Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

РККА и назначении его спецкором “Красной звезды”. В тот же день в Вёшенскую была отправлена телеграмма…»

Судя по всему, после телеграммы состоялся телефонный разговор Шолохова и Ортенберга. Писатель получил предложение написать для «Красной звезды» о положении на Дону и, когда текст будет сдан, прибыть в Москву.

Ортенберг: «Шолохов явился в редакцию раньше, чем мы ожидали. Выглядел он молодцевато. На нём была летняя, защитного цвета, гимнастёрка, бриджи, сапоги, пояс с командирской бляхой и пистолет. Он был по-казачьи строен: не писатель – боевой командир».

Ортенберг пишет, что шолоховский текст был принят и пошёл в ближайший выпуск газеты. Очерк «В казачьих колхозах» опубликован в «Красной звезде» 31-го – значит, Шолохов приехал в Москву 30 июля. Остановился, как обычно, в гостинице «Националь».

За те три недели, что Шолохов проведёт в Москве, у него перебывают многие собратья по ремеслу. Юрий Лукин, приходивший на побывку как уже зачисленный в строй боец ополченческой дивизии, вспоминал: «Я нашёл его в гостинице. В тот же день навестили Михаила Александровича двое ростовских писателей-ополченцев, также ехавших на фронт. Они ехали из Ростова и узнали, что могут встретить в Москве Шолохова. Это были прозаик Михаил Штительман и поэт Григорий Кац»: один шолоховский тёзка, другой – мелеховский.

Одессит по происхождению, автор нескольких книг, Штительман руководил ростовским отделением Союза писателей. Кац тоже был ростовский – автор десятка поэтических сборников, публиковавшийся в главных советских журналах. Они получили направление в редакцию газеты 19-й армии «К победе!»: Штительман ответсеком, Кац – политруком.

Лукин: «Нам достались несколько часов встречи, заполненных донскими песнями и неожиданной радостью свидания. Пели оба ростовчанина, а Михаил Александрович, сам любивший “дишканить” в местном станичном хоре, признался, что не знал про своих обоих земляков, какие у них “звонкие теноришки”. Наутро мы все, простившись у входа в гостиницу, разъехались по своим направлениям».

…Сама по себе трогательная картина: два еврея перед отправкой на фронт рвутся повстречаться с Шолоховым – и до утра в номере «Националя» поют с ним казачьи песни.

В те же дни он повидал Твардовского, Эренбурга и… Фадеева. А что теперь – все вопросы сняты. Сталинская премия, во-первых, получена, а во-вторых, потрачена. А Сашка – такой чудесный, и, кстати, военная форма этому бывшему партизану тоже отлично шла.

* * *

Формально Ортенберг мог отдавать Шолохову приказы, но об этом и речи не шло. С предельным тактом он поинтересовался, готов ли товарищ Шолохов работать именно от их газеты, – предполагая, что писатель может сослаться на то, что числится ещё и в «Правде», оставляя приоритет за ними.

«Шолохов… видно, понял меня и, улыбнувшись, сказал:

– Я сам объявил, что стал вашим корреспондентом».

Определили участок фронта, куда выдвигался Шолохов: смоленское направление, 19-я армия Конева, – Штительман и Кац уже были там, – и 20-я армия под командованием генерал-лейтенанта Михаила Фёдоровича Лукина.

Направление это было ключевым, смертельно важным – враг рвался к Москве, надеясь, не теряя скорости, закончить войну уже в эту осень.

Армия Конева была сформирована из войск Северо-Кавказского военного округа со штабом в Ростове-на-Дону: в неё входили 15-я и 116-я Донские казачьи дивизии, 10, 12 и 13-я Кубанские казачьи дивизии. Шолоховская тема! Дети героев, а иной раз и сами герои «Донских рассказов», «Тихого Дона», «Поднятой целины».

