Анна Монсъ (рассказы) - Георгий Лапушкин

Что в такой ситуации обычно слышит человек? Во-первых, тишину; вдали нет-нет, да залает собака, а где-нибудь поблизости обязательно стрекочет цикада. Цикада — это не просто каприз природы, она служит для того, чтобы оттенить тишину, иначе ведь ее не услышишь. Так же как день служит чтобы оттенить ночь. Так вот, здесь ничего этого не было — слышен был только волчий вой. Современному человеку трудно представить себе, что вот сейчас его начнут есть — но все равно кидает в дрожь. А может и потому еще, что чувствуешь, что они — тоже живые, и им тоже тошно и все опостылело. От хорошей жизни ведь не завоешь.

Он сидел в машине уже пятый день. Фляга быстро опустела, последние два дня пил через шланг воду из радиатора. Вода отдавала соляркой и еще какой-то пакостью, от нее мутило.

Кузов машины был доверху загружен кошмами и опечатан. Лет сто назад иному баю такое богатство бы и не снилось — но к сожалению, кошму не съешь и не выпьешь. Так все это останется и будет стоять, — невольно думалось Асланбеку. А ведь только месяц назад из-за такого-же груза в Чимкенте его чуть не подстрелили! Поперек горной дороги стоял милицейский «газик», рядом — грузовик. Посигналили — «стой»! Но, что-то заподозрив, он сумел протиснуться между грузовиком и скалой и прибавил ходу. Хотя, конечно, с грузом особо не разгонишься, но обогнать он себя не дал — оттирал преследователей то к скале, то к пропасти; у его прицепа прострелили шины — но показался пост ГАИ — и они отстали…

Вообще, в дороге — чего только не бывает! Однажды он проиграл разом все деньги: возле рынка, где всегда стояло много грузовиков, оказались игроки в «наперстки». Вначале Асланбек их вообще не заметил — пять часов езды в раскаленной кабине давали себя знать. Первым делом он обосновался в чайхане на углу рынка. Под навесом было уютно и прохладно — а тут еще и арык под ногами. Вначале чайханщик принес чайник и пиалу, поставил чашку со смесью миндальных орешков, кишмиша и кураги. Асланбек налил полпиалы зеленого чаю, потом аккуратно снял горячую крышечку с чайника, вылил чай обратно в чайник. Не дожидаясь, пока чай настоится, налил снова — и стал пить, заедая кишмишем. Ветра совершенно не было, и весь дым и чад от жарящихся шашлыков и челонгача, аромат от пекущихся в земляной печи лепешек и самбусы, плова, греющегося в огромном — барана можно сварить — казане, — все поднималось к небу; но и от того, что оставалось — с ума можно было сойти! Асланбек заказал миску плова и самбуса; повар огромной шумовкой отвесил сразу полную миску плова, темно-оранжевая морковь светилась среди золотистого риса; потом мелко нарезал на дощечке кусок мяса — и положил мясо сверху, посыпал нашинкованным луком, вымоченным в слабом уксусе. Когда Асланбек надкусил хрустящую корочку самбуса, оттуда вырвался горячий пар, так что даже обожгло нос. Асланбек вспомнил, как его друг Вася, тоже шофер, добивался правды: «Слушай, почему в самбусе один только лук?!» «Зачем один лук?! Много лук!» — возмущался повар.

Наевшись до отвала, Асланбек спросил еще чайник чаю, и долго пил, чашку за чашкой. Выходить на жару так не хотелось! Ласковое солнышко, что, пробиваясь меж виноградных листьев, рисовало желтые узорные блики на столе и на заборе, будто обваривало, стоило выйти из тени. Но идти-то ведь надо!

И надо же было ему встретить «наперсточников»! Разомлевший Асланбек сделал первую ставку… Довольно скоро он понял весь нехитрый механизм обмана — но его охватил азарт. Дело в том, что иногда ему давали немного выиграть! Он проиграл до копейки все деньги — и свои, и чужие, что соседи дали ему, чтобы кое-что купить в городе; и денег тех было немало — ему год работать. Потом жулики быстро куда-то удалились — а Асланбек остался рассказывать под хохот собравшихся шоферов свои злоключения.

Потом… — но тут он снова очнулся. Наверное, потому, что потом были не очень-то приятные воспоминания — как он возвращался домой и что рассказывал соседям. Волки почему-то примолкли — но не уходили с бархана. Было холодно — и очень хотелось пить. Вот и вспомнил теперь Асланбек ту чайхану!

КОНЕЦ

Хотя, вы знаете, я, наверное, как-то некстати закончил этот рассказ. Ведь всякий, наверное, спросит: «Так его спасли — или волки съели вашего Асланбека?» Отвечу: «Ну какая вам разница?!»

Хотя нет, вы не так меня поняли, разница, конечно, есть… Ну да, спасли. Там неподалеку стояли лагерем геологи, и они стали замечать — каждую ночь волки воют в одном и том же месте. Послали вездеход — ну, он и спас его. Только вы в самом деле не подумайте, что я садист какой-то, что мне все равно, выжил человек, или нет. Я, наоборот, вечно за всех переживаю и всем желаю только хорошего. Если, бывает, и скажешь что-нибудь — так это только в сердцах. Помню, в детстве, когда «наши» как-то раз проигрывали на чемпионате мира по хоккею, я им посулил, что их всех расстреляют. Но ведь это в детстве! И потом, в те года это звучало как-то тихо, мирно и по-домашнему. Совершенно не раздражало слуха. А впрочем, кого и когда это раздражало! А сейчас разве не звучат уютно и по-домашнему: инцидент, конфликт, агрессия… Красивые иностранные слова, приятные для слуха. И девушка, сообщив вкратце об очередном инциденте (или конфликте), тут же вскользь назовет количество жертв — и переходит к чему-нибудь веселому, обхохочешься. Всем на всех наплевать… Не до нас ей, жизни торопливой… И жизни тоже на нас наплевать, это точно.

Просто я хотел объяснить, о чем этот рассказ, это совершенно необходимо. Хотя, конечно, это не принято так делать, ведь если никому непонятно, о чем рассказ — значит, там ни формы, ни содержания… А впрочем, в рассказе должна быть заключена какая-то энергия. И вот — энергия есть, а рассказа — нет! Получается улыбка без кота. Ну и что?

Но суть опять-таки не в этом. Я просто что хотел сказать… Ну вот, не хотел я описывать, как его спасли — а пришлось. Просто суть-то не в этом, ну, не в этом все дело, вы понимаете? Объясню с самого начала: почему нас всех интересует в книжке начало и конец (и еще название)? Или что книжка… если обобщить — а ведь затем и книжки пишутся, чтобы обобщать — это все равно, как если о жизни человека нам интересно только когда родился и отчего помер. Но ведь рождение и смерть — это как-бы, если сравнить с картиной, — только рамка. Рамка! И что же мы? «Когда родился? Понятно. А когда… Что? А, еще нет…» — И сразу вроде чего-то не хватает. А главного-то и не спросим никогда.

Нет, я все не так объяснил. Лучше скажу по-другому. Вот ответьте, из вас кто-нибудь видел волков ночью в пустыне на гребне бархана? Так чего ж тогда Вы к концу рассказа спешите — спасся — не спасся, ну разве в этом дело?! Просто дело в том, что волки выли не переставая. Огромная низкая луна, длинные черные тени от их силуэтов…

Понятно, да?

КОНЕЦ

Москва. 1996