Павел Дыбенко. Невероятные приключения уголовника и революционера - Владимир Виленович Шигин

линкором «Андрей Первозванный»: «Вдруг к нашей толпе стали подходить несколько каких-то матросов, крича: «Разойдись, мы его возьмем на штыки». Толпа вокруг меня как-то разом замерла; я же судорожно схватился за рукоятку револьвера. Видя все ближе подходящих убийц, я думал: мой револьвер имеет всего девять пуль: восемь выпущу в этих мерзавцев, а девятой покончу с собой. Но в этот момент произошло то, чего я никак не мог ожидать. От толпы, окружавшей меня, отделилось человек пятьдесят и пошло навстречу убийцам: «Не дадим нашего командира в обиду!» Тогда и остальная толпа тоже стала кричать и требовать, чтобы меня не тронули. Убийцы отступили. Позже выяснилось, что, когда шайка убийц увидела, что большинство команды на моей стороне, она срочно собрала импровизированный суд, который без долгих рассуждений приговорил всех офицеров, кроме меня и двух мичманов, к расстрелу. Этим они, очевидно, хотели в глазах остальной команды оформить убийства и в дальнейшем гарантировать себя от возможных репрессий. Во время переговоров по телефону с офицерами, в каземат вошел матрос с «Павла I» и наглым тоном спросил: «Что, покончили с офицерами, всех перебили? Медлить нельзя». Но ему ответили очень грубо: «Мы сами знаем, что нам делать», — и негодяй, со сконфуженной рожей, быстро исчез из каземата. Скоро всем офицерам благополучно удалось пробраться ко мне в каземат, и по их бледным лицам можно было прочесть, сколько ужасных моментов им пришлось пережить за этот короткий промежуток времени. Сюда же был приведен тяжелораненый мичман Т.Т. Воробьев. Его посадили на стул, и он на все обращенные к нему вопросы только бессмысленно смеялся. Несчастный мальчик за эти два часа совершенно потерял рассудок. Я попросил младшего врача отвести его в лазарет. Двое матросов вызвались довести и, взяв его под руки, вместе с доктором ушли. Как оказалось, после, они по дороге убили его на глазах у этого врача…»

Войдя во вкус убийств, бандиты с «Павла» продолжали подобные дела и в дальнейшем. Теперь они, однако, стали уже осторожнее и старались не оставлять свидетелей. Так несколькими днями позднее пропали без вести трюмный механик и водолазный офицер «Павла», скорее всего, они, так же были убиты.

16 апреля «Император Павел Первый» за большие заслуги перед революцией был торжественно переименован в «Республику». Матросы “Павла Первого” вообще трепетно оберегали свое революционное лидерство. При этом команда вскоре практически разделилась на две группировки. Часть ее 520 человек в апреле 1917 года объявили себя социал-демократами (т. е. большевиками и меньшевиками), остальные 400 эсерами. Впрочем, цифра приверженцев к той или иной партии чуть ли не ежедневно менялась, так как после каждого очередного митинга матросы десятками переписывались из одной партии в другую, порой по несколько раз в день. Все большую популярность приобретали анархисты с их простыми и понятными лозунгами. В это время помимо уже знакомых нам по предшествующим событиям матросских лидеров Ховрина и Марусова, выдвинулись такие матросы, как Светличный, Алпатов, Чайков, Чистяков. Заметим, что Дыбенко в лидеры революционного подполья «Павла» не попал даже в трудах историков. Да, его упоминают, как служившего на линкоре, но никогда, как вожака матросских масс. На это Павел Ефимович был, похоже, без посторонней помощи не способен.

Заметим, что тема кровавой расправы с офицерами проходит красной нитью через все первые главы мемуаров нашего героя. При каждом удобном случае Дыбенко пишет, что скоро он будет убивать офицеров. Хотелось бы верить, что это он писал фигурально.

Возникает законный вопрос, а за какие, такие прегрешения жаждал наш герой обильной офицерской крови? И это притом, что в своих воспоминаниях Дыбенко не приводит нам ни одного конкретного случая издевательств офицеров над матросами, а уж тем более, лично над собой. В его описании лишь общие обвинения в том, что офицеры — это офицеры, а корабельная служба тягостна и нерадостна.

Но офицеры являются офицерами при любом режиме и при любой власти, а корабельная служба одинаково нелегка и сопряжена с определенными лишениями и при царизме, и при социализме. Так какие конкретные претензии были у Дыбенко к царской власти? А собственно говоря, никаких конкретных претензий и не было, было лишь желание поучаствовать в хорошей «бузе» и заработать на этом себе авторитет среди сослуживцев, о котором Дыбенко очень страстно мечтал, и которого у него, несмотря на все его усилия, так и не было. Что же касается убийств офицеров, то если бы Дыбенко был 3 марта на борту «Павла Первого», то, судя по его мемуарам, он бы с радостью помогал таскать кувалду неутомимому кочегару Руденку… Но на самом деле Дыбенко оказался хитрее.

Из воспоминаний Н. Ховрина: “Нам было известно, что жандармское охранное отделение на каждом корабле имело своих людей, и поэтому держали ухо востро. Агенты-осведомители служили вместе с нами и ничем не выделялись из общей массы. На крупных кораблях с охранкой обычно был связан, и кто-либо из офицеров. У нас на «Павле» таким жандармским прихвостнем был старший штурман Ланге (лейтенант В.К. Ланге — штурманский офицер линкора “Император Павел Первый” — В.Ш.). Этот человек, разумеется, скрывал свое истинное лицо не только от матросов, но и от командного состава: многие офицеры, даже из самых заядлых монархистов, брезгливо относились к таким типам. Осторожный Ланге однажды допустил довольно грубый промах, благодаря которому нам и удалось его раскрыть. Штурмана подвел разорванный конверт, оставленный им в офицерском гальюне. На измятом клочке хорошо были видны фамилия Ланге и штамп жандармского управления. Находка попала в руки вестового матроса, входившего в одну из наших пятерок. Он немедленно уведомил об этом своих товарищей, а связной сообщил в руководящую группу. Мы организовали наблюдение за штурманом и теми, с кем он чаще всего общался, надеясь выявить провокаторов. Однако сделать это нам не удалось. А в том, что агенты на линкоре есть, никто из нас не сомневался. Мы даже подозревали нескольких человек. Но прямых улик против них не было… Старший штурман Ланге в момент восстания был на берегу. На борт вернулся, когда все уже было кончено. Едва он появился на палубе, его окружила группа разъяренных моряков. Услышав их возгласы, Ланге понял, что ему угрожает. Он стал умолять, чтобы ему сохранили жизнь. Признался, что шпионил за матросами, но не один. — Вы и не подозреваете, кто еще ходит среди вас, — выкрикивал Ланге. В этот момент его кто-то ударил прикладом по голове. Упавшего штурмана добили. В ту минуту все считали такой поступок естественным. Лишь потом многие стали высказывать мысль, что договорить Ланге не дал