Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

В математике я не особо силен, так, на гимназическом уровне, а потому оценить с точки зрения теории вероятности то, что после купца, дворянина и еще одного купца маньяк переключился на мещан, да еще и двух подряд, мне было не под силу. Да, и Ермолаев, и Лоор, мягко говоря, не бедствовали и видом своим вполне подходили под тип жертв неуловимого убийцы, но все-таки различить по внешнему виду дворян, купцов и мещан — дело не особо сложное, тем более для городского жителя. Да и последняя (надеюсь, именно последняя!) жертва маньяка — старшина Буткевич — никаким боком не относится ни к дворянам, ни к купцам, ни даже к мещанам. То есть понижение сословного уровня жертв маньяка являлось неоспоримым фактом. Предвидение подсказывало, что произошло это понижение не просто так, но о том, что могло стать тому причиной, тихо помалкивало, и потому я обратился к обычной логике.

А вот обычная логика снова приводила к очень даже высокой вероятности того, что далеко не все убийства были совершены из маниакальных, назовем их так, побуждений. Хотя это никак не исключало, что совершены они одним и тем же преступником. Просто в одних случаях он лишь удовлетворял свою страсть к убийству людей определенного типажа, а в других попутно решал и более практические задачи собственного обогащения. Или, как минимум, сохранения своих выгод, на которые могли бы покушаться Аникин, фон Бокт или кто еще. А когда эти задачи оказались решенными, сословная принадлежность жертв уже никакого значения для убийцы не имела и он начал убивать тех, кто попадался ему под руку во время очередных приступов безумной страсти.

Конечно, такая схема вовсе не смотрелась безупречной. Я как-то не специалист по маньякам и не могу сказать, насколько все эти соображения могли бы соседствовать в голове одного человека, пусть даже с поврежденной психикой, но не удивился бы, если профессиональные мозгоправы разнесли мои домыслы по кирпичику. Да и вообще, как тут обстоит дело с душевными болезнями и что об этом думает местная наука, для меня темный лес. У кого бы проконсультироваться? А если говорить только о следственных сложностях, то связь между фон Боктом и Аникиным надо еще обнаружить и доказать, а Пригожева, кстати, тут просто никак не привяжешь. Однако же и отбрасывать эти предположения не хотелось — не знаю, что там думает себе Поморцев и все прочие губные, а для меня это пока единственная более-менее вероятная версия…

В бумагах, отражавших ход расследования убийства Лоора, я старательно искал хотя бы какие-то признаки того, что убийцей мог быть не наш маньяк, а кто-то еще. Почему? Ну как почему, ведь именно это убийство в свое время едва не вывело из-под подозрений капитана Бразовского, оказавшись для него подарком судьбы. Вот и хотелось получить подтверждение того, что никакая судьба тут ни при чем. Но… Но ничего такого в деле и близко не нашлось. Да, прав был Поморцев, с самого начала говоривший нам с Лахвостевым, что тут снова отметился все тот же маньяк. По записям в деле вырисовалась уже знакомая быстрота, решительность и дерзость, сопровождавшие убийства фон Бокта и Ермолаева. Получалось, что, как и в случае с фон Боктом, у маньяка было совсем немного времени, в течение которого никто не мог его видеть, и именно за эти несколько минут он и успел совершить убийство. Какое-то прямо-таки невероятное везение… Или нет?

Или нет, или нет… На расчет это тоже никак не походило. Не мог маньяк рассчитать потребное ему время, потому что не мог знать никаких обстоятельств, кои при таковом расчете следовало учитывать. А вот чувствовать очень даже мог. Нет. Не чувствовать. Предвидеть.

Так… Значит, мое предвидение против предвидения маньяка? А ведь так оно и получается. И никак иначе.

Выругался я без плетения затейливых кружев, просто до невозможности грязно. Нет, с того самого дня, как предвидение у меня проявилось, я прекрасно понимал, что рано или поздно встречусь с предвидением чужим, и что это может оказаться не только встреча, но и столкновение. Тут пока прямого столкновения не произошло, но противостояние обозначилось четко и недвусмысленно. Он использует предвидение, чтобы безнаказанно убивать. Я использую предвиденье, чтобы его поймать и наказать. Это теперь моя личная война. Маньяк — мой личный враг. А победить в этой войне — мой личный долг.

