Стоянка поезда – двадцать минут. Роман - Юрий Мартыненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бауэр Гюнтер. Волчий вой нагонял на нас тоску и дурные предчувствия. Но даже он был лучше, чем завывание «органа Сталина». Так мы прозвали секретное оружие русских, которое они сами называли «катюшами». Снаряды, выпускаемые этим оружием, скорее напоминали ракеты. Невероятный грохот взрывов, языки пламени — всё это ужасно пугало наших бойцов. Когда нас обстреливали «катюши», у нас горела техника, гибли люди. Однако, к счастью, у русских было мало подобных установок и снарядов к ним. Поэтому урон, наносимый этим оружием, был не слишком ощутим. Его применение давало скорее психологический эффект. Говоря о психологическом воздействии на нас, нельзя не сказать и о советской пропаганде. Время от времени до нас доносились усиливаемые репродукторами звуки популярных немецких песен, которые пробуждали в нас тоску по домашнему уюту. Вслед за этим звучали пропагандистские призывы на немецком. Они играли на том, что мы измотаны, голодны, а некоторые из нас успели отчаяться. Русские призывали нас: «Сдавайтесь победоносной Красной Армии, тогда вы вернётесь домой сразу после окончания войны». Как правило, эти призывы вызывали у нас только озлобленность. Но были и те немногие, кто малодушничал и тёмной ночью переходил на сторону русских».
* * *
Известный немецкий диверсант, оберштурмбанфюрер СС Отто Скорцени писал: «Русская кампания не была «выиграна за четырнадцать дней», как записал в своём дневнике под датой 3 июля генерал-полковник Гальдер. Ещё одна ошибка на совести историков — утверждение, что «с начала кампании русские части имели приказ держаться до конца». Наоборот, они получили приказ отступать как можно быстрее, чтобы избежать окружения, в жертву были принесены лишь некоторые части. Более 500000 советских солдат избежало минской западни, и Гитлер знал об этом… Если, как говорят некоторые, Гитлер вначале недооценивал русских, то он совершил большую ошибку. У рейха была более хорошая стратегия ведения войны, наши генералы лучше знали проблемы взаимодействия моторизованных дивизий и обладали лучшим воображением. Однако, начиная с рядового солдата и до командира роты, русские были равны нам. Они были мужественными, находчивыми, одарёнными маскировщиками, а кроме того, ожесточённо сопротивлялись и всегда готовы были пожертвовать своей жизнью…
2 декабря мы продолжали двигаться вперёд и смогли занять Николаев, расположенный в 15 километрах от Москвы, — во время ясной солнечной погоды я видел в бинокль купола московских церквей. Наши батареи обстреливали предместья столицы, однако у нас уже не было орудийных тягачей. Шевалье располагал лишь 10 боеспособными танками. С 9 октября по 5 декабря дивизия «Рейх», 10-я танковая дивизия и другие части XVI танкового корпуса потеряли 7582 военнослужащих, что составляло 40 процентов их штатного личного состава. Через шесть дней, когда наши позиции были атакованы вновь прибывшими сибирскими дивизиями, наши потери превысили 75 процентов начальной численности. В тот же день нам стало известно, что после атаки на Перл-Харбор Германия и Италия объявили войну Соединённым Штатам. Это известие пагубно повлияло на боевой дух некоторых моих товарищей. Мы задавались вопросом, как поведёт себя наш японский союзник в отношении СССР? То, что нам приходилось постоянно воевать с новыми сибирскими частями, не предвещало ничего хорошего. На следующий день, 12 декабря 1941 года, был отдан приказ отступить на линию Волоколамск — Можайск… Я думаю, что, несмотря на грязь, мороз и бездорожье, несмотря на предательство и бездарность некоторых начальников, неразбериху в нашей логистике и героизм русских солдат, мы захватили бы Москву в начале декабря 1941 года, если бы в бой не были введены новые сибирские части».
* * *
С некоторых пор Генрих стал вести записи воспоминаний о своём пребывании на Восточном фронте. С тем, чтобы сохранить эти воспоминания для потомков, дабы ужасное случившееся с его поколением, не смогло повториться с внуками и правнуками. Нацизм не должен повториться никогда… Может быть, со временем удастся даже напечатать книгу. Хотя времени, отпущенного любому смертному, остаётся всё меньше и меньше. Заправив в каретку пишущей машинки чистый лист бумаги, Генрих некоторое время размышлял, с чего начать новую главу рукописи. Сделав из фарфоровой жёлтой чашечки глоток ещё не остывшего кофе, стукнул пальцем по первой клавише.
«С прошлой ночи мы находимся в Калинине. Это был тяжёлый переход, но мы его совершили. Мы шли вверх по дороге, тянущейся к этому плацдарму, как длинная рука, без значительного прикрытия с каждого из флангов. Плацдарм должен быть удержан из стратегических и пропагандистских соображений. Дорога несёт на себе отпечаток войны: разбитое и брошенное оборудование, разрушенные и сожжённые дома, громадные воронки от бомб, останки несчастных людей и животных. Город — размером с Франкфурт, не считая окраин. Это беспорядочное нагромождение, без плана или отличительных черт. В нём есть трамваи, светофоры, современные кварталы, здания больниц и госучреждений — всё вперемешку с жалкими деревянными лачугами и избами. Новые дома были расположены на песчаной пустоши, без всякой ограды, если не считать деревянной изгороди. Вслед за ними поднимались заводские корпуса во всей своей неприглядности, со складами и с железнодорожными подъездными путями. Однако мы целый час катили по асфальтовым дорогам, читая по пути причудливые названия вроде «Кулинария» над ресторанами. Когда мы вступали в город, то столкнулись с тем, что русские установили свои орудия на главной дороге и заставили нас здорово побегать… Странная жизнь на этом острове в чужой стране. Мы пришли и готовы ко всему, независимо от того, насколько это будет необычным, и ничто нас больше не удивит. За последнюю четверть часа царило оживление в секторе справа от нас. Позиции третьей батареи вышли из строя. Линейный патруль прекращает действовать. Снаружи царит жестокий холод. Это серьёзная война, серьёзная и отрезвляющая. Наверное, она отличается от того, какой вы её представляете. Она не настолько ужасна — потому что для нас в вещах, которые считаются ужасными, осталось уже не так много ужасного. Иногда мы говорим: «Будем надеяться, что это скоро кончится». Но мы не можем быть уверенными в том, что это кончится завтра или послезавтра. И пожимаем плечами и делаем своё дело. Я стоял один в доме. Зажёг спичку, и с потолка стали падать клопы. По стенам и полу ползали полчища паразитов. У очага было совсем черно от них: жуткий живой ковёр. Когда я тихо стоял, то слышал их беспрерывные шорох и шуршание. Ничего, это уже не приводит меня в замешательство. Я просто удивляюсь и качаю головой.
Лето подгоняло нас вперёд. Осень взяла нас в плен своей постоянной безудержной распутицы. Теперь зима стремится окончательно изгнать нас из страны. Ошибкой было вслепую вступать
