Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1 - Паркинсон Кийз

— Ну-у-у… Я соглашусь с тобой, что эта парочка — отпетые сплетницы. Однако остальные…

— Меня не волнуют остальные. Что ты скажешь по поводу этих сплетниц?

Он заметил на ее лице удивление. Ему не следовало бы выпаливать этот вопрос так резко. Не удивительно, что она была несколько обескуражена. Но теперь уже слишком поздно брать свои слова обратно.

— Ну-у-у, — протянула она снова. — К примеру, они обсуждали молодого священника-методиста, который сидит за нашим столиком и прочитал такую милую и трогательную проповедь. Они утверждают, что он совершенно не годен для того, чтобы совершать богослужение.

— Равно как и юные подопечные мадам Пурье на самом деле не ее племянницы? — вставил Клайд вопросительным тоном. — Вообще-то священник мне по душе, хотя, как он читает молитвы, мне не нравится. Есть в его голосе что-то такое, словно он просит Всевышнего благословить только наш столик, а остальных предоставить их судьбе… Ну, что еще скажешь?

— Очень много они болтали о молодом человеке из Дейтона. По-моему, его зовут Персиваль Фремонт. Они отзывались о нем тоже не очень любезно. Говорили, что он весь надушен и набит деньгами — кажется, его отец владеет предприятием по отливке труб, что молодой человек швыряет деньги направо и налево. Тем не менее мистер Голдуайт не думает, что у этого юноши остались деньги, поскольку каждый день он играет в карты и кости и потому что…

— Да, да, я слушаю…

— Потому что большую часть времени с ним играет майор Фанчо. Ну это… это тот самый джентльмен, который заговорил с тобой, как только мы отошли от Питтсбурга. С тех пор я его не видела, разве только издалека. Может быть, ты уже и не помнишь…

— Нет, нет, я помню. И что с ним? Что о нем говорят?

— Это еще один человек, о ком наши сплетницы думают, что он выдает себя за другого. Они утверждают, что он назывался агентом по продаже сахара из Нового Орлеана, а сам не кто иной, как профессиональный игрок с весьма скверным послужным списком, если так можно выразиться. Поскольку… поскольку он мошенничает при игре. И еще устраивает драки. Они говорят, что их нисколько не удивит, если капитан Дин снимет его с парохода.

Впервые у Клайда не нашлось немедленного ответа. А Люси, с лица которой постепенно исчезло удивление, после секундной паузы продолжила:

— Мне показалось, ты был довольно холоден с ним в то утро. По правде говоря, ты был с ним откровенно груб. Но, разумеется, я поняла тогда, что на это должны быть веские причины. И теперь я знаю, что это за причины.

Клайд проглотил знакомый тяжелый комок в горле. Возможно, наступил тот самый момент полной исповеди, которого он ожидал. И наступил куда скорее, чем он надеялся. Клайд попытался рассмеяться, но это ему не удалось.

— Интересно, а посреди всех этих скандальных историй ты не слышала ли чего-нибудь, порочащего… нас? Если так, то, естественно, тебе пришлось подслушивать, ибо эти старые гарпии не осмелились бы что-нибудь высказать тебе в лицо.

— О, как раз они сказали! Сказали! И не порочащее, а приятное! Разумеется, они сразу вычислили в нас молодоженов, но это была моя вина. Помнишь, как я была шокирована обедом, приготовленным в пароходном стиле. Если бы я не выказала своего недоумения, то, вероятно, им показалось бы странным, что ты не проводишь большую часть времени за игрою в карты или беседуя в баре. Но я возбудила их подозрения. Миссис Голдуайт выпалила: «Когда мужчина все время жмется к жене, словно он — больной котенок, а она — горячий кирпич, даже в то время, как эти костлявые кентерберийские сестры вышибают клавиши из несчастного старенького пианино, это значит, что он — или молодожен, или святой. А я скажу вам, что полковник Бачелор являет собой слишком приятное зрелище для святого».

Люси кончила изображать старую сплетницу, рассмеявшись звонко и так беззаботно, что Клайд невольно тоже рассмеялся. С самого начала он понимал, что у нее необычный нрав, чрезвычайно приятный, но он считал его скорее серьезным, нежели веселым; с первого дня их супружества веселость и приветливость ее характера возрастали все больше и больше, и Люси совершенно не реагировала на его недавнюю раздражительность, которой она действительно не заметила.

