Волшебный пояс Жанны д’Арк - Екатерина Лесина

Дрался грязно.

Кусался. Царапался. Душил. И едва не задушил парня, который был на два года старше и на голову выше. Владик был из тех, детдомовских, которые верят единственно своей силе, он был нахрапист и зол, просто так, иррационально, но на весь мир. И злость свою охотно вымещал на тех, кто слабей.

Например, на Кирилле.

Травил месяц или два. А может, и три, привыкнув к тому, что новенький терпит, не спешит ни плакать, ни жаловаться. Кирилл не помнил, что именно спровоцировало Владика в тот раз и почему он, обычно терпевший пинки его молчаливо, равнодушно даже, вдруг вышел из себя. Он помнил только черную пелену ярости.

И очнулся уже, сидя верхом на Владике, вцепившись в толстую его шею.

Кирилл видел и искаженное страхом лицо.

И кровь, которая растекалась по щеке, падая капля за каплей. Нос кровил у него, у Кирилла. Разбили. И бровь. И руки. И синяков на нем обнаружилось множество, впрочем, на Владике не меньше. Когда Кирилла оттащили, Владик сел на пол и заскулил. Он плакал показушно, шмыгая носом, размазывая и сопли, и слезы по круглому лицу, которое сделалось вдруг неимоверно детским.

Замять происшествие не удалось, точнее, кто-то там, в детском доме, устал от Кирилловой нелюдимости. И его перевели.

Потом перевели снова.

И снова.

И Кирилл привык быть «на новенького».

Таиться. Ждать. Выискивать самый безопасный угол. Оценивать врагов… Друзей не было. Друзья остались в той его, прошлой жизни, которую сломала авария. Та жизнь чем дальше, тем более нереальной казалась.

— Сейчас я понимаю, что медленно сходил с ума. — Кирилл подбрасывал на ладони плоский камушек. Жанна не поняла, откуда тот взялся, но, завороженная, следила.

Вверх.

И, кувыркнувшись, на ладонь.

— Все закончилось бы печально. Скорее всего, еще пара месяцев, и меня начали бы пичкать успокоительными, а то и вовсе от греха подальше в дурку спровадили…

Он говорил об этом спокойно, и от его спокойствия становилось не по себе.

— Но появилась Алиция Виссарионовна…

В последнем приюте гости были явлением редким. Здесь собрались те, кто почти дошел до грани, и Кирилл был не самым отчаянным из них.

Где-то там, за кованой оградой, оставшейся со стародавних времен, когда здесь был не приют, а купеческий особняк, остались неисполненные желания и забытые мечты. К примеру, о том, что однажды появится кто-то, кто захочет взять тебя в семью. Но эти теоретические приемные родители были своего рода мифом, сказочными персонажами, а потому никто поначалу не принял Алицию Виссарионовну всерьез.

Кирилл увидел ее первым.

Наверное, уже тогда это было знаком судьбы, но к знакам он относился с немалым подозрением. Его заинтересовал автомобиль. Приземистый какой-то, но вместе с тем невероятно роскошный, он медленно полз по аллее, чтобы остановиться у центрального входа.

Из авто вышел шофер в черном костюме и, открыв дверь, любезно подал руку даме.

Она была невысокой, сухощавой и какой-то слишком уж чужой, притом что Кирилл не мог бы точно сказать, что именно ему показалось чужим.

Шляпка с вуалью?

Белая тросточка, на которую дама опиралась?

Или костюм ее, очень простой и в то же время красивый? Он понравился Кириллу куда больше роскошного платья директора, которое та надевала на новогодние праздники. Впрочем, встречать даму она вышла в обычном своем бордовом костюме, делавшем ее и старше, и грузней. И рядом с элегантной гостьей директор показалась Кириллу старухой.

— Этот наряд вам не идет, — сказала та, поравнявшись с Матильдой Евгеньевной. — И уж простите за откровенность, милочка, но в вашем возрасте стоит больше внимания уделять себе.

— Ах, если бы было на то время.

Директор улыбалась.

Она всегда улыбалась гостям, будь то потенциальные родители, внеочередная комиссия или проверка из санэпидстанции. И сейчас полное лицо ее исказила гримаса дружелюбия, которая, впрочем, даму в шляпке не обманула.

— Не думаю, что вы настолько здесь заняты.

Развивать тему директор не стала, но кивнула коротко и, открыв перед дамой дверь, сказала:

— Алиция Виссарионовна, прошу вас…

Тогда-то Кирилл осознал, что гостья эта — совсем непростая, если уж Матильда Евгеньевна самолично водит ее по приюту, показывая все, начиная с кухни и заканчивая чердаком, на котором оборудовали домашний театр.

Кирилл шел следом.

Он уже научился держаться в отдалении и делать вид, будто взрослые проблемы нисколько ему не интересны, при желании он умел становиться вовсе невидимым. Да и в тот день Матильде было явно не до него.