Однако же эти высокопафосные размышления пришлось отложить в сторону ради более практических соображений. Получалось, что свое предвидение маньяк использовал лишь в половине случаев — при убийствах фон Бокта, Ермолаева и Лоора. Что и как там было с Пригожевым и Аникиным, оценке не поддавалось ввиду того, что их тела обнаружели спустя значительное время после убийств и не имелось ни свидетелей, ни каких-то выводов, каковые можно было бы из свидетельских показаний сделать, а вот на Буткевича маньяк устроил настоящую засаду, на предвидение не полагаясь. Это что же, получается, убить Буткевича маньяку было настолько необходимо, что он решил действовать наверняка? Хм, а так и получается, да.

Я, кстати, и сам далеко не всегда полагался и полагаюсь на предвидение, даже сейчас, после того как над моим развитием в этом плане поработал сам Вильгельм Левенгаупт. Не всегда это нужно, да и многое можно сделать куда более простыми и надежными способами. Шашкой, например, я, спасибо есаулу Турчанинову, пользоваться умею, но хлеб и колбасу рубить ею не буду, возьму нож и просто порежу.

А применительно к маньяку такое сравнение может означать, что убить Буткевича для него было не способом потешить свои болезненные наклонности, а некоей необходимостью, отдавать исполнение которой на откуп чутью он не посчитал возможным. Ну да, маньяк-то наверняка предвидением своим хоть и пользуется, но понимать его толком не может — не учился он у Левенгаупта, в отличие от некоторых, не буду показывать пальцем…

Да. А еще выходит, что маньяк — одаренный. Само по себе это, конечно, не есть хорошо, но и не так уж и плохо, как могло бы показаться с первого взгляда. Разряд одаренности у него, судя по всему, не очень высокий, а вот найти его будет хоть и ненамного, но проще. Уж учет одаренных у нас поставлен должным образом, и к достижению взрослых лет если и остаются невыявленные одаренные, то в крайне незначительном количестве, которым, по большому-то счету, можно и пренебречь. Так что по каждому подозреваемому можно поднять бумаги на предмет установления его одаренности и в случае наличия таковой проверять человека особо тщательно. Собственно, сложность тут только в одном — нет пока их, тех подозреваемых. Но тут, похоже, есть где поискать…

Что я там говорил Лахвостеву, когда убили Буткевича? Что половину убийств маньяк совершил на земле, где за порядок отвечает Крестовская губная управа, в которой служил Буткевич в бытность губным стражником, и потому мог каким-то образом с Буткевичем пересечься? И что именно это пересечение и стало причиной убийства? Что ж, тогда это было лишь предположением, но теперь у меня никаких сомнений на сей счет не оставалось. Зато оставалось хорошо продумать, как преподнести свои выводы Лахвостеву, чтобы он направил меня в Крестовскую губную управу. Впрочем, особых трудностей я тут не ожидал — все-таки Семен Андреевич тоже одаренный, и понять меня должен…

Глава 11. Предвидеть можно по-разному

— Кстати, Алексей Филиппович, — Лахвостев аккуратно отломил половинку пряника и секунду подумав, поделил ее еще напополам, — я должен принести вам свои извинения.

Ого! Извинения от начальства — это в моей служебной жизни что-то новенькое… Я тоже отломил себе маленький кусочек пряника и, медленно его прожевывая, ожидал продолжения. Сладости в городе из-за войны резко подорожали, и наши с майором вечерние чаепития приходилось проводить в режиме экономии: чаю — побольше, сладкой закуски к нему — поменьше. Чай, ясное дело, тоже никак не подешевел, но еще и от него отказываться — слишком широко шведы улыбаться будут. Если, конечно, узнают.

— Помните, вы про трость старшины Буткевича говорили? Вернее, про ее отсутствие? — Еще бы я не помнил! Честно говоря, я уже успел смириться с безразличием моего начальника к этому обстоятельству, но, как оказалось, зря.