Что-то в большом городе (СИ) - Дарья Волкова

Потому что несправедливость того, как поступили с Костей Таммом, не давала Марьяне спокойно жить. И кто поступил — родной отец!

Марьяна резко села на диване, а потом встала. Не сварить ли ей кофе? Все равно спать Марьяна в ближайшие три часа не ляжет, а снова сядет за ноутбук и будет рыть, рыть, рыть. Как крот какой-то.

С чашкой горячего кофе Марьяна устроилась за ноутбуком. Мысли ее снова вернулись к Таммам. На этот раз — к Герману. Марьяна вспоминала и сопоставляла свои впечатления от личных встреч с ним. Да, он человек закрытый. Да, несомненно, жесткий — успешные деловые люди не бывают мягкими по определению. Но он не производит впечатления садиста. Правда, Марьяне не довелось, слава богу, иметь дело с такими людьми. Но то, что он сотворил со своим сыном, очень походило на садизм. Как можно лишить собственного ребенка матери?! У Марьяны не укладывалось это в голове. Что бы ни произошло у самого Германа Тамма с этой женщиной, вычеркнуть, вымарать ее из жизни сына — это бесчеловечно. Как чувствовал себя Костя, который рос с ощущением, что матери у него в жизни никогда не было — Марьяна могла лишь умозрительно представить. У человека два родителя. Если они оба есть в его жизни — человек твердо стоит на ногах. Да, родители могут разойтись. Да, один из родителей — а в особо трагичных случаях и оба — могут умереть.

Но в любом случае ребенок знает, что они у него были — папа и мама. А когда на месте одного из родителей пустота — то человек всю жизнь будет балансировать, словно на одной ноге, в постоянных попытках поймать равновесие. Это было личное мнение Марьяны, которое она особо никому не высказывала — тема слишком деликатная. Но сейчас она не могла об этом не думать. Неужели Герман Тамм не понимает, на что он обрек своего сына? Что это? Преднамеренная жестокость? Не похоже. Он просто не любит своего сына? Такое возможно. Особенно если эта женщина, мать Кости, чем-то очень не угодила Тамму-старшему. На такое обнуление человека в своей жизни и в жизни своего ребенка не идут без веских причин — Марьяна в этом мне сомневалась. Особенно такие прагматичные и ценящие свое время люди как Герман Тамм.

Марьяне почему-то казалось — или ей хотелось так думать — что о нелюбви со стороны Тамма-старшего не идет речи. Он вкладывается в сына — в его будущее, в его образование. Явно видит сына наследником своего дела. Для таких, как Тамм, так, скорее всего, и выглядит высшее проявление родительской любви.

Тогда, может быть, Герман Тамм просто не понимает, какие боль и горе он причинил и причиняет сыну? У людей, достигших таких высот, своя система ценностей, свои ориентиры. И для Германа Тамма это и в самом деле может казаться не таким уж важным. Он выкинул эту женщину из своей жизни и посчитал, что то же самое может сделать и его сын.

Но ведь и у Германа Тамма была мать. Ее уже нет в живых, Марьяна это выяснила. Но она была. Наверняка любила его. Ну, или, по крайней мере, Герман Тамм знал, кто его мать. Неужели он не понимает, как важно то же самое для его сына?!

Именно эта идея — о том, что Тамм просто не понимает, что сделал — не давала Марьяне покоя. И заставляла ее практически с маниакальным упорством, кроха за крохой, искать любую информацию о жизни Германа Тамма. Марьяна не знала, что будет делать с этой информацией. Что будет делать, если ей и в самом деле удастся узнать, кем была эта загадочная Лина, мать Кости, и что она такого сделала, что ее вымарали из жизни сына. Марьяна отчетливо понимала, что вторгается в чужую частную жизнь — вторгается настолько глубоко, насколько это возможно. И это никак не оправдывается стоящими перед ней профессиональными задачами. Единственное ее оправдание — красивый двадцатилетний парень с широкой обаятельной улыбкой. Который крикнул: «Я не знаю!» о своей матери. Который думает, что хорошо умеет не показывать свои боль и одиночество.

Марьяна в один долгий глоток допила кофе. В своих попытках выяснить что-либо о матери Кости она уперлась в стену. Герман Тамм очень тщательно подчистил все следы, потратив на это значительное количество времени, сил и денег. И теперь, чтобы сломать эту стену, надо приложить еще большее количество времени, сил и денег. У Марьяны нет таких возможностей. Где уж ей тягаться с самим Германом Таммом? Но, как известно, нормальные герои всегда идут в обход. А юноша Давид может победить великана Голиафа.

Нет смысла штурмовать эту стену в лоб. Надо пройти вправо или влево и поискать в стене трещину. Ее не может не быть. Герман Тамм — живой человек, даже если выглядит как сейф. А живые люди совершают ошибки и оставляют следы.

* * *

Марьяна задумчиво смотрела на свой смартфон. Она только что закончила телефонный разговор. Это был крайне занимательный разговор, который поставил последний элемент в паззле. В головоломке, которая касалась начала строительства бизнес-империи Тамма. Но эту тему рыть оказалось проще. Не то, чтобы вся информация была открыта. Не то, чтобы причастные к тем событиям люди охотно делились информацией. Но ощущения стены в данном вопросе не было. Потому что слишком много людей в это были вовлечены, всем рот не заткнешь, в отличие от ситуации с матерью Кости.

Картина вырисовывалась любопытная. Хотя, если рассуждать отстраненно, ничего удивительного в начале карьеры бизнесмена Германа Тамма не было. Это просто Марьяна, кажется, уже слегка тронулась умом на Тамме-старшем, и любая информация о нем для нее — лакомый кусочек.

В основе каждого богатства лежит преступление. Так говорили два мудреца: Оноре де Бальзак и Карл Маркс. Герман Тамм этот постулат подтвердил. Нет, там не было ничего из серии особо тяжких преступлений в отношении личности, не было, боже, сохрани, убийств или нанесения телесных повреждений. Старая как мир история — взятки чиновникам для более выгодного передела собственности, для получения крупного контракта. Всего два эпизода. И дела эти, как говорится, давно минувших дней. Сейчас Герман Тамм белый и пушистый, его бизнес-империя крепко стоит на ногах, сам он имеет безупречную деловую репутацию. А что там было пятнадцать лет назад — кого это интересует? В конце концов, никто же не пострадал. Кроме абстрактных интересов налогоплательщиков.