Заговор двух сердец - Кэтрин Куксон

— Два годика, мэм.

Снова Тилли почувствовала раздражение Симона. На этот раз, хоть он и вмешался в разговор, тон его был менее агрессивным.

— Я все это время собирался зайти к тебе, Тилли, — сообщил он.

— Да? — Она вопросительно взглянула на него.

— По делу.

— Вот как!

— Насчет фермы.

— Тебе требуется ремонт?

— Нет, больше. Я подумываю о том, чтобы купить ее, если ты не возражаешь.

— Да? — Она подняла брови и одновременно взглянула на Люси. Потом сказала: — Ну, об этом надо подумать. Заходи, мы сможем это обсудить.

— Годится.

Тилли отступила в сторону и, глядя на Люси Бентвуд, произнесла:

— До свидания, миссис Бентвуд.

— До свидания, мэм.

С Симоном они молча раскланялись и Тилли пошла дальше. Но не успела она отойти на достаточное расстояние, как услышала сердитый голос Симона:

— Ты перестань к ней обращаться «мэм», она этого не стоит.

— Вряд ли я смогу.

— Почему же? — Глядя на жену, он смутно начинал догадываться, насколько сильный характер скрывается под тихой, спокойной внешностью.

— Потому, что вне зависимости от всех сплетен, она кажется леди. Она выглядела как леди, еще не сказав ни слова, и еще больше после.

— Бог ты мой! — Симон наклонился к ней и спросил: — Ты знаешь, что о ней говорят в деревне?

— Да, я все слышала. И насколько я понимаю, Симон, скорее всего это лишь ясновидение. Моя бабушка была такой: она увидела дедушку мертвым за шесть часов до того, как ей об этом сообщили, а он умер в часе ходьбы от ее дома. Лошадь понесла, и он попал под колеса кареты. Она все это видела и сказала своей дочери за шесть часов до этого события.

— Ох, помолчи!

— Как скажешь, Симон, как скажешь.

— И не смей разговаривать со мной таким насмешливым тоном.

— Ты полагаешь, я смеюсь, Симон? Так ты ошибаешься. Я лишь пытаюсь сохранить трезвую голову в непростой ситуации. Ведь леди, которую мы только что встретили, захватила твое воображение много лет назад. Я поняла это не из того, что слышала и не из того, что ты мне сам рассказал, а по выражению твоего лица при упоминании ее имени, по твоим глазам две минуты назад. Нет, Симон, мне не до смеха. И что я тебе сейчас скажу глубоко личное, об этом не стоило бы говорить посредине шумной улицы. Хотя здесь, по крайней мере, ты не сможешь орать и возражать, поэтому я все же скажу и больше никогда об этом не заговорю. Значит так. Боюсь, что она все еще живет в твоей душе, которой когда-то завладела, но это было до нашей встречи. В конце концов я родила тебе ребенка. И еще, хоть сейчас не время и не место, но я скажу: я жду еще ребенка.

Симон остановил жену и заглянул в ее добрые глаза. Стыд, какого он не испытывал никогда в жизни, охватил его и он проклял Тилли Троттер и ее возвращение в его жизнь, ведь перед ним стояла его жена: молодая женщина, на которой ему повезло жениться, и она была доброй и мудрой. Да, очень доброй и очень мудрой. В этот момент Симон вспомнил, как Мэри, его первая жена, воспринимала его одержимость Тилли — она сходила с ума от ревности.

Симон не сказал: «Прости меня, Люси», он просто взял ее руку и продел под свой локоть, пробормотав:

— Пошли домой, по магазинам походим в другой раз.

Встреча с Симоном внесла смятение в душу Тилли. Она обнаружила, что он больше не вызывает у нее отвращения. Она могла смотреть ему в лицо и не вспоминать сцену, преследовавшую ее много лет — его нагишом развлекающимся с пышнотелой леди Митон. Видимо, она согласилась с тем, что его поведение было ничем не позорнее ее связи с Марком или, еще хуже, брака с его сыном. И чем Симон хуже Мэтью, который спал с маленькой мексиканочкой. Ведь это его ребенка она взяла себе и это его ребенок уже причинил ей массу неприятностей, поскольку многие стали считать ее матерью этой девочки.

Нет, все это в прошлом, включая Симона. Он такой же мужчина, как и все остальные. Жаль, что он стал грубее, но теперь он женат, причем на очень славной женщине. И он хочет выкупить ферму.

Тилли смутно помнила, как ее бабушка говорила, что иметь собственную ферму — мечта всей жизни Симона. Что же, если он обратится к ней должным образом и предложит разумную цену, она не станет спорить, и он осуществит свою мечту. Тилли догадывалась, что он делает это не столько для себя, сколько для своей жены, этой молодой женщины с приятными манерами и открытым, честным лицом, женщины, которая обратилась к ней «мэм». Она ей понравилась. И может быть, когда-нибудь, они познакомятся поближе. Но сейчас это невозможно.

Тилли сделала покупки, встретилась с Анной и Джоном, а после сытного обеда засобиралась домой. Она знала, что расстраивает Анну, ведь они еще собирались посетить галерею, но ей не терпелось поскорее убраться из города, который напоминал о суде. Там мужчины осматривали ее с ног до головы раздевающими взглядами.

Недели через две Пибоди возвестил:

— Мистер Симон Бентвуд, мэм.

Тилли поднялась ему навстречу.

Она не сказала: «Привет, Симон» — он наверняка бы ответил: «Привет, Тилли» — а лишь наклонила голову, дав знак Пибоди, что его присутствие больше не требуется.

Когда дверь за дворецким закрылась, Тилли взглянула на стоящего посреди комнаты Симона и предложила:

— Садись, Симон. Я велела разжечь камин, — она махнула рукой в сторону пылающего огня, — в такую сырую погоду хочется согреться.

— Да, верно. — Симон говорил сухо, скорее безразлично, хотя на самом деле, он слегка обалдел, впервые переступая порог особняка. Ренту получал кто-нибудь из слуг, так что со времени еще его отца никто с фермы в этом доме не бывал.

Ковры и мебель впечатляли. Симон напомнил себе, что эта обстановка окружала Тилли долгие годы, поэтому ничего удивительного, как это сказалось на ней, образовав некий налет, заставивший Люси назвать ее «мэм». Да, он был просто уверен, что живя в такой обстановке, непременно изменишься.

Симон сел и взглянул на стоящую у камина Тилли.

— Я могу предложить тебе выпить? — спросила она. — Чего-нибудь горячего или виски, а, может, рому?

Тилли заметила, как у него заходили желваки.

— С удовольствием выпью чашку чаю, спасибо, — хрипло отозвался он.

Полуобернувшись, Тилли дернула за толстый шнурок, висящий на стене.

Через мгновение дверь открылась, и появился Пибоди.

— Поднос с чаем, пожалуйста.

— Слушаюсь, мэм.

Она делает это каждый день, подумал Симон. Поверить невозможно, если вспомнить девчушку, таскающую охапки хвороста вдвое больше себя и копавшую грядки. Что бы с ней стало, если бы он на ней женился? Уж точно не то, что теперь. Она была бы женщиной, матерью его детей, вполне уважаемой всеми, тогда как сейчас, не взирая на все это великолепие, ее имя полощут на каждом углу. Симон животным чутьем ощущал ненависть жителей деревни к ней. Если бы она знала, к чему все приведет, что бы она выбрала — его или это?