Расплата - Павел Крамар

Диверсанты не сразу поверили, что их отпускают домой без немедленного наказания. Но вот лица их начали светлеть, появились улыбки, строй заколебался, загудел. Симачкин первым подошел к «виллису» и бросил на землю маузер в деревянной колодке, гранаты и японский штык в чехле. Потом стали сдавать оружие остальные. Фамилии диверсантов и их адреса я записывал в блокнот, достоверность сведений о каждом подтверждал Белянушкин. Не прошло и часа, как диверсионный отряд перестал существовать. Оружие мы уложили в «виллис», который тихим ходом двинулся к зданию миссии. А нам пришлось идти за ним пешком, поскольку свободного места в автомашине не оказалось. Рядом брели, понурив головы, Белянушкин и Симачкин, которым я предложил идти в комендатуру для разговора. Прибыв к зданию бывшей шпионской миссии и разгрузив оружие, я прежде всего побеседовал с Белянушкиным. Тот рассказал вот что о своем пребывании в отряде Симачкина.

В урочище Барсука Белянушкин прибыл в полдень 12 августа. Возле большого костра его окружили диверсанты. Начался нервный, бестолковый разговор. Рассказу Белянушкина о том, что случилось лично с ним — как его вызвали в комендатуру, где по-хорошему беседовали, — диверсанты сперва не поверили. Послышались даже злобные выкрики: «Знаем мы гепеушников». — «Они из нас жилы будут тянуть! Потом в расход пустят…»

Белянушкин поднял руку. Полегоньку толпа утихла.

«А вас они били?» — спросил кто-то. «Нет, не били, честно скажу: я сам от слабости и переживаний упал на колени. Они подняли меня…» — «Вишь, на колени ставили!» — раздался нервный смешок. «Да не ставили! — гаркнул по-полковничьи Белянушкин. — Сам я упал от переживаний…» — «А какие они из себя?» — «Обыкновенные русские ребята. Молодые, симпатичные, веселые…» — «Много у них войск?» — «Видел несколько автоматчиков». — «Что они предлагают?» — «Предлагают сложить оружие и разойтись по домам». — «Вы-то верите, что они домой нас отпустят?» — «Верю! И советую сдаться на милость победителей». — «А что вы сами решили?» — «Я уже сдался победителям. Пусть они и решают обо мне… — Низко опустил голову Белянушкин. — Набегался досыта за свою жизнь. Больше не хочу. Да и куда сейчас побежишь?!»

Долго не расходились диверсанты — шумели, спорили. А Симачкин вроде бы скис, увял, больше отмалчивался. Видно было: в отношении самого себя он еще не принял никакого решения.

В тот день Белянушкин встретил несколько близких ему людей, поговорил по душам…

Вечером диверсанты опять сгрудились у костра, продолжая судачить. Одни считали, что нужно сложить оружие и разойтись кто куда хочет, Белянушкин пусть вернется к русским и укажет им место, где это оружие находится; другие — послать в русскую комендатуру делегацию из трех человек, которая должна выяснить условия сдачи и, в частности, отпустят ли их домой или арестуют; третья группа — пойти всему отряду к Лишучженю, остановиться на опушке леса, выставив наблюдателей, и послать гонца в комендатуру с просьбой прислать представителя для переговоров. В случае если вместо представителя к ним станет приближаться советская воинская часть, то тогда всем вернуться в урочище и разойтись по тайге.

Большинство диверсантов высказались за второе предложение. Избрали делегацию из трех человек, которые поздно вечером отправились в путь. Однако, не успев покинуть урочище, заколебались, вернулись в отряд, заявив, что пусть к гепеушникам идет тот, кому жить надоело. Тогда диверсанты проголосовали за третье предложение. И рано утром расположились на опушке леса километрах в пяти от города, отправив гонца в комендатуру.

Белянушкин уверял, что он не нажимал на диверсантов, а убеждал их. Возможно, поэтому почти все они сдались. Сбежали лишь двое.

Я отпустил Белянушкина домой, предупредив, чтобы он прибыл сюда на другой день в гражданской одежде.

В кабинет вскоре вошел Симачкин. Усевшись на стул, глядел на меня злобно, словно затравленный волк, немигающими желтоватыми глазами. О себе рассказал: ему 51 год, родился в Западной Сибири, в селе Приозерье, Юргинского уезда, в крестьянской семье. Три года воевал на германском фронте, после революции вернулся в родное село. Зимой 1919 года его мобилизовали колчаковцы — воевал, отступал и ушел в Маньчжурию. Поселился в Лишучжене, работал у торговцев грузчиком. Завел семью — есть жена, двое детей, имеет собственный небольшой дом. В 1932 году через колчаковского офицера Подлысина познакомился с японцами, которые и втянули его в тайные мероприятия. Официальная должность была — помощник начальника охранного отряда Лишучженьской миссии. На самом деле переправлял в советское Приморье японских агентов, вел наблюдения, по заданию японцев, за Белянушкиным, Терещенко и другими эмигрантами, которым они до конца не доверяли. Симачкин назвал 15 агентов этой миссии, упомянув о их конкретных действиях против СССР.

И на этом опросе я сидел как на горячих углях, с нетерпением ждал: вот-вот Симачкин произнесет фамилию Кунгурцева. Но — тщетно. А между тем Симачкин сообщил, что в его распоряжении имелось два пункта на границе, через которые переправляли японских агентов в Приморье. Перечисляя их, назвал Коршуна — двадцатилетнего агента, переброшенного вместе с японцем Хасирой в ноябре 1944 года севернее Имана.

«Кто такой Коршун?» — «Как я понял, Коршун — кличка агента, фамилии его не знаю». — «Где родился Коршун и кто его родители?» — «Не знаю». — «Кто готовил Коршуна?» — «Харбинская японская военная миссия, а переброской в СССР руководил Хасира». — «Каким способом переправили Коршуна в СССР?» — «Перебросили на лодке через Уссури». — «Сколько человек было в лодке?» — «К реке мы подошли втроем: Хасира, Коршун и я. Там уже находилась лодка с гребцом. Хасира нас проводил, а сам остался на берегу. Я сидел на корме лодки, управляя ею. Коршун — на носу. Его мы высадили на правом берегу реки и сразу же отправились обратно. Вскоре я нашел Хасиру и доложил ему о благополучной переброске Коршуна. До рассвета мы сидели с Хасирой у места переправы, укрывшись плащами, — надо было убедиться, что Коршуну удалось уйти в советский тыл». — «Какое задание имел Коршун?» — «Это мне неизвестно». — «Способ связи с ним?» — «Не знаю». — «Что сообщил Коршун с территории СССР о выполнении задания?» — «Если сообщил что-либо — только японцам».

Итак, сомнений не было: Кунгурцева перебрасывал в Приморье Симачкин. Но и тот не раскрыл его шпионскую личность…

Заканчивая разговор с Симачкиным, я сказал, что его придется взять под стражу. Он к этому был готов и робко попросил отпустить его домой — «на побывку». Я разрешил сходить домой, но только утром, вместе с моим помощником.