Она жаловалась.

Вдохновенно, со знанием дела, умудряясь не терять собственного достоинства. Дама внимала стенаниям Матильды со сдержанным вниманием.

— Я вам помогу, — сказала она, оказавшись в спортивном зале, который не ремонтировали уже лет десять. В зале сквозило особенно сильно, и старые гардины шевелились от сквозняков. — А вы поможете мне.

— Конечно.

— Я хочу взять воспитанника. Нужен мальчик, не старше двенадцати, но не моложе девяти. — Дама ступала медленно, и трость ее касалась пола со звонким резким звуком. — Из приличной семьи. Мне не нужны особи с порченой генетикой.

Матильда Евгеньевна слушала, склонившись к гостье. Она семенила за ней, мелко кивая, и вид имела весьма жалкий.

— Он должен быть неглупым, способным к обучению… желательно дисциплинированным, но при том инициативным…

Дама в шляпке все говорила и говорила, но Кирилл не слышал слов, он, точно зачарованный, разглядывал ее лицо — немолодой женщины, которая не стремилась спрятать прожитые годы.

Лицо было красивым и вместе с тем внушающим отвращение.

Хищным.

— Вы дадите мне личные дела. А дальше…

Кирилл ушел.

Он точно знал, что его не выберут.

Слух о том, что богатая дамочка ищет воспитанника, лесным пожаром разнесся по приюту. Затихли все в предчувствии чуда. И это затишье пугало Кирилла.

Ждали.

Воспитательницы, шептавшиеся, что неспроста дамочка заявилась именно сюда, что три приюта уже облагодетельствовала и в каждом кого-то да брала, чтобы спустя полгода вернуть…

— Стерва она, — сказала Галочка, которая в приюте была недавно и еще не успела задеревенеть душой. Воспитанникам Галочка искренне сочувствовала, чем те беззастенчиво пользовались.

— Зато богатая. — Трижды разведенная Маринка была настроена куда более прагматично. — У нее одна шляпка стоит больше, чем ты за год зарабатываешь…

— И что? Не в деньгах счастье!

— Дура. — Маринка была незлой, но строгой и с воспитанниками управлялась с легкостью. — Не в деньгах счастье, а без денег несчастье. Вот когда их хватает, тогда и о другом подумать можно…

Воспитательницы курили на старом крыльце, говорили громко, и подслушивать их было легко.

Кирилл подслушивал.

Нет, в отличие от прочих, он не испытывал ни страха, ни восторга, здраво полагая, что у него-то шансов никаких. Но наблюдать за метаниями остальных ему было интересно.

Повторный визит Алиции Виссарионовны — а имя благодетельницы было на слуху — состоялся через две недели после приснопамятного разговора в спортивном зале. Все было, как в прошлый раз: автомобиль, с рычанием ползший по дорожке. И сама эта дорожка, блестящая от дождя. Ее вымели, избавив от старых листьев, а бордюр наспех побелили.

Была делегация в лице Матильды Евгеньевны и двоих воспитательниц из числа облеченных доверием.

Алиция Виссарионовна в темном строгом наряде.

И розовощекая женщина, которая не без труда выбралась из машины. Следом за ней показалась хмурая девочка в белом платьице. Девочка смотрела исподлобья и губы поджимала.

— Моя дочь Ольга, — представила Алиция Виссарионовна женщину. — И моя внучка Алла. Они раздадут детям подарки.

Она отмахнулась от приветствия Матильды Евгеньевны, бросив:

— Стихи, концерты и прочие глупости пусть адресуют Ольге. У нее времени много, и она с удовольствием оценит таланты ваших воспитанников.

Кирилл заметил, как при этих словах Ольгу перекосило.

— Мы же займемся делом. Я дам вам список. Пусть дети, которые в этом списке указаны, соберутся в классе.

Как ни странно, включили и Кирилла.

— Веди себя прилично, — велела Маринка, сопроводив слова крепким подзатыльником. — Матильда тебя живьем сожрет, если ты старуху обидишь.

— Она не старая. — Кирилл подзатыльник воспринял с должным смирением, на Маринку он не обижался.

— Старая. Ты в глаза посмотри. — Маринка вдруг вздохнула: — Кирюха, женщина может скрывать возраст, но глаза выдадут. Не руки, не шея, а именно глаза… по ним все видно…

У Алиции Виссарионовны были глаза уставшего питона.

Кирилл нарочно сел за первую парту, чтобы проверить Маринкину теорию. И заглянул, и взгляд ее, в котором мелькнула искра интереса, выдержал. Алиция Виссарионовна усмехнулась. Она не спешила заговаривать, но обошла класс, останавливаясь перед каждым из избранных, коих набралось почти два десятка. И парни, до того преисполненные уверенности, что сейчас им повезет всенепременно, терялись. Смущались. Отворачивались.