В очередной заезд в ставку Конева Ортенберг согласовал приезд Шолохова. Иван Степанович Конев, 43-летний генерал, был из вологодских крестьян. Унтер-офицер Первой мировой, с 1918-го в большевистской партии, участник Гражданской – комиссарил, но явно имел сильнейшие стратегические навыки и со временем пошёл по непосредственно боевой линии; январь 41-го встретил в должности командующего войсками того самого Северо-Кавказского военного округа.

23 августа Шолохов получил приказ выдвинуться: командировочное предписание № 239 и пропуск для работы непосредственно в воинских частях. Вместе с ним были секретарь редакции «Красной звезды» Александр Карпов, бригадный комиссар Фадеев и батальонный комиссар Евгений Петров. Фадеев, как член ЦК, имел звание выше, чем Шолохов – бригадный комиссар соответствовал на тот момент комбригу, батальонный комиссар был равен майору.

Выехали до рассвета: смурное, малолюдное Подмосковье, затем Смоленщина: хвойные леса, пыльные дороги, назревающее ощущение близости фронта.

Первым делом завернули в 20-армию Лукина. Шолохова со товарищи направили в 229-ю стрелковую дивизию генерал-майора Михаила Ивановича Козлова. Шолохов, Карпов, Фадеев, Петров ночевали в небольшой палатке, постелив хвою.

Разбудила канонада – били по той самой дороге, которой они сюда добирались. Шолохов в очерке «Первые встречи» вспоминал: «Батарея наших тяжёлых орудий меняет огневые позиции. Быстроходные тягачи с грохотом провозят мимо нас внушительного вида длинноствольные орудия. Мы вынуждены свернуть в сторону, чтобы уступить дорогу этим страшилищам. Затем мы пропускаем две санитарные автомашины с ранеными красноармейцами и третью – грузовую с ранеными лошадьми. Я стою у края дороги, и прямо надо мной проплывают, покачиваясь, огороженный жердями борт автомашины, влажная от росы лошадиная шея и огромный, лиловый, слезящийся глаз раненой лошади. Это первые жертвы ночного боя.

Штаб части командира Козлова расположен неподалеку. В лесистой лощине мы оставляем свою машину, идём к штабу. Крутой подъём на холм, сплошь поросший вековыми соснами, и вот мы уже около территории штаба. В нескольких шагах от нас на тропинке неожиданно и бесшумно, как призрак, возникает фигура красноармейца. Невидимый раньше, он неслышно появился из-за куста. Но на этом призраке маскировочный халат, и вооружён он автоматической винтовкой. Держа её наперевес, пытливо оглядывая нас, он спрашивает пропуск, и пока внимательно просматривает наши пропуска, куст тихо шевелится, и я вижу сквозь листву направленные в нашу сторону тусклые жала двух штыков.

Земля здесь изрыта щелями. Часто встречаются блиндажи, прикрытые ветвями. В лесу довольно много автомашин, но рассмотреть их можно только на близком расстоянии, так умело они замаскированы. Всюду видны сапёры. Стучат топоры, повизгивают пилы, роются новые убежища, пахнет в лесу сосновой хвоей и влажной глиной. Возле штабной землянки нас встречает коренастый капитан…»

«Бой, начавшийся с утра ленивой перестрелкой, сейчас разгорается».

«Вскоре приходит генерал Козлов. Пожилой, с седыми висками, неторопливый в движениях генерал – участник пяти войн. Он здоровается с нами, устало садится на скамью и, положив большие, мясистые руки на разостланную на столе карту, говорит:

– Чаем вас угощали? Нет? Как же это так! Подайте нам чаю да поживее!

Крестьянин в прошлом, генерал с восемнадцати лет находится на военной службе. У него простое русское лицо, слегка приподнятый нос и насмешливо-умные голубые глаза».

Шолохов встретился и коротко поговорил с генералом Лукиным. Это был 49-летний человек с неулыбчивыми, широко поставленными глазами: правый заметно меньше левого. Уши оттопыренные, крупный нос чуть набок. Без волевого подбородка и прочих внешних генеральских примет.

Лукин не вспоминал, что