Расплата - Павел Крамар

Итак, сомнений не было: Кунгурцева перебрасывал в Приморье Симачкин. Но и тот не раскрыл его шпионскую личность…

Заканчивая разговор с Симачкиным, я сказал, что его придется взять под стражу. Он к этому был готов и робко попросил отпустить его домой — «на побывку». Я разрешил сходить домой, но только утром, вместе с моим помощником.

В то же утро взяли под стражу Белянушкина.

В Лишучжень прибыл второй эшелон отдела во главе с заместителем его начальника подполковником Тесленко: оперативные работники, следователи, технический персонал и более половины роты охраны.

Подполковник Тесленко осмотрел здание миссии, проверил документацию, поинтересовался о задержанных, а их было уже более шестидесяти. Остался доволен: «Молодцы, молодцы, ребята! Столько шпионов в кучу собрали. Такого букета в жизни не видел».

Мне и старшему лейтенанту Тимофееву было велено сдать дела и убыть на командный пункт армии.

Прибыл с этой группой сотрудников отдела и старший следователь капитан Таранихин. Перед самым отъездом я ознакомил его с материалами, касающимися дела Кунгурцева. Не забыл сказать и о том, что ездил в Мулинэ где якобы жил Кунгурцев. Следов его пребывания здесь не нашел. Указанный им адрес, где будто бы живут его родители, — ложный: на этом месте — контора шахтоуправления.

Со вторым эшелоном нашего отдела пришли крытые автомашины. На них должны были доставить в Ворошилов-Уссурийск под усиленной охраной задержанных шпионов. Начальником конвоя назначили лейтенанта Рябцева — ему и передали в отпечатанном виде все следственные материалы. Перед отправкой этой колонны автомашин Ясудзава, находясь еще в камере тюрьмы, вдруг стал истошно кричать и просить беседы со мной.

Японец, оказывается, пожелал сказать мне нечто важное наедине. Я доложил об этом подполковнику Тесленко. Тот распорядился привести Ясудзаву к нему. Войдя в кабинет, бывший шеф шпионской миссии некоторое время препирался, желая поговорить со мной с глазу на глаз. Я сказал, что от подполковника Тесленко у меня секретов не может быть. Японец с медовой улыбкой на лице заявил, что русские с ним обошлись очень хорошо. Поэтому в знак благодарности он желает сообщить, что задержанный нами Терещенко жил в Маньчжурии не под своей фамилией; под какой, правда, он, Ясудзава, не знает. Затем он сказал, что дарит мне свою очень дорогую собаку. Ему ответили, что учтем его информацию, а собаку, которая нам не нужна, постараемся передать хорошим людям. Японец, стиснув зубы, заулыбался и, не поворачиваясь к нам спиной, вышел в сопровождении конвойного из кабинета.

Подполковник Тесленко, провожая суровым взглядом подобострастно согнутую фигуру арестованного, сказал: «А неспроста он такой жест сделал, хотел прощупать нас — узнать, какая участь ждет его…»

И распорядился немедленно отправить задержанных в пункт назначения.

Эта поспешность обернулась ошибкой, которая нам позже дорого обошлась. Нам надо было в тот же день, как говорится, по свежему следу, после многозначительного «жеста» Ясудзавы, немедля допросить Терещенко, чтобы установить его подлинную личность. Мы этого не сделали, решив побыстрее отправить конвой, чтобы он засветло прибыл на нашу территорию.

Правда, я сразу же после убытия конвоя спохватился и, как бы ему вдогонку, выслал почтой в пункт его назначения рапорт о заявлении Ясудзавы относительно Терещенко. Предлагал приобщить к его следственному делу этот материал, полагая, что там дадут ему ход. Со временем выяснилось: ничего этого не произошло — рапорт где-то затерялся…

После передачи дел я, старший лейтенант Тимофеев и несколько автоматчиков вечером выехали на командный пункт армии — в район Муданьцзяна. В пути встретили офицеров штаба армии, узнали от них, что Муданьцзян почти полностью занят нашими войсками и что японцы заявили о своей капитуляции. Поздно ночью мы нашли отдел «Смерш» армии у станции Хандаохедзы. Здесь подробно ознакомились с обстановкой. Она была противоречивой. Несмотря на капитулянтское заявление японского правительства, его войска в Маньчжурии продолжали сражаться, ибо еще не получили приказа сдаться. И наши армии усилили натиск — разобщили основные группировки японцев, дезорганизовали управление, захватив с помощью десантов важнейшие стратегические пункты.

Лишь после этого, 17 и 18 августа, японцы в массовом порядке начали складывать оружие. Квантунская армия была полностью разоружена и пленена.

К этому же времени были ликвидированы подрывные органы японской разведки. Лишь кое-где на лесных дорогах и в таежных падях проявляли активность японские смертники, но и они сразу же обезвреживались.

Отдел контрразведки армии вместе с ее штабом вскоре прибыл в Харбин. Здесь мы разыскивали и задерживали агентов и сотрудников японской разведки, главарей белой эмиграции (БРЭМ), русского фашистского союза (РФС) и других подрывных организаций. Кроме того, проводили мероприятия по изъятию документации, представляющей историческую и оперативную ценность.

Но на первых порах с ходу включились в борьбу по ликвидации террористической вспышки. Дело в том, что в Харбине вдруг объявились бандитские группы, состоявшие из перешедших на нелегальное положение полицейско-жандармских чиновников и деклассированных элементов. По ночам в городе совершались грабежи, поджоги и убийства, иногда — и советских военнослужащих. Деятельность этих бандитско-террористических групп скоро была пресечена…

В Харбине нам усердно помогали не только местные жители, но и китайская криминальная полиция. Правда, помощью ее мы пользовались недолго.

Я хотел бы напомнить, что в Маньчжурии до прихода туда наших войск существовал марионеточный госаппарат во главе с императором Пуи. Существовал формально — страной управляли японские советники. После разгрома Квантунской армии Пуи был интернирован, а японские советники, кроме успевших скрыться, взяты под стражу. Оставшись без них, местная маньчжурская администрация и криминальная полиция старались поддерживать общественный порядок.

Нам, чекистам, за почти трехмесячное пребывание в Харбине довелось обнаружить следы варварской жестокости японских оккупантов. Захватив Маньчжурию, эту горемычную провинцию Китая, они бессовестно провозгласили ее «зоной взаимного процветания». Японцы были господами, во всем только повелевали — ведь за их спиной стояла вооруженная сила, которая безжалостно истребляла все непокорное без суда и следствия. Положение простых китайцев было сведено до рабского. Они до изнурения за нищенскую плату трудились всюду — в шахтах, рудниках, на полях, в лесах. Из богатой полезными ископаемыми Маньчжурии оккупанты хищнически выкачивали все ценное: железо, медь, олово, цинк, золото, серебро, лес, хлеб, ткани…