Диалоги. Практика латинского языка - Хуан Луис Вивес

подражают. Ученик слушает с большим вниманием (о, если бы наши наставники получали равное внимание!), повторяет, и они [оба – и птица-учитель и ученик] попеременно молчат. Воспринимается как бы критика того, кто обучает, и исправление ученика для улучшения. Но птиц ведет верная природа, нас – извращенная воля.

Добавь к этому аромат, веющий повсюду, или с лугов, или с нив, или от деревьев, также и с самих полей под паром и невозделанных. Вкус – все, что поднесешь к устам, словно первый и нежнейший мед, даже из самого воздуха.

Мальвенда. Думаю, услышав от некоторых [169], что пчелы собирают свой мед в мае из небесной росы.

Иоанниус. Это стало мнением многих. Хочешь, чтобы что-то было сказано об осязании? Что мягче и полезнее, чем ветерок, повсюду дующий, который целебным дуновением проникает в вены и во все тело? Мне приходят теперь на память несколько стихов Вергилия о весне, которые я непременно спою, если вы в состоянии выносить мой голос, не лебединый, но гусиный, хотя предпочитаю его, раз лебедь сладостно поет не иначе как перед своей смертью.

Беллинус. Я же, чтобы ответить за себя, страстно желаю услышать эти стихи, произнесенные любым голосом, лишь бы ты их представил нам.

Мальвенда. С этим и я согласен.

«Быть лишь такими могли недавно возникшего мира

Дни, не могло быть иной, столь устойчивой ясной погоды,

Верится мне, что была лишь весна, весну неизменно

Праздновал мир, и весь год лишь кроткие веяли Эвры

Вплоть до поры, когда свет увидела тварь и железный

Род людской из земли впервые голову поднял,

Хищные звери в лесах показались и звезды на небе.

И не могли бы стерпеть испытаний подобных растенья,

Если б такой перерыв между зноем и стужей – покоя

Не приносил, и земля не знала бы милости неба» [170].

Беллинус. Я недостаточно понял.

Мальвенда. Я, думаю, гораздо меньше.

Иоанниус. Теперь выучите их наизусть, в другой раз поймете, ведь взяты они из сокровенной философии, как и многое другое у этого поэта.

Мальвенда. Разузнаем у грамматика Орбилия [171], идущего навстречу.

Иоанниус. Напротив, (этот) человек не совсем идет навстречу. Лишь поприветствуем его и позволим уйти; он человек неистовый и драчливый, высокомерный, который больше окунут в литературу, нежели эрудирован, хотя он всерьез убедил себя, что он альфа грамматиков.

Впрочем, мы сказали о теле. Далее, до какой степени веселит и возбуждает душу и ум эта утренняя заря? Никакого столь подходящего времени не хватит для изучения, восприятия и сохранения того, что слышал, что читал, также для осмысления и обдумывания [всего того], куда бы ни приложил душу. Заслуженно кто-то сказал: Аврора очень приятна для муз.

Беллинус. Но у меня уже пробудился аппетит. Возвратимся домой завтракать.

Мальвенда. Что тогда (будет на завтрак)?

Беллинус. Хлеб, масло, вишни, сливы воскового цвета (pruna cereola), которые, кажется, так нравились нашим испанцам, что они назовут все сливы их именем (pruna). А если этого не будет дома, сорвем несколько листьев буглоссы (амаранта) и шалфея, которые представим маслом.

Мальвенда. Выпьем вина?

Беллинус. Нисколько, [но выпьем] пива и притом очень мягкого, того золотистого лувенского, или чистую и прозрачную воду, почерпнутую из латинского или греческого источника [172].

Мальвенда. Какой источник ты называешь латинским? Какой греческим?

Беллинус. Вивес, обычно называет греческим тот, что возле ворот, другой [более отдаленный] – латинским. Причину он сам тебе изложит, когда встретишься с ним.

XII. Дом

Иокундус, Лео, Витрувий [173]

Иокундус. Ты знаком с управляющим этого большого и красивого дома?

Лео. Конечно, он родственник слуги моего отца.

