Что-то в большом городе (СИ) - Дарья Волкова

понять ничего. Кроме того, что ей нужен какой-то ответ. Совсем окончательный. Только губы сами собой двигались.

— Ты ее любил?

— Наверное, — наконец медленно проговорил Герман. — Да нет, точно, любил. Как иначе? Просто… — он поднял руку и коснулся ее лица. Провел кончикам пальцев по скуле, щеке. — Просто я тогда был совсем другой. Я себя тогдашнего сейчас мало понимаю. И вообще… Что было — то было. — Он приблизил свое лицо, так, что Марьяна перестала что-либо видеть. Кроме его глаза. И только чувствовала, как касаются его губы ее, когда Герман говорит. — Я тебя люблю. Ты мое счастье. Ты… ты сделала невозможное. Я, честно говоря, даже не думал, что в моей жизни еще раз это случится. Любимая женщина. Ребенок. Второй шанс все сделать правильно. Маш, ты теперь никуда от меня не денешься. А я постараюсь больше так не тупить, — он поцеловал ее в губы, а потом мягко привлек к себе и таким знакомым и родным жестом прижал ее голову к своему плечу, окончательно растрепав прическу. — Договорились, любовь моя?

Марьяна могла только молча кивать. Все, что ее так беспокоило и мучило последние недели, вдруг бесследно растворилось, исчезло. И в ушах звучало только: «Я люблю тебя… любовь моя…».

И спать почему-то уже совсем не хочется.

— Гера! — вдруг вздрогнула она. — Я забыла еще кое-что!

— Что?

Марьяна подняла голову с его плеча.

— Замуж! Я хочу за тебя замуж! И вульгарное обручальное кольцо с бриллиантами!

— Именно вульгарное? — совершенно серьезно уточнил Герман.

— Да! Чтобы от него ослепнуть можно было.

— Хорошо. Договорились. Может быть… — он говорил все так же серьезно, но что-то другое плескалось в уголках глаз. — Может быть, ты хочешь свадьбу? Белое платье, лимузин?

— Да ну, какое, к черту, белое платье в моем возрасте и положении! — фыркнула Марьяна. А потом, повинуясь его рукам, развернулась, и Герман снова прижал ее спиной к своей груди, и сам прижался губами к ее виску. — А впрочем… Слушай! Хочу! Значишь, чего хочу?

— Слушаю внимательно, — его рука скользнула под халат и улеглась на живот. Марьяна счастливо зажмурилась.

— Давай поженимся где-нибудь на теплых островах, а? Хочу свадьбу на берегу океана, я в легком белом платьем и с цветами в волосах. А ты в белых просторных рубашке и штанах, и мы оба босые, — Марьяна помолчала и добавила: — Глупо, да? Я просто это почему-то так отчетливо увидела.

— Если хочешь — это не глупо.

— Возьмешь меня в жены на берегу океана?

— Где угодно возьму. А козе нашей не вреден будет такой долгий перелет?

Марьяна сначала даже не сообразила, а потом рассмеялась — легко и счастливо.

— Почему это — коза?

— Есть у меня предчувствие…

* * *

Костя: Пап, мы пошли рожать.

Твою мать! Ведь было у Германа предчувствие! Что-то свербело с самого утра. Да только людям, с которыми Герман сегодня встречался, на его «свербело» по хрен. При встречах с людьми такого уровня тебя не просят выключить телефон. У тебя его просто изымают — правда, вежливо и с извинениями! И Герман два часа был без телефона. А Марьяна именно это время выбрала, чтобы… Ведь Юся говорила: «У нас все планово, у нас все под контролем»! Планово должно быть во вторник, а сегодня всего лишь чертова пятница!

Герман: Еду.

Костя: Давай. У меня все под контролем.

* * *

— Ну, который из вас отец? — акушерка, чем-то неуловимо похожая на фрекен Бок из детского мультфильма про Карлсона, переводила веселый взгляд с Германа на Костю и обратно.

— Вот этот бородатый мужчина, — Костя отступил на шаг назад.

— Тогда прошу за мной.

Герман услышал сзади шепот сына на ухо:

— Я тоже зайду. Потом, попозже. Можно, пап?

— Конечно. Я тебе позвоню.

— Спасибо.

— Тебе спасибо.

* * *

Герман не предполагал даже, что так бывает. Крохотный розовый сверток на его руках не весил вообще ничего. Герман почти не чувствовал, что держит что-т. Но при этом он держал в своих руках нечто настолько значимое…. Новую, только что созданную жизнь. И, чего бы ты ни добился, оно не сравнится с этим ощущением — новой жизни на твоих руках. Невесомой и бесконечно могущественной в своей созидательной силе.

Он прошел и аккуратно опустился на стул рядом с кроватью.

— Ты такой смешной в этом халате и шапочке.

— А ты невероятно красивая. Просто… ослепнуть можно.

— Ну да, конечно, — едва слышно фыркнула жена. Но глаза ее заблестели. И он не мог не наклониться и не поцеловать ее в губы бесконечно благодарным поцелуем.

— Я люблю тебя. Спасибо.

Ее губы шевельнулись, беззвучно повторяя то же самое. А вслух Марьяна сказала другое:

— Ты придумал имя?

Герман наклонил голову, разглядывая крошечное личико. Из-под розовой шапочки торчали темные волосы. Похоже, с блондинкой их дочь кинула. А что касается характера…

— Ты хочешь назвать ее… Линой? — раздался неуверенный голос Марьяны. — Я… если ты так хочешь… Я не против. — Герман перевел взгляд на жену и медленно покачал головой. А она уточнила: — Возможно… ради Кости?

— Он как раз против категорически. Настаивает на Марьяне. Я — на Маше.

Губы жены тронула легкая улыбка.

— А назову дочь я. Дай мне ее.

Герман аккуратно положил малышку на грудь Марьяне. Ее рука легла на розовое одеяльце, а его рука — на ее.

— Нашу дочь зовут Тамила.

— Тамила Тамм, — медленно, словно пробуя на вкус, проговорил Герман.

— Именно.

Великая Майя Плисецкая говорила, что характер — это судьба. Некоторые утверждают, что имя — это судьба. А какой может быть характер у девочки с именем Тамила Тамм?

Тамтам, вот именно. Остается только пожелать ее родителями и брату — удачи. Счастье у них уже есть.

Конец