Алхимия единорога - Антонио Хименес

— Вы хотите сказать, что вам больше ста восьмидесяти лет?

— Зачем ты обращаешься ко мне на «вы», раз уже понял, с каким стариканом тебе приходится общаться?

— Послушай, Ричард Смит, тебе никак не дашь больше тридцати пяти. Так что спустись-ка на землю и оставь свои шуточки.

— Ключ ко всему — Бадагас.

— Бадагас — просто легенда? Или, может, это лечебница для душевнобольных? Или новейший тип тюрьмы?

— Я один из граждан Бадагаса. Там время иное, его просто не существует. Ты что, никогда не слыхал о подземных мирах? Не такая уж это тайна, им посвящено множество книг. Атлантида, Бадагас, Семь Лун (что под Макарской), Шамбала, Сандуа и так далее. Повсюду в известном нам мире существуют скрытые города, миры, параллельные нашему, райские кущи, где жизнь течет по иным законам.

— И мы можем их посетить?

— Само собой, ты сможешь это сделать, если тебя будет сопровождать кто-нибудь из местных, в данном случае — один из граждан Бадагаса.

— И что можно увидеть в этом городе, лежащем вне времени?

— Ничего особенного. Там просто иной образ жизни, при котором не нужно денег, нет слов «твое» и «мое», а насилие — устаревшее понятие, сокрытое в памяти времен, как древний ужас.

— А законы там есть?

— Законы есть, но принуждения нет. В этом мире нет наказаний, нет тюрем, да и воровство там не имеет смысла.

— А любовь?

— Конечно, как без любви? Ведь это самое главное, ради любви и вращается Вселенная.

— Я говорю о плотской любви, о страсти и сексе.

— Да, там есть плотская любовь, есть совокупление и пульсация страсти, вот только любовь там свободна от лжи, обмана и ревности. Все происходит свободно, естественно, совершенно.

— Совершенство недостижимо. Его не бывает даже в виртуальной реальности, даже во сне.

— Бывает. Ведь Бадагас — обретенный рай; изначально предназначенное для человека место, в котором впоследствии ему было отказано. Если ты войдешь в Бадагас — а я приложу все усилия, чтобы так и случилось, — твое видение мира сразу изменится. Ты сможешь понять и Виолету, и Джейн, и меня, и себя самого.

— Вы тоже родом из Бадагаса? — спросил я, глядя на Виолету.

— Нет, дурачок, вовсе нет. Успокойся и не забегай вперед.

Я глубоко вздохнул, как будто старался вобрать в грудь весь воздух в доме, и продолжил расспросы.

— Ричард, ты упомянул о Регалейре.

— Это и есть великая дверь. Кинта, что находится в самом центре Синтры, вдохновляла путешественников, художников и поэтов. Это место было недавно отстроено заново, не без нашего участия: Кинта-да-Регалейру создал в начале двадцатого века архитектор Антонио Аугусто Карвальо Монтейро с помощью славного итальянского мастера Луиджи Манини — он и архитектор, и ландшафтный дизайнер. Кстати говоря, очень интересный человек, и воображение у него богатейшее. Но вообще-то в сооружении этого дворца есть и наша с герцогом заслуга. Взгляни-ка!

Мистер Смит показал мне фотографию спиралевидной сводчатой лестницы, которая как будто спускалась в глубокий колодец.

— Видишь? Это один из входов в Бадагас. А эта часовня!

Он протянул мне снимок маленькой готической церкви потрясающей красоты.

— Там находится другая дверь. А в гроте с фонтаном — это место никого не оставляет равнодушным, — (впоследствии я сам смог в этом убедиться), — спрятана третья дверь.

— Но почему ты открываешь мне эти секреты, Ричард?

— Меня попросили Виолета и Рикардо Ланса.

— Ты знакома с Рикардо? — повернулся я к Виолете.

— Нет, я же говорила, что только слышала о нем. Знаю, он твой друг и друг Смита, но мы с ним никогда не встречались. Говорят, он больше не интересуется подземными мирами, став убежденным рационалистом.

— А я так не думаю. Впрочем, могу и ошибаться, — снова подал голос Смит. — Рамон, я хочу, чтобы ты понял: Регалейра — место, где все чувства обостряются, где красота обладает силой. Ею там пронизано все: деревья, каменные львы, изображения Гермеса, орла, драконов. Мы постарались сочетать готику с ренессансом и мануэлинским стилем.[45] Чтобы добиться такого сочетания, Манини проделал гигантскую работу. Этот дворец слишком совершенен для двадцатого века. Достаточно увидеть его, чтобы понять, что он создан для философов, черпающих вдохновение в алхимии. Часовня Пресвятой Троицы — чудо скульптурного искусства, с ее башенок открываются головокружительные виды на уголки, где начинаешь тосковать по древним легендам. С террас Регалейры можно созерцать мир небесный. В Регалейре мы свершили наше тамплиерское деяние, воплотив в жизнь масонские каноны. Однако мир вокруг нас становился все более рациональным, лишенным идеалов и веры, жестоким, и в конце концов нам пришлось уйти. Об этом нас попросило правительство, и Карвальо Монтейро был вынужден умереть для этого мира в тысяча девятьсот двадцатом году. Его наследники пошли по иному пути, и Кинта превратилась в нечто вроде философского музея, сходного с амстердамским Музеем изумрудной скрижали, но ориентированного, скорее, на идеи тамплиеров и работающего на туристов. Наш труд стал теперь достоянием полных невежд. Тебе придется выслушать идиотские объяснения при спуске в колодец для посвящения; некоторые забираются туда и встают на магическую восьмиконечную звезду, даже не подозревая, что попирают ногами чрево матери-земли. Магия заключена и в пещерных лабиринтах — они создавались для того, чтобы проходить в Бадагас через озера, в которых лучи света отражают красоту мира и любви. Но всему этому нужно специально учиться. Все это сохранилось — скрытое, но ожидающее новых учеников. И один из учеников — ты. В Бадагасе ты встретишь великих и могучих философов, которые появляются в разных уголках мира и надолго останавливаются в потаенных местах, словно делая пересадки в своих бесконечных странствиях. Они творят добро, а потом прячутся, поскольку постичь их нелегко. Это Фулканелли, Парацельс, Фламель, Луллий и другие.

— И я смогу побеседовать с ними, если застану там?

В ответ на мой наивный вопрос Смит только расхохотался. Когда наш ужин подходил к концу, в дверь позвонили — пришла Джейн.

— Простите, сегодня наш паб закрылся поздно. Возле музея было слишком много туристов, и нас долго не отпускали.

Джейн нежно поцеловала меня, и я почувствовал полную умиротворенность, ее поцелуй принес мне покой.

— Когда ты отправляешься в Лиссабон? — спросил Смит.

— Мне нужно быть там двадцать третьего, но сначала я хочу пройти от Ронсеваля Путем Сантьяго, почтив таким образом святого апостола Иакова.

— На этом пути ты натрудишь и ноги, и разум, — пошутил Смит, и я улыбнулся в ответ в знак своей готовности.