Любовь и зависимость - Стентон Пил

"Садист так же зависит от подчиненного партнера, как и последний от первого; ни один не может без другого жить. Разница только в том, что садист командует, эксплуатирует, бьет и унижает, а мазохист позволяет собой командовать, эксплуатировать, бить и унижать себя. Это значительная разница в реалистическом смысле; в более глубоком эмоциональном смысле разница не так велика, как то, что является общим — слияние без целостности".

Интенсивность потребности Фицджеральда показывает его поведение в то время, когда Грэхем все же порвала с ним во время очередного запоя. В итоге он добился ее возвращения, поклявшись бросить пить, но сначала совершил несколько не имевших успеха выходок, которые ясно показали его отчаяние. Например, он всю ночь звонил ей, угрожая ее убить. Самым же наполненным ненавистью актом была телеграмма, посланная ее боссу и имевшая целью разрушение ее карьеры.

"ШЕЙЛА ГРЭХЕМ СЕГОДНЯ ЗАПРЕЩЕНА ВСЕМИ СТУДИЯМИ... СОВЕТУЮ ВАМ ОТОСЛАТЬ ЕЕ ОБРАТНО В АНГЛИЮ ГДЕ ЕЙ САМОЕ МЕСТО ОСТАНОВИТЕСЬ ВЫ ЗНАЕТЕ ЧТО ЕЕ НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ ЛИЛИ ШЕЙЛ?" Испытывая глубокие опасения относительно своего происхождения, Грэхем сообщила это имя в Голливуде одному Фицджеральду.

Невозможно недооценить стоящую за этой атакой злобу на ее жизненность и персональную идентичность. Фицджеральд мог, конечно, быть пьян до невменяемости, но в его поведении видна враждебность, которая могла быть направлена только на того, кого он ненавидел. Могли он испытывать эти чувства по отношению к женщине, которой был абсолютно предан несколькими днями раньше? С другой стороны, в мыслях Шейлы Грэхем, процесс был примерно таким же:

"Я не сожалела о затруднениях Скотта... Пусть Скотт страдает. Чем больше я думала об этом, тем более разгневанной становилась. Я его прикончу. Я взяла подаренные им первые издания его книг — каждая с посвящением — и медленно разорвала их от корки до корки... Я не хочу больше видеть его имя, я не хочу больше слышать его имя, я не хочу, чтобы мне напоминали о чем. Я ненавидела этого человека. Он предал меня".

Естественно, у нее была веская причина действовать таким образом, и возможно, что ее отношение было временным приступом раздражения. Однако, оно отражает полное отчуждение от того, с кем она до этого чувствовала себя единым существом.

Кроме всего прочего, эти крайние эмоциональные реакции позволяют окончательно убедиться в том, что их отношения были аддикцией. Все это время действия любовников по отношению друг к другу были продиктованы их собственными потребностями. Следовательно, когда их единство было разрушено — даже временно — они не имели той основы, которая бы их связывала. Каждый из них был неспособен уважать другого, или хотя бы представлять его с его собственной точки зрения, как человека, продолжающего жить своей собственной жизнью. Для каждого невозможно было заботиться о благополучии другого; если один любовник не удовлетворял потребности другого, значит, он перестал существовать. К тому же, после прекращения отношений их предшествующее странное поведение стало казаться гротескным. Эти любовные аддикты были похожи на людей, которые не могут употреблять наркотик, к которому пристрастились, в умеренных дозах. Когда аддикт прекращает прием, он должен прекратить его совершенно. Поскольку аддикцию выбирают ради продуцируемого ею тотального переживания, она может быть приемлема эмоционально только в этой форме. Бывший аддикт не может даже представить себе меньшей, чем тотальная, связи с тем, что было его аддиктивным объектом.

Любовь — это противоположность межличностной аддикции. Отношения любви основаны на желании расти и развиваться через их проживание, и на желании того, чтобы то же самое делал партнер. То, что положительно влияет на переживания любимого, приветствуется — частично потому, что оно обогащает любимого ради него самого, а частично потому, что это делает его более стимулирующим компаньоном по жизни. Если человек самодостаточен, он может даже принять те переживания, в связи с которыми любовник "вырастает" из него, если это то направление, которое должно принять самоосуществление любимого. Если два человека надеются полностью реализовать свой потенциал как человеческих существ — одновременно и вместе, и порознь — тогда они создают такую близость, которая включает, вместе с доверием и участием, надежду, независимость, открытость, смелость, способность рисковать и любовь.

