ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3) - Пантелеймон Кулиш

Результатом козацких подвигов и приобретаемой в походе нравственности

украинская Одиссея выставляет следующую картину:

Знати, знати козацьку хату Криз десяту:

Бона солбмою не покрыта,

Прпспою не осыпана,

Колб двора не чиста (сила) ма й кола,

На дровитни дров ни иолила:

Седить в ний козацька жинка, околила.

Знати, знати козацьку жинку:

Що всю зиму боса ходить,

Горшкбм вбду нбсить,

Половником дити наповае *).

Люди этого пошиба, общего в козатчине больше всякого другого, не могли внести в

Малороссию ни практического ума, ни доброго, умиротворяющего чувства. С ними

вернулись в шинки, корчмы, кабаки все те чудовищные истории, которыми запорожцы,

подобно иезуитам, прикрывали движение своих корпоративных целей. С их бурным

наплывом в города и села, нежные песни украинских женщин, эти грациозные в своей

страстности произведения неграмотной Музы, были заглушены песнями разбойными.

Они внесли в города и села запорожский разврат мышления и разврат чувствования, в

прибавку к тому, что угнездилось там со времен оных. Пропагандируя войну за веру,

вместе с войною за козацкую „честьславу, войсковую справу*, при посредстве

пьянства, картежничеетва, костырства и кабачного распутства, они поднимали

голодную, беспут-

*) Полная дума о козацкой жизни напечатана в моих „Записках о Южной Русит. I,

стр. 215—220,

68

.

ную и бесчестную чернь на московского даря с таким успехом, что московские

пограничные воеводы стали сзывать сельских жителей в города для осадного сиденья,

а к дарю вопияли о плохом вооружении своих команд и замков-острогов.

Между тем паны, теснившиеся за Случью и Припетью, с нетерпением ждали

времени, когда будет им дозволено вернуться в свои займища, нанепелища их колоний,

в окровавленные развалины их домов. Дозволение зависело de jure от сеймового

утверждения Зборовского договора, но de factoот настоящих владельцев панских

имений, настоящими же, фактическими владельцами были те, от которых бежали

владельцы юридические. Такова была дилемма Хмельниччини. Руководитель изгнания

из Украины Ляхов-католиков, Ляхов-протестантов, Ляхов-православников, то-есть

вообще панов Ляхов, поднял поголовно всех способных и готовых к бою, как

вооруженных, так и безоружных, подняло не только на освобождение Русского Народа

от гонителей христианской веры, как он прокламировал, но на истребление и самого

имени ляшеского. Под этим девизом бился он с князем Вишневецким, с королем и

наконец с панскою челядью—за козацкую „честь-славу, войсковую славу". Чтоб не

было на Украине ни Ляха, ни Жида, ни Унии, уложил он по малой мере 100.000

ополченцев своих в сырую землю на Волыни и в Белоруссии, да заплатил Орде вдвое

или втрое столько же молодых молодиц, дивчат, паробков и детей, сверх миллиона

татарских пленников, насчитанного прежде литовским канцлером, и довоевался до

того, что ему повелела верховная власть,—не королевская, а ханская, не христианская,

а басурманская,—призвать обратно в Украину панов Ляхов, без различия исповеданий.

Еозацкий Батько впутался в такую игру, что ему осталось одно—сделаться козацким

ханом, султанским подданным, а своих „детей, друзей, небожатъ" превратить в

головорезов янычар. Так и решился он действовать. Но этого не знали еще ни в

Москве, ни в Варшаве; этому не верили даже в Стамбуле. Все были затруднены до

крайности: как быть с огромной шайкой разбойников, с козатчиной? и всех больше

затруднялся этим вопросом атаман разбойницкой шайки.

Неопределенность его политики обнаружила попытка Киселя заняться своими

хозяйскими и воеводскими делами в Украине. Чтобы позондировать взволнованное

море, которое дважды уже выбросило его на опустошенный панский берег, Кисель

послал своего слугу, Сосницкого, под прикрытием надворной дружины своей.

Сосницкий

.

69

рапортовал ему из Киева, от 28 сентября, что мужики не оставляют своего

предприятия (plebs ѵ sjwojem pfzedsi§wzi§ciu nie ustaje), напротив они теперь хуже,

чем были в прошлом году. „Никаких листов не респектуютъ" (писал он). „Хотя мы

ехали и с козаками, но в нескольких местах были задержаны, и нам грозила великая

опасность; а не будь с нами Козаков, Бог знает, остались ли бы мы в живыхъ".

