Расплата - Павел Крамар

Сошников в начале 1945 года женился на машинистке нашего отдела Аннушке, симпатичной девушке с веселым, неунывающим характером. Мы вспомнили прошлое, смеялись над тем, как после скромной вечеринки, окрещенной нами фронтовой свадьбой, я покидал нашу комнату, уходя жить в общежитие. В шутку тогда я поругивал Аннушку, называя ее захватчицей, захватившей моего друга Сошникова, и оккупанткой, оккупировавшей нашу скромную холостяцкую комнату.

Вечер в уютной квартире Сошниковых прошел в задушевном разговоре. Мои колени попеременно «обживали» их дети — трехлетний сын Борис и годовалая Нина.

А утром, придя в отдел, Сошников показал мне розыскные материалы. Он занимался розыском агентуры иностранных разведок, которая по окончании войны скрылась от правосудия, находясь на территории дислокации 1-й Краснознаменной армии. Знакомством с этими материалами я остался доволен, как и полнотой проводимых по ним мероприятий. Ощущалась здесь настойчивая и опытная рука розыскника. Шаг за шагом он распутывал сложнейшие паутинные нити следов скрывшихся преступников. И только по отдельным делам — в ходе их обсуждения — мы намечали дополнительные меры. После обеда рассмотрели еще несколько розыскных дел, и вдруг я взял в руки очередную папку, раскрыл ее — и даже вздрогнул… Передо мной находились — что бы вы думали? — материалы по розыску агента и резидента японской разведки Терещенко. Вначале я подумал, что это однофамилец того Терещенко, которого мы со старшим лейтенантом Тимофеевым задержали в августе 1945 года в Лишучжене. Но при ознакомлении с документами выяснилось, что это тот самый «беглый кулак из Приморья».

«Как к тебе попали материалы на Терещенко?» — спросил я капитана Сошникова.

Он ответил, что их прислало для ведения розыска Управление особых отделов 1-го Дальневосточного фронта.

Не задавая больше вопросов, я дотошно изучил все имевшиеся в деле знакомые и незнакомые материалы: анкетные данные, объяснения, показания Ясудзавы, Белянушкина, Симачкина и других сотрудников и агентов Лишучженьской японской военной миссии. Я узнал, что Терещенко 15 августа 1945 года бежал из-под стражи при конвоировании группы лишучженьских агентов, задержанных нами, и до сих пор разыскивается. Из объяснений начальника конвоя лейтенанта Рябцева и других конвоиров вырисовывалась такая картина. Выехав из Лишучженя около пятнадцати часов 14 августа, колонна с задержанными в составе трех автомашин спокойно двигалась, периодически останавливаясь по просьбам конвоируемых — для отправления ими естественных надобностей.

К вечеру Ясудзава, а затем Терещенко, ссылаясь на усталость, потребовали более продолжительного привала — для ужина и ночлега. Лейтенант Рябцев объяснил, что ночевать они будут там, где это предусмотрено. Японец пытался подбить и других задержанных к неповиновению. Но лейтенант Рябцев не растерялся, предупредил: если крикуны не успокоятся, он прикажет конвойным связать их. Это подействовало — задержанные притихли. Около 20 часов их покормили сухим пайком, и вскоре все они прибыли на госграницу. Пройдя необходимую процедуру проверки у пограничников, колонна двинулась дальше и заночевала в военном городке саперного батальона, что было заранее предусмотрено.

На ночь задержанных разместили в пустой казарме батальона. Здесь их осмотрели медики и сделали профилактические прививки. Перед окончанием этой процедуры обнаружилось отсутствие Ясудзавы.

Лейтенант Рябцев, оцепив казарму, организовал поиск японца. Были осмотрены подвалы, каптерки, конюшня, сараи.

Часа через два японца нашли на чердаке казармы. Рядом с ним лежал узел с полным комплектом поношенного солдатского обмундирования. Несмотря на явные признаки подготовки к побегу, Ясудзава, высокомерно и пренебрежительно улыбаясь, заявил, что спрятался на чердаке от уколов, которых очень боится, а обмундирование видит впервые.

Этот случай насторожил начальника конвоя, и он организовал усиленную охрану задержанных, продежурив и сам всю ночь без сна. Рано утром после завтрака снова отправились в путь. Около двенадцати дня остановились на привал — подальше от населенных пунктов и леса — на большой открытой лужайке, поросшей по краям редким кустарником.

Организовав обед и охрану конвоируемых, лейтенант Рябцев, уставший от бессонной ночи, решил немного вздремнуть — до посадки задержанных в автомашины. Командовать конвоем на это время назначил своего помощника сержанта Петракова. Но тот приказание лейтенанта не выполнил: хотел дать ему возможность поспать лишних полчаса — разбудил тогда, когда задержанные уже находились в автомашинах. Он заверил лейтенанта, что лично сделал перекличку и что все конвоируемые налицо. Рябцев ему поверил на слово и распорядился двигаться дальше. Однако по прибытии вечером — при передаче задержанных следственной комиссии фронта — обнаружилось отсутствие Терещенко. Сразу же принятые меры для розыска оказались безуспешными.

Сержант Петраков, будучи много раз опрошенным, сказал, что в лицо он бежавшего не помнит, но, когда делал перекличку, Терещенко якобы откликнулся: «Здесь». Сидевшие рядом с ним задержанные объяснили, что после остановки конвоя на обед Терещенко в автомашине не появлялся. Однако они ничего об этом конвою не сказали, полагая, что Терещенко перевели в другую автомашину. То есть тот бежал из-под стражи на дневном привале.

После этого пытались установить его личность. Хутора Подлесного в Лесозаводском районе, как и во всем Приморье, не существовало. По учету населения, а также лиц, привлекавшихся к уголовной ответственности, Терещенко не значился. В ходе допросов вывезенных в СССР задержанных преступников, знавших Терещенко по Маньчжурии, никаких дополнительных сведений о нем получить не удалось.

Оказавшись фактически в тупике с розыском беглеца, Управление особых отделов 1-го Дальневосточного фронта в апреле 1947 года переслало розыскные материалы в особый отдел 1-й Краснознаменной армии на том основании, что Терещенко в Маньчжурии был задержан этим отделом.

В деле не оказалось моего рапорта от 14 августа 1945 года с изложением заявления Ясудзавы о том, что Терещенко живет под чужой фамилией. Тогда я написал рапорт заново. Разработанные нами мероприятия, утвержденные полковником Бухтиаровым, выглядели малоперспективными: ведь следы разыскиваемого начисто оборвались, и ничего реального мы придумать не могли. Я приступил к изучению других дел, но никак не мог на них сосредоточиться — Терещенко не выходил из головы.

Да, секрета в том нет: после войны мы искали сотни преступников. Но одно дело, если ты лично не знал разыскиваемого, и совсем другое, когда он побывал в твоих руках и — скрылся. В этом случае ощущаешь особую ответственность за розыск. Так было и у меня с Терещенко. Мысль о том, что он где-то скрывается на территории СССР и, возможно, мстит за свои неудачи, совершая новые злодеяния, не давала мне покоя.