Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи - Кларк Эштон Смит

– Это описание подходит моему отцу, – сказал трактирщик и посмотрел на монаха еще подозрительнее. – Он умер добрых три десятка лет назад, когда вы еще не родились.

Амвросий начал догадываться. Изумрудное зелье по ошибке или вследствие неправильно отмеренной дозы занесло его куда дальше в будущее, чем он рассчитывал!

– Я должен ехать в Вион, – сказал он потрясенно, еще не вполне осознав, что случилось. – У меня послание к архиепископу Клементу, и я не имею права задерживаться.

– Но Клемент умер еще раньше моего отца, – отвечал трактирщик. – Да откуда вы взялись, что об этом не слышали?

Он уже явно сомневался в здравом разуме собеседника. Посетители таверны, уловив обрывки странного разговора, сгрудились вокруг и принялись осыпать монаха шутливыми, а порой и непристойными вопросами.

– А что с епископом Азедараком? Он тоже умер? – в отчаянии вопросил Амвросий.

– Несомненно, вы говорите о святом Азедараке. Он пережил Клемента, но тоже умер и был канонизирован тридцать два года назад. Некоторые толкуют, что он не умер, но был живым вознесен на небеса, а его тело никогда не покоилось в огромной гробнице, которую возвели в Ксиме. Однако это, вероятно, не более чем легенда.

Амвросия захлестнули безутешная скорбь и смятение. Тем временем толпа вокруг него росла, и, несмотря на его монашескую сутану, посетители стали позволять себе грубые и оскорбительные замечания.

– Добрый брат повредился умом! – кричал кто-то.

– Перебрал аверуанского вина, – говорили другие.

– Какой сейчас год? – спросил монах.

– Тысяча двести тридцатый от Рождества Христова, – отвечал трактирщик, хихикая. – А вы думали какой?

– Я был здесь в тысяча сто семьдесят пятом, – признался Амвросий.

Его слова были встречены новым взрывом смешков и язвительных замечаний.

– Вас, молодой господин, тогда еще и в помине не было, – заметил трактирщик, а затем, словно что-то вспомнив, задумчиво промолвил: – Когда я был ребенком, отец рассказывал мне о молодом монахе примерно ваших лет, который однажды летним вечером тысяча сто семьдесят пятого года зашел в таверну и внезапно исчез после глотка красного вина. Кажется, его звали Амвросием. Наверное, вы и есть тот самый Амвросий, который вернулся из путешествия в никуда. – Он подмигнул монаху, и новая шутка пошла гулять по таверне, передаваясь из уст в уста.

Амвросий пытался осознать всю тяжесть своего положения. Отныне его миссия утратила смысл, ибо Азедарак был мертв или исчез, а в Аверуани не осталось никого, кто узнал бы монаха и поверил в его историю. Он ощущал себя беспомощным и ненужным в чужом времени среди чужих людей.

Внезапно Амвросий вспомнил о красной склянке, которую при расставании вручила ему Мориамис. Выпив алую жидкость, он мог промахнуться во времени, как промахнулся, выпив изумрудную, но все лучше, чем невыносимое смущение и растерянность, которые он испытывал сейчас. Кроме того, он тосковал по Мориамис, как малый ребенок по матери; словно колдовские чары, его не оставляла память о том, каким сладостным было его пребывание в далеком прошлом. Не глядя в ухмыляющиеся лица и не слушая язвительных голосов, монах вытащил из-за пазухи склянку, открыл и проглотил ее содержимое…

V

И снова очутился на лесной поляне перед громадным алтарем, и Мориамис стояла рядом, теплая, дышащая и полная любви; над верхушками сосен по-прежнему вставала луна. Амвросию показалось, что с тех пор, как он попрощался с возлюбленной чаровницей, миновало всего несколько мгновений.

– Я так и подумала, что ты вернешься, – сказал Мориамис. – И решила немного подождать.

Амвросий поведал ей о невероятном происшествии, которое случилось с ним во время его путешествия в будущее.

Мориамис рассудительно кивнула.

– Зеленое зелье оказалось сильнее, чем я думала, – заметила она. – Нам повезло, что алое осталось неизменным и вернуло тебя ко мне через все эти лишние годы. Теперь ты навеки останешься со мной, ибо у меня было только две склянки. Надеюсь, ты об этом не сожалеешь.

Амвросий не преминул доказать ей, пусть и неподобающим для монаха способом, что ее надежды не лишены оснований.

Ни в ту минуту, ни впредь Мориамис не призналась Амвросию, что немного усилила оба зелья с помощью тайной формулы, которую тоже похитила у Азедарака.

Создатель горгулий

I

Средь множества горгулий, дерзко и злобно глядящих с крыши недавно построенного собора в Вионе, две особенно выделялись гротескностью и мастерством исполнения. Эту пару создал камнерез Блез Рейнар, уроженец Виона, не так давно вернувшийся из долгого путешествия по Провансу и нанявшийся на строительство собора, когда трехлетние строительные и отделочные работы были уже практически завершены. Архиепископ Амвросий горько сожалел о том, что не мог нанять этого искусного и опытного мастера прежде и поручить ему создание всех горгулий, хотя многие обладатели более традиционных взглядов выражали противоположное мнение.

Возможно, на это мнение повлияла неприязнь, которую весь Вион питал к Рейнару с его мальчишеских лет и которая с новой силой вспыхнула после его возвращения. Само лицо его, казалось, было создано для того, чтобы возбуждать всеобщую ненависть: очень смуглое, обрамленное иссиня-черными волосами и бородой, с косящими разноцветными глазами, придававшими камнерезу такой вид, будто он тайно задумывает что-то недоброе. Его замкнутость и молчаливость наводили суеверных людей на мысль о том, что он колдун; были и такие, кто тишком обвинял его в сношениях с дьяволом, хотя в отсутствие убедительных доказательств обвинения эти так и остались всего лишь расплывчатыми безымянными слухами.

Впрочем, люди, подозревавшие Рейнара в сношениях с нечистой силой, через некоторое время стали приводить в доказательство созданных им горгулий. Ни один человек, утверждали они, не смог бы изваять столь беспримесное олицетворение злобы и порока, столь зримо воплотить в камне самые гнусные из всех смертных грехов, не направляй его руку сам Сатана.

Две горгульи расположились по углам главной башни собора. Одна – чудовище с кошачьей головой, рычащее, свирепо оскаленное, чьи глаза взирали на мир из-под косматых бровей с яростной ненавистью. Грифоньи когти и крылья растопырены, – казалось, горгулья застыла на краю крыши, готовясь спикировать на Вион, как гарпия на добычу. Вторым был рогатый сатир с крыльями как у нетопыря, обитателя пещер самой преисподней, с острыми загнутыми когтями на ногах, с дьявольски похотливым взглядом, точно пожиравшим беспомощную жертву, которой не посчастливилось стать предметом его гнусной страсти. Обе фигуры камнерез изваял на удивление тщательно и подробно, причем не только с фасада, но и сзади. Мало напоминая обычные украшения церковных крыш, они выглядели так, словно в любой момент могли ожить и сорваться с насиженного места.