В Киеве Сосницкий застал Выговского. Тот не советовал ему ехать к пану гетману,

и дал для отправки к пану воеводе письмо. Киевский войт принял посланцев Киселя

радушно. Он также находился в великой опасности, и мещане лишили было его

войтовства. Поэтому не хотел он, да и не мог, приступить ни к каким ревизиям

имущества, подлежащего воеводскому ведомству. Проезжая через Вышгород,

Сосницкий видел в шалашах (szopach) не мало „поташей", но считать их было трудно,

потому что их грузили на байдаки и возили в Киев. Киевские мещане купили 400

бочек, а на остальные трудно было найти купца. „Нам говорили" (заметил Сосницкий),

„будто бы этот остаток как из Киева, так и из Вышгорода приказано спускать на низъ“.

Дело в том, что когда панские имения были расхищены, когда даже „панские жены

сделались женами козацкими", как говорит Самовидец,—поташ, главный после

земледелия и скотоводства продукт панского хозяйства в Украине, остался цел по

своему не съедомому и не горючему свойству. Хмельницкий старался превратить его в

деньги до возвращения панов на свои пепелища и пустыри. По сказанию Варшавского

Анонима, из одного Млиева, экономического центра украинских имений

Конециольского, Хмельницкий за поташ взял от волошских купцов больше 200.000

битых талеров. „Жаль было уступить это Полякамъ" (пишет он). „Но разве один

Млиев? У Конециольского, Вишневецкого, Замойекого и других отнято было семьдесят

городов, сел, слобод и пасек, которые приносили такие доходы, что горько и

вспомнить".

Этим объясняется, почему козакам надобно было всячески губить Вишневецкого и

наследника Станислава Конецпольского, соперника Вишневецкого в колонизации

Малороссии. Этим объясняется также, почему козаки восставали в Украине против

Зборовского договора еще больше, чем паны в Варшаве. Аноним прямо говорит: „В

особенности же многочисленные и многолюдные добра Вишневецких и Конецпольских

были препятствием этому трактату: ибо пребывание таких могущественных панов на

Украине вело къ

70

.

постоянной войне с ними. Лучше было, раз навсегда отнявши эти имения у

магнатов, обсадить их козаками и тем обеспечить себя от измены".

На Заднеприе поверенный Киселя, Сосницкий, не решился ехать. Выговский дал

ему понять, что гетман медлил мероприятиями для лучшего перемещения Козаков из-

за черты козатчины (Иа prolongacya uczyniona dia lepszej rumacyjej). Он де разослан уже

на все стороны для сбора известных (wiadomych) данин и других доходов. Отдавать же

шляхетские местности в аренду не думает, до утверждения сеймом договорных

пунктов.

„Духовенство наше® (писал Сосницкий) „такое, каким было в прошлом году®. В

этом лаконизме скрывается мысль, что сановитые представители малорусского

духовенства не соединяли интересов церкви с интересами козачества, и что

митрополит беседовал с Сосницким так же секретно, как и с Киселем.

Последние слова донесения Киселева конфидента заключали в себе самое важное

для панов известие, что Хмельницкий не публиковал в Украине о мире.

В своем письме Выговский советовал Киселю приостановиться с приездом в Киев

до дальнейшего решения пана гетмана, потому что он не приступил еще к делам

коммиссии, боясь воспламенить народ в самом жару его (bo teraz na pocztku samym

ogien i zarzie rzuci si§ mi§dzy niemi). „В этот огонь ехать вам опасно®, писал alter ego

Хмельницкого.

Мы знаем, как безуспешно старался Кисель в прошлом году провести, под

покровом коммиссии, киевскую шляхту на её пепелища. Теперь, в звании киевского

воеводы и украинского коммисара, энергический миротворец предпринял нечто в роде

новой колонизации возобновившихся малорусских пустынь — водворением

землевладельцев и должностных лиц там, где уже два года ца' рила козакотатарская

орда. Чтоб установить порядок вступления тех и других в свои права, он созвал в

Житомире шляхетский сеймик под своим председательством. .

Хмельницкий уведомил его из Чигирина от 8 октября, что разослал всюду

универсалы, повелевающие поспольству в городах (pospolstwa ро iniastach) вести себя

смирно, и объявляющие, что этот сеймик созван для утверждения козацких прав и