Вечное Дао. Беседы о «Дао Де Цзин» т. 3 - Бхагван Раджниш

Превыше чести и бесчестия...

Лао-цзы говорит:

Тот, кто знает, не говорит;

тот, кто говорит, не знает.

Заткни его щели,

закрой его двери,

притупи его проницательность,

распутай его сети,

умерь его блеск,

приглуши его шум —

вот мистическое единство.

Тогда любовь и ненависть

не могут коснуться его.

Он недосягаем для прибыли и убытка.

Ему безразличны честь и бесчестие.

Вот почему он всегда уважаем в мире.

Язык есть нечто человеческое; без сомнения, он очень ограничен. Он хорош для объективных вещей и совершенно бесполезен для внутреннего, сокровенного.

Язык может сказать что-то, но не может сказать все. Если вы сидите за обеденным столом, язык полезен — вы можете сказать: «Передайте, пожалуйста, соль». Он утилитарен. Им нужно пользоваться, но он не может высказать истину, потому что истина не утилитарна, и истина не есть нечто объективное. Она не вне вас, она случается где-то в глубочайшем ядре вашего существа.

Мы можем условиться, что будем называть это так-то — это решение между вами и мной, это соглашение. Если обе стороны идут друг другу навстречу, язык вполне уместен. Но если что-то случилось внутри меня, это не есть нечто между вами и мной; я не могу дать вам понять, что это. Даже если я попытаюсь объяснить вам, вы не поймете, что это. Поэтому соглашение невозможно.

Религия находится за пределами языка. Самое большее, что может сказать язык — это то, что не есть религия. Это может быть, самое большее, отрицание. Мы не можем сказать, что такое Бог, потому что таким образом мы ограничим его нашими ограниченными словами, концепциями; самое большее, мы можем сказать, что не есть Бог; и все писания говорят только о том, что не есть Бог. Они устраняют ошибки, но не показывают истину. Однако, если вы постоянно убираете ошибки, однажды, внезапно, истина открывается вам. Она открывается не через язык — она открывается через тишину.

Поэтому первое, что необходимо очень глубоко понять — потому что, если вы не понимаете, это становится для вас ловушкой — что язык может быть опасен, он может ввести в заблуждение.

Вы знаете слово «бог», но слово «бог» не есть Бог. В слове «бог» нет ничего божественного. Слово «бог» абсолютно бессодержательно и пусто. В нем ничего нет. Вы можете повторять его миллионы раз, и с вами ничего не произойдет; это пустая скорлупа, полая изнутри. Слова не могут вместить внутреннее переживание.

Когда Иисус пользовался этим словом, оно могло быть истинным; для него оно, возможно, что-то значило — но не для тех, кто слушал его. Это необходимо понять.

Если я говорю «самадхи», я что-то подразумеваю — я знаю это. Но когда вы слышите слово «самадхи», это пустой звук для ваших ушей; самое большее, вы можете понимать значение, которое дается этому слову в словаре. Но словарь — не существование. Он не может заменить существование. Самадхи можно познать только тогда, когда вы входите в него, когда вы становитесь им; нет другого способа познать его.

Вот почему Лао-цзы все время настаивает: истину невозможно высказать, а то, что сказано, не может быть истиной. Но он говорит, потому что, по крайней мере, это можно сказать; это отрицание.

Он говорит:

Тот, кто знает, не говорит;

тот, кто говорит, не знает.

Только это и можно сказать. Лао-цзы говорит — знает ли он, или нет. Исходя из его собственного принципа, если он знает, он не должен говорить. Если он говорит, значит, он не знает. Тогда перед вами загадка, которая не имеет разгадки. Если он не знает, то как он может говорить такую великую истину?

Тот, кто знает, не говорит;

тот, кто говорит, не знает.

Если он знает, почему он говорит? Если он не знает — тогда откуда глубина, о которой он не мог бы и догадываться?

Постарайтесь понять этот парадокс. Он просто вычищает одну вещь. Все, что он говорит в этих двух фразах — которые чреваты очень глубоким смыслом, очень значительны — он говорит только одно: не обманывайтесь словами. Они — не истина; они могут походить на истину, но они — не истина. Живой момент невозможно выразить. Живое можно узнать, только пережив его.