Иокундус. Попросим его открыть нам весь его [дом]. Ведь, передают, что ничего не может быть приятнее и восхитительнее его.

Лео. Войдем, позвоним в дверь колокольчиком, чтобы не вторгаться неожиданно.

(Звонок.)

Витрувий. Кто здесь?

Лео. Я.

Витрувий. О, здравствуй, миленький мальчик. Откуда ты теперь.

Лео. Из школы.

Витрувий. Тогда ради чего [ты здесь]?

Лео. Этот мой товарищ и я очень желаем увидеть это здание.

Витрувий. Разве ты никогда [его] не видел?

Лео. Не целиком.

Витрувий. Входите. Эй, мальчик, принеси мне ключи привратника дома. Прежде всего, это передняя (vestibulum), она всегда днем открыта, без сторожа, его нет ни внутри, ни снаружи, на ночь запирается. Рассмотрите великолепную дверь, дверные створки из дуба, укрепленные бронзой, и тот, и другой порог – и нижний, и верхний из алебастрового мрамора. Некогда был обычай перед входом в дом помещать [образ] Геракла как защитника от несчастий (ἀλεξἰκακοσ), [а] здесь перед нами Христос, истинный Бог, ведь Геракл был жестоким человеком и нечестивым, с этим же стражем ничего плохого не войдет в дом.

Иокундус. Оύδἐ οϋν δεσπότης αύτός (То есть ни даже сам хозяин) [174].

Витрувий. Что он сказал по-гречески?

Иокундус. Потому что столь многие злые входят.

Витрувий. Даже если злые входят, однако никакого зла они не несут.

Лео. Вы не пользуетесь дверными крючками [петлями]?

Витрувий. Это перестало быть обычаем у некоторых народов. Следует вход в переднюю (atrium), который сторожит слуга атрия [175], главнейший в семье как лучший (extremus) слуга. Затем передняя [гостиная], просторная для прогуливания. В ней много разных живописных изображений.

Иокундус. Какие же, скажи, пожалуйста?

Витрувий. Это образ неба (ichnographica), это чертежи земли и моря (orthographica), это панорама мира (sciographica), недавно открытого испанскими мореплавателями [176]. Это на картине Лукреция [177], убивающая себя.

Иокундус. Что она говорит, скажи, пожалуйста? Ведь умирающая, кажется, говорит.

Витрувий. «Многие (женщины) этому удивляются, потому что не каждая столь страдает».

Иокундус. Я понимаю, почему она говорит.

Лео. Что означает та картина, расчерченная по-разному.

Витрувий. Чертеж этого здания. Отодвинь от картины эту завесу.

Иокундус. Что это значит? Старичок сосет грудь женщины.

Витрувий. Ты не читал об этом случае у Валерия Максима в разделе о благочестии [178]?

Иокундус. Читал, что говорит она?

Витрувий. «Я еще не воздаю столько, сколько получила».

Иокундус. А что тот?

Витрувий. «Я рад, что родился».

Поднимемся по этим ступеням винтовой лестницы, отдельные ступени широкие, как видите, из отдельных камней базальтового мрамора. Это первый этаж, жилище хозяина, столовая, выше гостевая, не для того, чтобы хозяин мой сдавал ее внаем, этого нет, но она готова для гостей-друзей, всегда украшенная, богатая и, если не присутствуют гости, пустая. Это обеденный зал (triclinium).

Иокундус. Добрый Христос! Какие светлые окна, сколь искусно изображенная живописная панорама! Какие краски, сколь полны жизни! Какие картины, какие статуи! Какова деревянная панель [обшивка]! Что за история на оконных витражах?

Витрувий. Басенька о Гризельде, которую удачно и остроумно выдумал Джованни Боккаччо [179]. Но хозяин мой решил добавить к придуманной истории настоящие – о Годелине Фландрской [180] и Екатерине Английской, королеве [181], что превосходит изобретенное о Гризельде.

[Вот] статуи, первая – апостола Павла.

Иокундус. Что за подпись?

Витрувий. О, сколь тебе мы обязаны, Христос.

Иокундус. А что он сам говорит?

Витрувий. «Я есьм благодать Божья, поскольку есьм,