Убийство в кибуце - Батья Гур

Михаэль утвердительно кивнул.

— Какие проблемы? — сказал он и, как будто убеждая себя, еще раз произнес: —Здесь никаких проблем нет.

— Раз ты так говоришь, то проблемы, наверное, есть, — улыбаясь краешками губ, проговорил Шорер.

Михаэль Охайон встал, собрал лежащие перед ним бумаги, взял ключи от машины, ответил на улыбку улыбкой и промолчал.

Шорер поравнялся с ним в широком коридоре. Помахав миниатюрными очками и засунув их в карман, сказал:

— Слушай! Хочу у тебя кое-что спросить.

Михаэль вздохнул. Он понял, каким будет вопрос.

— Да, — сказал он Шореру, — я видел.

— Ты видел, как он похож? — спросил Шорер. — Я думал, что свихнусь от такого сходства. — Шорер взял Михаэля за руку: — Я так его любил, твоего дядюшку. Я никогда тебе не говорил, но он постоянно рассказывал мне о тебе, поэтому я узнал тебя задолго до нашей первой встречи.

«На самом деле, — подумал Михаэль, — он если и похож, то только улыбкой».

Глава 6

— Значит, вы из УРООП? — с нескрываемым восхищением произнесла секретарь директора Института судебной медицины. — И вы там самый главный инспектор? Жаль, что вы не в форме, она бы вам пошла, — притворно щебетала она, нажимая звонок директора.

— Добрый день! — поздоровался директор, появляясь из своего кабинета. — Как поживает судья? У нас есть что сказать вам.

— Вы закончили вскрытие? — спросил Михаэль.

— Конечно, — ответил доктор Хирш, — но лучше позвать Андре Кестенбаума, который производил вскрытие.

— Значит, вы хотите, чтобы я проникся интригой. Это что — упражнение своего рода?

— Вам кофе? — спросил Хирш.

— Сначала хочу узнать, есть ли что-нибудь криминальное, — сказал Михаэль. — Кроме того, я никогда не работал с Андре Кестенбаумом и не знаю, как он выглядит.

— Конечно, не работали, потому что у вас в Иерусалиме нет сельского хозяйства, а он у нас — как раз с сельскохозяйственным уклоном. Не понимаю, почему вы так нервничаете? — Хирш улыбнулся и продолжил: — Наверное, это ваше первое дело в УРООП? Кем вы там работаете? Начальником отдела? До сих пор не могу разобраться в вашей конторе и понять, как она работает.

— Тут и понимать нечего. Да, я начальник отдела, а если вам что-нибудь непонятно, то лучше обратиться к Нахари: он у вас тут почти каждый день бывает. — После этих слов Михаэль сел напротив директора и вытянул вперед скрещенные ноги.

— Вы же знаете — у нас полно трупов, — начал с улыбкой Хирш. — От них сплошные проблемы, и одна радость — трупы не умеют разговаривать. А люди только и знают что болтают. Вот вы, например, начальник отдела. У вас в подчинении человек двенадцать. А вы вместо того чтобы кого-нибудь послать, сами к нам пожаловали. Чем обязаны такой чести?

Михаэль улыбнулся:

— Я и не знал, что до вас уже дошли слухи.

— О том, что вы не хотели сюда ехать и смотреть, как мы работаем с мертвяками? Ладно уж!

Михаэль улыбнулся еще раз и промолчал.

— Значит, УРООП на пустяки не отвлекается? — Хирш посмотрел внимательно на Михаэля и сказал: — Не обращайте внимания на меня. Мне просто нужно было выпустить пар. И работа у меня сложная, и людей не так много, с которыми можно посмеяться.

— Если мы все-таки перешли к делу, то что вы можете сказать по этому случаю? И когда?

— Ну, подождите немного, — лицо Хирша стало серьезным, — я хочу, чтобы вы все услышали от самого Кестенбаума, поскольку он во всем разбирался.

Михаэль оглядел большой, просто обставленный кабинет. Вдоль стен стояли книжные полки из светлого дерева. Кроме стола, за которым сейчас сидел доктор Хирш, были еще три длинных стола. Доктор уже просил по телефону, чтобы принесли кофе и пригласили Кестенбаума. Зарешеченное окно рядом с его столом выходило на большую лужайку, которая отделяла этот маленький белый домик от шоссе с очень напряженным движением.

У сухощавого человека, который появился раньше, чем успели принести кофе, тоже был перстень, но не на мизинце, а на указательном пальце, и не такой массивный, как у Махлуфа Леви. Михаэль вспомнил, что видел этого человека пару раз на совещаниях, и всякий раз он молча сидел в углу.

— Теперь я вас покину, — произнес Хирш, — мне еще нужно несколько протоколов вскрытия написать. Скажите ему диагноз, — Хирш улыбался, — а то наш сыщик даже не знает, зачем приехал.