Вы влюбляетесь — тогда вы знаете, что это такое. Вы можете прочитать тысячу и одну книгу о любви, и, возможно, это будут прекрасные книги, их могли написать люди, которые любили и познали, что есть любовь, — но, читая их, вы никогда не узнаете, что такое любовь. Любовь — не концепция, нуждающаяся в понимании. Это переживание, которое должно охватить вас. Когда любовь берет верх, вас выбрасывает из центра, вас больше нет — любовь есть, а вас нет. Вы не можете манипулировать любовью. Идеей можно манипулировать, вы можете интерпретировать ее, вкладывать в нее тот или иной смысл; но любовь?.. Любовью нельзя манипулировать.

Не вы любите, не вы делаете — это нечто, что случается с вами; вы неожиданно попадаете в вихрь. Вас охватывает сила, большая, чем вы. Вы перестаете быть собой, вы захвачены.

Вот почему люди считают влюбленных сумасшедшими — так и есть. Любовь — это прекрасное безумие. Она похожа на безумие, в ней есть качество безумия, потому что человек становится одержим ею. Люди говорят: «Любовь слепа». Они правы, любовь действительно слепа — потому что у любви свои глаза! Их обычные глаза не действуют. У любви свои способы видеть, чувствовать и быть. Все обычные пути отброшены — прочь с дороги. У любви есть свой собственный мир — новый мир создается вокруг влюбленного. Он слеп для всех остальных, но не для себя; в действительности, он впервые обретает глаза, видение, прозрение.

Только полюбив, можно узнать любовь, — став даже не любящим, но самой любовью. Если вы любите, любовь еще не случилась. Вы все еще контролируете. Если вы хотите, вы можете измениться, если вы хотите, вы можете уйти. Выбор еще есть, любовь еще не случилась; вы еще не охвачены ею. Вы не узнаете.

Возможно, вы следуете некоей модели, теории — как любить и как не любить. Должно быть, вы проходите некое обусловливание — любовь еще не стала вашим сердцем, она не бьется в вас, она пока еще остается частью вашего ума. Язык относится к уму, а переживание — к сердцу. А у сердца свой собственный мир, свое измерение. Поэтому любовь невозможно выразить — а истина еще глубже, чем любовь.

Нужно запомнить три плана. Первый план — это план головы, самый поверхностный: мир языка, концепций, теорий. Вы очень легко можете манипулировать им, здесь вы хозяин.

Затем следует второй план, глубже, чем голова — план сердца. Там вы вовсе не хозяин. Вы становитесь рабом. Вы не можете контролировать; любовь становится хозяином, вы становитесь рабом. Она полностью овладевает вами.

Но ум все же может что-то сказать о любви, потому что сердце не очень далеко от головы, расстояние не так уж велико. Ум может получить некоторые проблески, он может посмотреть назад, может посмотреть внутрь и получить некие проблески — именно поэтому возможны поэзия, живопись, музыка. Все это — отблески сердца в голове.

Но есть и третий слой вашего бытия, последний слой, субстрат, самое основание. Это ваше существо. Голова думает, сердце чувствует, существо просто есть.

Бог, истина, экстаз, нирвана, просветление — они относятся к существу. Голова об этом даже не слышала. У нее бывают небольшие проблески относительно второго слоя — слоя сердца, любви; но она и не слышала о существовании еще одного слоя, более глубокого, чем сердце... В сердце возможен небольшой проблеск существа, потому что оно ближе к нему. Поэтому у любящих возможно небольшое понимание — я говорю небольшое — молитвы, поскольку молитва совсем как любовь.

Когда Иисус говорит: «Бог есть любовь», он говорит с людьми сердца. Он говорил со своими учениками. Если бы он говорил в университете, для профессоров и академиков, он не сказал бы подобной глупости — что Бог есть любовь. Он сказал бы, что Бог есть математика, логика или что-нибудь еще.

Но он говорил со своими ближайшими учениками, самыми близкими, которые глубоко любили его, вот почему он мог сказать: «Бог есть любовь». Он говорил с сердцем на языке сердца. Он показывал людям сердца, что есть более далекая цель: более далекая цель есть Бог, а место, где вы находитесь, есть любовь. Иисус пытается создать мост между Богом и любовью, вот почему он говорит, что Бог есть любовь, или любовь есть Бог.

Он говорил не с поэтами, не с теологами, не с людьми, сведущими в вопросах религии, нет; он говорил с рыбаками, крестьянами, плотниками — не головастыми людьми. С людьми, которые пока еще находятся в мире чувств, принадлежат чувству. Вот почему он мог сказать, что Бог есть любовь. Сердце может получить небольшой проблеск.