохнул и спросил: — Вы родились здесь или за рубежом?

— За рубежом, — ответил Михаэль, не понимая, куда клонит его собеседник.

— Но не в Восточной Европе, — уверенно произнес Кестенбаум.

— Нет, в Марокко, — подтвердил Михаэль.

— Тогда я должен объяснить. Ни в Венгрии, ни в Румынии, ни в Польше нет холодильников. Есть только кладовки. Я взял образцы бумаги, ручек, карандашей, чернил, которые там хранились, и исследовал их в лаборатории. Результат был отрицательный.

Михаэль в удивлении поднял брови, но Кестенбаум предупредил его реплику:

— Подождите, это еще не все.

— И что потом? — спросил Михаэль.

— Мы отобрали более тридцати школьниц, которые были знакомы с этой семьей, потому что графолог показал, что адрес на посылке написан рукой девочки, а не мужчины. Там следствие ведется не так, как здесь. — И тут пришел черед критики Института судебной медицины. Не дожидаясь того, что скажет Михаэль, он продолжил: — Мы всем предложили написать адреса, в которых были нужные нам буквы. Но графолог не нашел совпадений. Тем временем был сделан анализ образца бумаги, который я нашел в кладовке. Это очень сложная работа.

— Не томите, — попросил Михаэль.

Кестенбаум вздохнул и заговорил:

— С правовой точки зрения было невозможно доказать, что это они отправили посылку. Но мы уже знали, что посылка была завернута в бумагу, которая имелась у них. Нам оставалось только доказать в суде наличие у них мотива. Теперь самое главное: как я мог доказать, что шоколад, обнаруженный в желудке ребенка, был взят из посылки. Мать ребенка вспомнила, что говорила сыну, что если тот даст медсестре сделать укол, то получит шоколадку. В токсикологической лаборатории я в присутствии прокурора скормил мышам почти весь шоколад. Мы прождали три часа, но мыши были живы и здоровы. Осталась только одна плитка, на упаковке которой мы не обнаружили повреждений. Я предложил и эту шоколадку скормить мышам. Прокурор сказал, что нечего ждать три часа и что он сам готов съесть эту шоколадку. Я тогда улыбнулся и развернул ее. Под внешней оберткой была, как положено, фольга. Я развернул и ее. Шоколадка как шоколадка, и лишь в одном месте на ней была видна серая полоска. Я скормил мыши пылинку с этой полоски, и мышь тут же умерла. Остальные частицы мы дали другим мышам, и что же вы думаете? — все мыши умерли. Мы исследовали поверхность шоколадки и обнаружили на ней паратион. Теперь все поняли, что посылку отправил отец ребенка. Что и требовалось доказать! — Глаза Кестенбаума победно сияли.

Михаэль утвердительно кивнул и произнес:

— Отличная работа. Поздравляю!

Кестенбаум потупил глаза и сказал:

— Подождите-таки, это еще не конец! Я знал, что на следующий день он будет на работе, знал, где его автобус делает остановки. Вместе с директором автопарка, ровно в два часа, я вошел в автобус, мы вывели этого водителя и пересадили его в джип. Мы отвезли его в суд, где нас уже ожидал прокурор, представляющий обвинение. Перед этим мы арестовали его сожительницу и посадили ее в коридоре. Когда мы вели его по коридору, он увидел, что его подруга сидит между двух полицейских.

— Хм… — вырвалось у Михаэля.

— При первом допросе в прокуратуре мы ему сказали, что его сожительница нам во всем призналась и что если он не будет упираться, то может скостить себе срок. Наконец, он произнес: «И из-за этой суки я убил своего ребенка». — Голос Кестенбаума стал бесцветным, словно ему осталось пересказать лишь обязательную, но неинтересную часть истории. Михаэлю подумалось, что все это похоже на детективный романчик, в котором главное — это расследование, процесс, а не предсказуемый конец. — Этот водитель сказал, что сожительница хотела его выгнать из-за того, что он платил алименты и слишком мало приносил ей. Ну и что ему оставалось — только убить своего ребенка. Когда он на это решился, она рассказала ему, как нужно все обставить. Она поговорила с девушкой-техником, работавшей в сельхозхимии, и узнала, сколько нужно вещества, чтобы вызвать смерть. Тем же вечером они пошли к этой девушке, она им накапала из пипетки паратиона на две шоколадки и сама же написала адрес на посылке. В это время другая группа следователей внушала сожительнице, что если та не признается… и так далее. В итоге мы арестовали и эту девушку-техника.

— Почему она решила им помогать? — спросил Михаэль, и Кестенбаум, удивившись такому вопросу, таким тоном, как будто ничего иного в этой жизни и быть не может, ответил: «Деньги, конечно». Затем, не делая перерыва, он поведал, что через пару часов у них было полное признание всех трех участников этого преступления. Муж получил девятнадцать лет, сожительница восемнадцать, а девушка-техник — шесть лет тюрьмы.

— Отличная работа! — восхищенно повторил Михаэль.