— Миссис Голдуайт постоянно называла тебя «мой симпатичный полковник», пока я не поправила ее, сказав, что ты связан с армейским департаментом по поставкам, причем имеешь там большое влияние как гражданское лицо, и никогда не имел военного чина. Мое объяснение ее полностью удовлетворило, хотя я так и не сказала ей, к поставкам какой армии ты имеешь отношение. Наверное, мне стоило бы сказать. Однако…

Пока у нее не возникло никаких подозрений и догадок о его прошлом. И все-таки она не посмела признаться, что человек, которого она любит, связан с армией федератов. Несмотря на всю ее нежность, страстную любовь и обожание, ей все же было трудно это признать; и она по-прежнему пыталась сделать все возможное, чтобы забыть об этом.

— Ты… ты не стыдишься меня, Клайд… за то, что я не рассказала ей… всего? — взволнованно спросила Люси.

Он попытался как можно красноречивее заверить ее, что любого рода стыд совершенно чужд тому храму любви, в который он поместил ее. А позднее, в более спокойный момент он вдруг ни с того ни с сего сказал ей, что вообще-то почти никто не рассказывает полной правды о себе и, наверное, не расскажет. Однако потом он громко рассмеялся и заметил, что пока и сам не рассказал ей всей правды о себе, но не сомневается, что миссис Голдуайт все разнюхает и передаст ей прежде, чем они доберутся до Каира. Люси ответила, что миссис Голдуайт почти перестала говорить о нем, поскольку очень сильно взволнована насчет своего предсказания относительно майора Фанчо, ибо оно оказалось правдивым.

— Похоже, он устраивал драки между неграми с нижней палубы и ставил на победителей. А прошлой ночью в качестве приза он выставил огромную бутыль виски. Но на этот раз условия драки были таковы: драться нужно только ногами и со связанными руками.

— Люси, я не удивляюсь, что тебя поражают подобные рассказы, но не стоит так волноваться. Эти негры вправду получают удовольствие от таких драк. И, как я уже догадался, в самый неподходящий момент туда явился капитан Дин?

— Да, или в самый подходящий момент, как хочешь, так и называй. Как бы там ни было, он приказал майору Фанчо немедленно убираться с парохода. Он даже не стал дожидаться следующей пристани. Просто подвел пароход к берегу, как в ту субботнюю ночь, только на этот раз ты не проснулся.

— Да, не проснулся… — растерянно повторил Клайд. — Что ж, поступок капитана Дина меня вовсе не удивляет. Капитаны судов довольно часто поступают так в подобных обстоятельствах.

Он говорил все это небрежно, но его небрежность была напускной. На самом деле он с трудом скрывал пришедшее к нему облегчение. С уходом Фанчо внимание миссис Голдуайт переключилось на кого-то другого, а Каир уже не за горами, и посему ему почти нечего опасаться на «Гонце». Больше не надо прижиматься к Люси, как больному котенку к горячему кирпичу, или постоянно сидеть в затхлой маленькой каюте за неудобным столиком, делая вид, что работает. И он начал более свободно передвигаться по пароходу, общаясь с пассажирами.

Теснота их каюты сделала немало для того, чтобы у Люси уменьшилось чувство неловкости из-за невозможности уединиться, но Клайд все-таки понимал, что она не полностью избавилась от него. Посему, щадя ее застенчивость, Клайд утром и вечером выходил прогуляться по палубе, чтобы дать ей возможность переодеться в их крохотной каюте. Поначалу его прогулки носили более или менее уединенный характер, его наружность не вдохновляла на фамильярное знакомство; однако, когда он стал появляться на палубе чаще и с не таким строгим, неприступным видом, к нему постоянно присоединялся кто-нибудь из мужчин. Прогуливаясь, они беседовали об обоюдно интересующих их вещах. Клайду понравились такие беседы, и он дожидался и предвкушал их и поэтому был несколько разочарован, когда перед самым подходом к Каиру, выйдя на палубу, почувствовал, как внезапно у него с головы сорвали шляпу. Он тут же повернулся с недовольным восклицанием и увидел стоящую рядом девушку. Спиной она оперлась о борт парохода, а руки опустила вдоль тела. Было слишком темно, чтобы он мог как следует разглядеть черты ее лица. Волосы же ее показались ему только частью окружающей темноты. Однако на белом лице выделялись губы, а кожа, казалось, светилась сама по себе. Девушка приблизилась к нему, и тогда Клайд увидел, что волосы ее очень черные, а талия невероятно тонкая. И внезапно перед его глазами словно наяву пронесся эпизод, который он что было сил старался предать забвению и с огромной надеждою верил, что он никогда больше не оживет в его памяти. Клайд резко отодвинулся от девушки. Но та схватила его за руку.