Когда мы говорим о желании интимности, которая уважает целостность любимого, мы естественным образом думаем о классической работе Эриха Фромма "Искусство любви". Фромм убежден, что мужчина или женщина может достичь любви только в том случае, если разовьет себя до того уровня, на котором может существовать как целостная и уверенная личность. "Зрелая любовь", утверждает Фромм, "есть единство при условии сохранения целостности, индивидуальности". Она требует "состояния напряжения, пробуждения, повышенной жизненности, которая может быть только результатом продуктивной и активной ориентации во многих других сферах жизни". Она позволяет нам, как любовникам, проявлять "активную заинтересованность в жизни и росте того, кого мы любим".

Пока мы не достигли этого состояния, и "пока мы не имеем веры в постоянство своего Я, наше чувство идентичности находится под угрозой, и мы становимся зависимыми от других людей, чье одобрение затем становится базисом нашего чувства идентичности". В этом случае нам угрожает переживание единства без целостности. Такое единство — "полное обязательство во всех аспектах жизни", которому, однако, не хватает существенного ингредиента - учета остального мира: "Если человек любит только одного другого человека и безразличен к остальным, его любовь — не любовь, а симбиотическая привязанность, или расширенный эгоизм".

Эти комментарии, как и все остальное, написанное Фроммом, позволяют ясно осознать аддиктивный потенциал, присущий "могучему стремлению" к "межличностному слиянию"б, ощущаемому человеком. Фромм замечает, что два человека, страстно влекомых друг к другу, "принимают интенсивность влюбленности, это состояние "безумия" друг от друга, за доказательство интенсивности своей любви, в то время как это может доказывать только степень их предшествующего одиночества".

Фромм хочет предупредить своих читателей о вредоносном влиянии, которое общество, особенно современное капиталистическое общество, может оказывать на индивида и на личные отношения. Именно поэтому он подчеркивает материалистическую сторону поиска себя, направленного на других, особенно на любовников — тенденцию рассматривать социальных партнеров в качестве товара. Люди, обладающие такой ориентацией, "влюбляются, когда чувствуют, что нашли лучший из доступных объектов на рынке, с учетом ограниченности их собственной меновой стоимости". Фромм чувствует, что каждый человек, склонный к занятию "бизнесом любви", серьезно инвалидизирован, потому что "рыночный характер готов что-то отдавать, но только в обмен на получение; давать, не получая, для него означает быть обжуленным". Ищущий любовников таким образом похож на "покупателя недвижимости. В этом случае скрытые потенциальные возможности, которые могут быть развиты, играют заметную роль в сделке". Фромм подчеркивает, что уважение, присущее любви, требует того, чтобы любовник думал: "Я хочу, чтобы любимый человек рос и раскрывался ради себя самого, и своими собственными способами, а не для того, чтобы обслуживать меня".

Как утверждает Фромм, такой альтруизм поощряет развитие любимого. Но мы должны спросить также, включает ли он в себя некритичное отношение к любовнику, напоминающее о бездумном романтизме, который Фромм подвергает критике. Фромм смотрит на оценивание субъектом того, что другой может внести в его собственную жизнь, как на незаконный расчет в любви. Похоже, его, как и многих других, сбила с толку привычка представлять себе любовь исключительно с точки зрения отношения любовников друг к другу — как будто это может быть отделено от контекста их индивидуальной жизни. Это действительно романтический взгляд, и внутри него суждение о том, насколько стоящим является другой, может смотреться только как обслуживание себя. Однако, отвержение Фроммом стерильной, исключительно самоудовлетворяющей взаимозависимости подразумевает другой порядок суждения. Потому что, если ты не собираешься использовать другого только как дегуманизированную замену — или продолжение — себя самого (как и любой другой аддиктивный объект), тогда ты захочешь спросить, является ли сам этот человек зрелым и сильным. Зрелые люди, заинтересованные в качестве своей жизни, естественным образом постоянно оценивают свои отношения, пробуя альтернативы и подвергая сомнению свои обязательства. Независимый, открытый человек, серьезно исследующий жизнь, будет инстинктивно (если не сознательно) рассматривать, имеется ли в другом некое содержание, которое может быть Добавлено к его существованию.