ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3) - Пантелеймон Кулиш

знакомыхъ" (пишет очевидец), „те попадали в беду®.

Наконец 25 (15) августа с рассветом, отступил хап с торжествующею Ордою, за ним

двинулись козацкие возы в несколько десятков рядов, а за ними, в полдень,

Хмельницкий, окруженный татарскою гвардией своей и блестящими „козацишми

признаками".

Только тогда осажденные вздохнули свободно. Отворились лагерные ворота. Толпы

народу высыпали обозревать поле. Вся окрестность была изрыта вдоль и поперек. Семь

больших окопов, насыпанных панами и козаками, окружало панский лагерь, из

которого два хана напрасно грозили повытаскать Ляхов за чубы. Окопы вокруг козац-

' .

60

ких таборов и татарских юртов, жолнерские „квартиры*, шанцы, разбросанные,

подобно кротовым норам, по полю, апроши, поперечные рвы и земляные верки,

обломки оружия, возов, палаток, конская падаль и почетные „могилы* над людьми—

покрывали равнины вокруг Збаража. Везде на этих местах кипел бой и лилась кровь.

Борьба не прерывалась более шести недель. Осажденные выдержали 20 приступов; 16

раз выходили они в поле и наступала на осажденных, 4 раза рыли и поновляли валы,

редуты, рвы, 75 раз выскакивали мелкими партиями против неприятеля, и одпа рука

держалась иногда против сотни и больше козакотатарских. Таковы польские предания,

опирающиеся па достопамятном факте, что сотни тысяч варваров ие одолели девяти

тысяч хорошо вооруженных и опытных в военном деле жолнеров.

Как ни величался Хмельницкий перед королевскими послами своею вечною

дружбою с Татарами, но никто лучше его не знал, что Татары друзья опасные. Еще до

прихода к Збаражу, о козацкпх союзниках царские люди доносили в Москву такия

вести: „А Татаровя стоят от Козаков верстах в 10 с своими полки, пте де Татаровя

украдкою их, Козаков, на проездах побивают, и в полон емлют, и конские сиада

отгоняют, и от того де козаки оберегаютца и етрашатца добре, что они, Татаровя, им,

козаком, ста* вятца сильны*.

Так было в самом начале Збаражского похода. 11о его окончании, Татары являются

друзьями того же самого свойства, Вестовщики доносили царю: ѴА шол Богдан

Хмельницкой, помиряеь с королем и отпустя от себя Татар, в свои городы з большим

опасеньем полками и с снарядом 10 дней, боясь от Татар погрому, потому что Татаровя,

будучи нынешнего лета в ИИолыпе с Черкасы вместе, многие литовские городы

повоевали и полон многой поймали... И для де того Хмельницкой от Татар держит

большое опасенье, потому что запорожские Черкасы многие нзпужились, и бредут

назад в городы свои иеиши*.

'В-момент превозносимого козацкимц историками торжества Хмельницкого над

Ляхами, в судьбе Козацкого Батька сделался поворот. Не помогла ему искусственная

встреча, сделанная пилявецким и львовским добычиикам в Киеве. Народ, который он,

аки Моисеи Израиля, спасал от ляипеекой неволи, встречал и провожал его песнями в

роде следующей, записанной мною самим на его родине:

.

61

Ой богдай Хмеля Хмельницького Пёрва куля не минула,

Що велив брати парубки й дивки II молодыи молодици!

Парубки йдуть спиваючи,

А дивчата рыдаючп,

А молоди молодици Старбго Хмеля проклинаючи:

Ой богдай Хмеля Хмельницького Нерва куля не минула! *)

Проклятия несчастного народа, без всякого сомнения, долетали до ушей возацкого

Моисея. Для такого сердца, какое выработали в груди нашего Хмеля иезуиты, сами но

себе эти проклятия значили столько же, как для его сподвижников крик облитого

горилкою и подожженного святоюрца; но этот возлюбленный сын своего

украйнокозацкого отечества веровал в таинственную силу слова, и погубленные им

сотни тысяч земляков должны были в его уме иметь нечто общее с песнями,

предающими его анафеме.

Козацкий Батько еще зимою послал в Белоруссию 10.000 малорусских мужиков,

под начальством Голоты, о котором кобзари поют, что оп не боялся ни меча, ни огня, пн

третьего болота. По словам кобзарской думы, долетевшей до нас из кровавой пропасти,

именуемой Хмелыштчипою, Голота сводил свои подвиги к такому концу:

Дай же, Боже, щоб козаки инши та гуляли,

Хороши мысли мали *),

Од мене бильшу здобыч здобували,

Ненриятсля цид нбги топтали.