Они расположились за столом Хирша напротив друг друга. Андре Кестенбаум положил между ними пачку «Кента» и черную зажигалку. Из белого халата у него торчал воротник голубой нейлоновой рубашки и галстук. Его руки, крутившие зажигалку, были в печеночных пятнах, выдавая вполне почтенный возраст. На лице Кестенбаума тоже виднелись коричневые пятна, а волосы были старомодно зачесаны назад, как у актеров давнишних американских фильмов. Высокий лоб придавал лицу выражение недоумения и постоянного порицания. Было что-то трогательное в его желании заговорить. Слова из него посыпались еще до того, как он как следует уселся на стуле, и Михаэль лишь с трудом сумел вставить несколько вопросов в его энергичный монолог.

Он начал:

— За рубежом я был не патологоанатомом, а врачом-следователем. В общем, объединял в себе и врача, и детектива.

Михаэль кивнул и вежливо поинтересовался, откуда он прибыл.

— Трансильвания, — последовал ответ. — Я там проработал восемь лет, но и до этого служил в полиции. — Михаэль ждал. — Прежде чем говорить о выводах, мне бы хотелось ознакомить вас со следственными методами в целом.

Тут последовала длинная лекция о том, что за рубежом совсем не так, как в Израиле, тела не перевозят в криминальную лабораторию, а врач следственной бригады со всем разбирается на месте, и никто не имеет права что-либо трогать до тех пор, пока не появится настоящий начальник в лице следственного врача.

Несмотря на сильный румынско-венгерский акцент, несмотря на странный иврит, несмотря на подробности, которые не относились ни к этому, ни к любому другому делу, Михаэль Охайон был полон решимости не пропустить ни слова из их беседы и даже включил поставленный на стол диктофон. Доктор Андре Кестенбаум не возражал, а движение его плеч позволили Михаэлю понять, что его собеседник не прочь оказаться в центре внимания.

— Хорошо, — сказал Михаэль, — вы можете сказать, отчего она умерла?

— Паратион, — ответил патологоанатом, не сводя глаз с Михаэля. — Но я еще не подготовил отчет.

— Паратион? — не без удивления переспросил Михаэль. — Вы уверены?

— Я проверил содержание желудка, печень и кости. И везде паратион.

— Понимаю, — Михаэль был серьезно озадачен. — Но почему вам пришло в голову искать паратион? Почему кому-то могло… — Михаэль взял себя в руки и продолжил уже более спокойно: — Насколько я знаю, паратион можно найти, если его искать. Что вас заставило пойти именно в этом направлении?

— Я объясню вам, если хотите. — Врач оживился.

— Конечно, хочу, — заинтересованно ответил Михаэль. — Это очень хорошо, что вы его обнаружили. А были ли какие-либо указания на то, что отравление произошло именно паратионом?

Кестенбаум отрицательно замотал головой:

— Никаких симптомов не бывает. Его нужно только целенаправленно искать. В любом случае ее привезли слишком поздно. — Последовала еще одна лекция по методам диагностики, используемым за рубежом, после которой Кестенбаум вытер лоб и сказал: —Здесь важен опыт. Я видел много смертей в сельских районах, вот почему я стал искать паратион. Кроме того, у меня однажды уже был аналогичный случай много лет назад.

— Вы можете сказать, как он попал в ее организм?

— Каким-нибудь естественным путем. Не думаю только, что через кожу. Если на кожу положить определенное количество паратиона, то человек умрет за несколько секунд. Скорее всего, выпила чего-нибудь или слив поела.

— Вы хотите сказать, что это самоубийство? — спросил Михаэль, нажимая на кнопку диктофона.

— Все будет написано в заключении, которое я подготовлю очень быстро, — пообещал врач, — а убийство это, или несчастный случай, или самоубийство — это уже вам решать на основе фактов.

— Вы говорили, что у вас в прошлом уже был такой случай. Будет ли полезной мне эта информация?

Кестенбаум пожал плечами:

— Я бы мог многое вам рассказать. У меня случаев — хоть отбавляй. Но расскажу вам про случай с пневмонией. Как-то в конце декабря мне позвонили как патологоанатому и сказали, что в больнице при лечении от пневмонии умер мальчик трех лет. Мать доставила ребенка в больницу, чтобы дежурная сестра сделала ему укол пенициллина, поскольку все происходило накануне Рождества. Через двадцать пять минут после укола мать, которая болтала с медсестрой, услышала странный шум из палаты, где был ребенок, а когда вбежала туда, он уже умирал. Еще через несколько минут ребенка не стало. И это все происходило в государственной клинике! — Здесь Кестенбаум сделал небольшую паузу, словно позволяя слушателю переварить полученную информацию. Михаэль понял, что от него ожидают какого-нибудь междометия, например «ага!» — чтобы возникло хоть некое подобие диалога. — Нужно было определить, не умер ли ребенок от анафилактического шока после введения пенициллина, — продолжил Кестенбаум. — Поставить окончательный диагноз — это дело патологоанатома, и в заключении следовало указать, был ли причиной смерти анафилактический шок. — На этом месте Кестенбаум сделал глубокий вдох и сказал: — Я рассказываю все без подробностей, а вообще-то я на эту тему целую книгу написал.