Все, что дозволено небесами - Татьяна Олеговна Воронцова

около памятника архитектуры, любого памятника, не есть что-то из ряда вон выходящее. Его будет труднее связать с утренним происшествием в экскурсионного бюро, чем наше с тобой совместное появление около того же памятника.

– Признайся, – проговорила она звенящим от злости голосом, – ты просто боишься, что твоей подруге доложат о том, что ты опять гуляешь со мной во время рабочего дня.

Герман скорчил гримасу.

5

От улицы Флоренского, мимо бывшего кладбища СЛОН и мемориала, он за пять минут добрался до Приморской, там повернул направо, около монастырской гидроэлектростанции столкнулся с двумя коллегами, изобразив страшную занятость, прокричал на ходу «в офисе поговорим, скоро буду!..» и по набережной бухты Благополучия устремился к улице Северной. На левой стороне улицы Северной, среди жилых деревянных домов, располагался интересующий его объект, часовня святого Филиппа. В двадцати шагах от нее Герман остановился и перевел дыхание. Отсюда начиналась дорога на Филипповские садки и Секирную гору.

Задумчиво глядя на виденный сотни раз белый восьмигранник часовни, он полез в карман за сигаретами, но вовремя осознал неуместность этого жеста и провел пальцами по левой стороне груди, ощущая жесткость сложенных в несколько раз генпланов во внутреннем кармане ветровки. Внутри он бывал, хорошо помнил интерьер. Какая деталь могла служить входом в подземелье или подсказкой тем, кто искал этот вход?

Выкрашенная белой краской двустворчатая деревянная дверь была закрыта, но не заперта. Окинув взглядом улицу, по которой ехал одинокий велосипедист, Герман шагнул из яркого солнечного дня в полумрак часовни. Через узкие высокие окна и расположенный на крыше круглый световой барабан свет с улицы, конечно, проникал, но его было не очень много. Только чтобы разглядеть иконостас с двумя колоннами и четырьмя полуколоннами, окрашенный лаковыми красками и местами позолоченный, образованный длинными рядами икон.

Вот и колодец. Бесшумно ступая по белокаменным плитам пола, Герман подошел, присел на край. Закрыл глаза и попытался активировать то, что Дина назвала его необычайными способностями. Увидеть чудесное сквозь обыденное, новое сквозь привычное… сделать рентгеновский снимок объекта вместе с подземными сооружениями и фундаментом.

Нет, так это не работает.

С досады он прикусил губу. Встал, обошел вокруг колодца. Обошел раз, другой. Остановился перед иконостасом. Прямо перед ним была икона с изображением преподобных Зосимы, Савватия и Германа.

«Помоги мне, преподобный, – мысленно воззвал он к своему тезке. – Я никогда ни о чем тебя не просил. Сейчас прошу. Укажи путь».

В часовне было прохладно и очень, очень тихо. Тишина буквально давила на барабанные перепонки. Морщась, Герман попятился, налетел на колодец, обернулся и замер без движения, глядя в его черный зев. Как там было?… Медленно, чтобы не спугнуть догадку, он извлек из кармана смартфон и еще раз зашел на сайт Соловецкого музея-заповедника. Нашел фрагмент, который зачитывал Дине.

– Первое изображение деревянной Филипповской часовни встречается на гравюре 1699 года. Тогда она представляла собой прямоугольный в плане сруб, перекрытый… так… – Он провел пальцем по экрану, опускаясь ниже по странице. – Рядом с этой часовней стояла другая, четырехугольная, покрытая на два ската. В ней находился колодец, создание которого монастырское предание приписывало святому Филиппу. – Огляделся по сторонам. – Вот она, эта другая. Я нахожусь в ней сейчас. Перестроена была вторая часовня, с колодцем. А первая? Прямоугольный в плане сруб…

Поймав себя на том, что говорит вслух, он кривовато улыбнулся, убрал смартфон обратно в карман и вышел на улицу. Моргнул от яркого света, резанувшего глаза. Прищурившись, посмотрел в сторону изрядно обмелевшего залива, на берегу которого стояла часовня. Четверо туристов в ярок-красных спасательных жилетах грузились в резиновую лодку, собираясь отплыть, вероятно, к мысу Белужий. Чуть дальше виднелся причал Хета, сменивший старую пристань, от которой в 1652 году патриарх Никон отправлял в Москву мощи святителя Филиппа. Возле самого берега темная, со стальным отливом, вода была подернута ряской, извилистая береговая линия пестрела разнокалиберными валунами на фоне зеленых пятен травы.

Герман спустился к воде, выбрал подходящий валун, сел и развернул на коленях генплан. Глянул на восьмигранник часовни и, тихонько чертыхнувшись, стукнул себя кулаком по лбу. Ну как, как это можно было не заметить?… Рядом с вычерченным жирными линиями восьмигранником располагался намеченный тонким пунктиром, но все же хорошо различимый, прямоугольник. Сейчас на этом месте – позади часовни и чуть левее, если смотреть с улицы Северной, – стоял один из деревянных жилых домов.

Средних размеров одноэтажный дом, довольно невзрачный, с крутой двускатной кровлей, мансардой, верандой и пристройкой. Все стены снаружи выкрашены синей масляной краской, оконные рамы – белой, входная дверь и ступени крыльца – коричневой. Заросший травой дворик. Покосившийся забор из штакетника. Ничего выдающегося.

Не обращая внимания на трели смартфона, Герман сложил синьку с генпланом, засунул во внутренний карман ветровки, встал и решительно двинулся к дому.

На его появление возле калитки никто не отреагировал. Обойдя вокруг дома и не заметив никаких признаков собак, Герман отворил калитку, пересек двор, поднялся по ступеням крыльца и постучал в дверь. Поначалу деликатно, чуть погодя энергично. Но и после этого хозяева начали подавать признаки жизни далеко не сразу.

Слабые шорохи за дверью. Глухой короткий звук, как будто звук падения на пол зонтика, трости или чего-то подобного. Наконец дверь приоткрылась – ровно настолько, сколько требовалось, чтобы разглядеть незваного гостя, – и на Германа с немым вопросом уставились большие серые глаза.

– Здравствуйте, – заговорил он как можно более дружелюбно. – Меня зовут Герман, я архитектор, работаю в музее-заповеднике…

– Я знаю, – кивнула женщина и открыла дверь чуточку пошире. – Зачем вы пришли?

На вид лет тридцать пять или тридцать шесть. Усталое лицо. На голове цветастая косынка, из-под которой выбиваются короткие пряди вьющихся русых волос. Светлое льняное платье с коротким рукавом. Потускневшее обручальное кольцо – потускневшее от бытовой химии, но широкое, золотое.

– Меня интересует ваш дом, я хотел бы задать несколько вопросов, но если вы заняты или мое присутствие вам неприятно, я могу зайти позже, когда дома будет ваш муж.

Она слегка улыбнулась.

– Вы живете на Лесной, весь поселок знает. – Распахнула дверь настежь. – Проходите.

В доме было прохладно и тихо. Легкий аромат сосновой мебели и полевых цветов в стеклянной вазочке на подоконнике. Больше никаких запахов.

Когда гость вслед за хозяйкой прошел на кухню, чтобы выпить чашечку чая, из корзинки в углу за плитой выбралась красивая полосатая кошка, зевнула, клацнув зубами, потянулась всем своим гибким грациозным телом и, осторожно приблизившись, тщательно обнюхала его кроссовки. Присев на корточки, Герман протянул руку, дал кошке обнюхать еще и пальцы, после