Для „хороших мыслей" Белоруссия представляла козаку Голоте еще больше

простора, нежели Царю Наливаю. В течение полусто-

*) В варианте этой проклииательной песни, записанном И. И. Буцпнским, автором

книги „О Богдане Хмельницкомъ”, говорится:

О богдай Хмеля Хмельницького Пёрва куля не минула,

А другая устрелила,

У серденько уцёлила!

*) Выражение „хороши мысли мати” родственно польскому byc dobrej fautazyi, чтд

означает быть смелым.

62

.

летия козацкая пропаганда проникла даже к Подгорским опришкам и варшавским

гультаям. Города за Припетью, убежище осиротелого дома удельных князей

Олельковичей от Козаков и Татар, вскипели теперь бунтом нетяг против людей

имущественных и гулящей черни против панов. Местная шляхта покидала своя

хозяйства и толпами замерзала по дорогам. Голота, как и ИИеребийное, воображал уже

себя вторым Хмельницким, властвуя над лучшими мужиками и мещанами посредством

худших. Но весной Викентий Гонсевекий, собрав гарнизоны, вытесненные козаками

Голоты из городов, напал врасплох на его скопище, загнал его самого в Прилет и

потопи.ѵь со множеством таких же рыцарей „хороших мыслей".

С другой стороны литовский гетман Януш Радивил, с главным литовским войском,

приблизился к Речице, где засел было другой мурза козацкого хана. Стецько

Подобайло. Отот был послан Хмелем в Белоруссию с 10,000 свежого войска только для

тою, чтобы но дать Радивилу двинуться в новое „козацкое гнездо", Киев. Радивил запор

его в устье Сожи над Днепром и начал громить пушечной пальбой.

На выручку Подобапла Хмельницкий двинул 300.000 лучшего козацкого войска,

под начальством одного из образованных сообщников своих, шляхтича Кричевского Но

Радивил вместе с Гонсевским не дал ему соединиться с ИИодобайлом и, после

кровопролитной битвы, окружил шанцами в такой западне, которая напомнила козакам

Медвежьи Лозы. Подобайло воспользовался разъединением литворуеских сил,

вырвался из тесного кута и спешил на соединение с Кривоносом, но был разбит на

голову.

Б то же самое время над Еричевским, кумом, приятелем и главною опорою

Хмельницкого, совершилось проклятие, которое посылали ему самому татарские

пленницы. Как много терял Хмель в этом сподвижнике,, видно, между прочим, из того,

что простреленный пулею Кричевский был нарисован с обнаженною грудью и

награвирован в „Theatrum Europaeum", издававшемся тогда во Франкфурте.

Раздраженные Литворуссы поминали своего Буйвида кровавою тризною: с войском

Кричевского случилось то, чти постигло завзятых Козаков Наливайкова полковника

Мартина под Копылом. Хмельницкий получил об этом известие незадолго перед тем,

как очутился между татарским молотом и польскою наковальней под Здоровым.

Проклятия, встретившие „старого Хмеля" в Украине, должны были получить в его

душе зловещую выразительность.

.

6л

И в глазах спасаемого им народа, и в его собственных, на его свирепом деле лежала

печать Господня отвержения. Сколько в Полыле, столько же и в Малороссии были

недовольны заключенным в Зборове миром. Растравленные прошлогодней добычей

мужики шли на новую добычу по большей части теми самыми местами, в которыхъ—-

или хозяйничали по-татарски сами, или предоставляли хозяйничать своим

наставникам, Татарам. „Поживы* в 1649 году было сравнительно мало, её искателей—

сравнительно много, и эти искатели были подгоняемы к опасным битвам козацкими

списами да татарскими нагайками. Множество их очутилось у Татар в ясыре вместе с

теми, на кого набегали они с Татарами; множество пало в битвах, которые „старинные*

козаки устраивали так, чтобы козаки „охочие*, затяжцы мужики и мещане, служили им

прикрытием вместе с гонимым впереди скотом; остальные, как рассказывал в Москве

лутивдец Литвинов, „брели домой пеши изнужившисъ*.

Окозаченные мужики были крайне недовольны подвигами Хмельницкого:

обманулись они в своей надежде жить на счет Ляхов, которою так восторгалась

одичалая в нашей украинщине Клио. Еще меньше были ими наушники их, запорожцы,

и всех меньше был удовлетворен сам Козацкий Батько.

„Это Москва наделала нам таких шкод!* (шумело преславное Запорожское Войско).

„Когда б она послушалась на первых же порах нашего Батько Богдана, давно были бы