Стихотворения. Поэмы - Борис Корнилов

<1933>

«Я замолчу, в любови разуверясь…»

Я замолчу, в любови разуверясь, —она ушла по первому снежку,она ушла —какая чушь и ересьв мою полезла смутную башку.

Хочу запеть,но это словно прихоть,я как не я, и всё на стороне, —дымящаяся папироса, ты хотьпойми меня и посоветуй мне.

Чтобы опять от этих неполадок,как раньше, не смущаясь ни на миг,я понял бы, что воздух этот сладок,что я во тьме шагаю напрямик.

Что не пятнал я письма слезной жижейи наволочек не кусал со зла,что все равно мне, смуглой или рыжей,ты, в общем счете подлая, была.

И попрощаюсь я с тобой поклоном.Как хорошо тебе теперь одной —на память мне флакон с одеколономи тюбики с помадою губной.

Мой стол увенчан лампою горбатой,моя кровать на третьем этаже.Чего еще? —Мне только двадцать пятый,мне хорошо и весело уже.

<1933>

«Мы хлеб солили крупной солью…»

Мы хлеб солили крупной солью,и на ходу, легко дыша,мы с этим хлебом ели союи пили воду из ковша.

И тучи мягкие летелинад переполненной рекой,и в неуютной, злой постелимы обретали свой покой.

Чтобы, когда с утра природавоспрянет, мирна и ясна,греметь водой водопровода,смывая недостатки сна.

По комнате шагая с маху,в два счета убирать кровать,искать потертую рубахуи басом песню напевать.

Тоска, себе могилу вырой —я песню легкую завью,над коммунальною квартиройона подобна соловью.

Мне скажут черными словами,отринув молодость мою,что я с закрытыми глазамишаманю и в ладоши бью.

Что научился только лгатьво имя оды и плаката, —о том, что молодость богата,без основанья полагать.

Но я вослед за песней ринусь,могучей завистью влеком, —со мной поет и дразнит примусменя лиловым языком.

<1933>

Охота

Я, сказавший своими словами,что ужасен синеющий лес,что качается дрябло над намиомертвелая кожа небес,что, рыхлея, как манная каша,мы забудем планиду свою,что конечная станция наша —это славная гибель в бою, —

я, мятущийся, потный и грязныйдо предела, идя напролом,замахнувшийся песней заразной,как тупым суковатым колом, —я иду под луною кривою,что жестоко на землю косит,над пропащей и желтой травоюсветлой россыпью моросит.

И душа моя, скорбная видом,постарела не по годам, —я товарища в битве не выдами подругу свою не предам.Пронесу отрицание тленапо дороге, что мне дорога,и уходит почти по коленов золотистую глину нога.

И гляжу я направо и прямо,и налево и прямо гляжу, —по дороге случается яма,я спокойно ее обхожу.Солнце плавает над головами,я еще не звоню в торжество,и, сказавший своими словами,я еще не сказал ничего.

Но я вынянчен не на готовом,я ходил и лисой и ужом,а теперь на охоту за словомя иду как на волка с ножом.Только говор рассыплется птичийнад зеленою прелестью трав,я приду на деревню с добычей,слово жирное освежевав.

<1933>

«В Нижнем Новгороде с откоса…»

В Нижнем Новгороде с откосачайки падают на пески,все девчонки гуляют без спросаи совсем пропадают с тоски.Пахнет липой, сиренью и мятой,небывалый слепит колорит,парни ходят —картуз помятый, —папироска во рту горит.

Вот повеяло песней далекой,ненадолго почудилось всем,что увидят глаза с поволокой,позабытые всеми совсем.Эти вовсе без края просторы,где горит палисадник любой,Нижний Новгород,Дятловы горы,ночью сумрак чуть-чуть голубой.

Влажным ветром пахнуло немного,легким дымом,травою сырой,снова Волга идет, как дорога,вся покачиваясь под горой.

Снова, тронутый радостью долгой,я пою, что спокойствие — прах,что высокие звезды над Волгойтоже гаснут на первых порах.Что напрасно, забытая рано,хороша, молода, весела,как в несбыточной песне, Татьянав Нижнем Новгороде жила.

Вот опять на песках, на паромахночь огромная залегла,дует запахом чахлых черемух,налетающим из-за угла,тянет дождиком,рваною тучейобволакивает зарю, —я с тобою на всякий случайровным голосом говорю.

Наши разные разговоры,наши песенки вперебой.Нижний Новгород,Дятловы горы,ночью сумрак чуть-чуть голубой.

< 1933>

Ящик моего письменного стола

В. Стеничу

Я из ряда вон выходящихсочинений не сочиню,я запрячу в далекий ящикто, чего не предам огню.

И, покрытые пыльным смрадом,потемневшие до костей,как покойники, лягут рядомклочья мягкие повестей.

Вы заглянете в стол.И вдруг выотшатнетесь —тоска и страх:как могильные черви, буквыизвиваются на листах.

Муха дохлая — кверху лапки,слюдяные крылья в пыли,А вот в этой багровой папкестихотворные думы легли.

Слушай —и дребезжанье лирыдонесется через годапро любовные сувениры,про январские холода,про звенящую сталь Турксибаи «Путиловца» жирный дым,о моем комсомоле — ибоя когда-то был молодым.

Осторожно,рукой не трогай —расползется бумага. Тутвсе о девушке босоногой —я забыл, как ее зовут.И качаюсь, большой, как тень, яудаляюсь в края тишины,на халате моем сплетеньяи цветы изображены.

И какого дьявола ради,одуревший от пустоты,я разглядываю тетрадии раскладываю листы?

Но наполнено сердце спесью,и в зрачках моих торжество,потому что я слышу песнюсочинения моего.

Вот летит она, молодая,а какое горло у ней!Запевают ее, сидаяс маху конники на коней.

Я сижу над столом разрытым,песня наземь идет с высот,и подкованным бьет копытом,и железо в зубах несет.

И дрожу от озноба весь я —радость мне потому дана,что из этого ящика песняв люди выбилась хоть одна.

И сижу я — копаю ящик,и ушла моя пустота.Нет ли в нем каких завалящих,но таких же хороших, как та?

1933

«Без тоски, без грусти, без оглядки…»

Без тоски, без грусти, без оглядки,сокращая житие на треть,я хотел бы на шестом десяткеот разрыва сердца умереть.

День бы синей изморозью капал,небо бы тускнело вдалеке,я бы, задыхаясь, падал на пол,кровь еще бежала бы в руке.

Песни похоронные противны.Саван из легчайшей кисеи.Медные бы положили гривнына глаза заплывшие мои.

И уснул я без галлюцинаций,белый и холодный, как клинок.От общественных организацийпоступает за венком венок.

Их положат вперемешку, вместе —к телу собирается народ,жалко — большинство венков из жести, —дескать, ладно, прах не разберет.

Я с таким бы предложеньем вылеззаживо, покуда не угас,чтобы на живые разорились —умирают в жизни только раз.

Ну, да ладно. И на том спасибо.Это так, для пущей красоты.Вы правы, пожалуй, больше, ибомертвому и мертвые цветы.

Грянет музыка. И в этом разе,чтобы каждый скорбь воспринимал,все склоняются.Однообразенпохоронный церемониал.… … … … …Впрочем, скучно говорить о смерти,попрошу вас не склонять главу,вы стихотворению не верьте, —я еще, товарищи, живу.Лучше мы о том сейчас напишем,как по полированным снегаммы летим на лыжах,песней дышими работаем на страх врагам.

1933