Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Более того, Уилсон надеялся переориентировать британскую международную политику путем присоединения к Общему Рынку Европы. Наконец-то стало ясно: база в Адене в меньшей степени представляет собой щит, чем цель. Это стало определенностью после появления «Белой книги». Теперь друзья из Федерации не могли ничего получить от иностранной державы, зато противников подбадривала уверенность в победе. Британский гарнизон в Адене не мог получить поддержку местных жителей и чувствовал себя преданным.

По словам последнего верховного комиссара сэра Хамфри Тревельяна, «когда колониальная держава поворачивается спиной, она подставляет задницу, чтобы под нее поддали»[2863]. Национально-освободительный фронт начал новые атаки на британскую армию, которая понесла 369 потерь в 1967 г. (сорок четыре человека было убито)[2864]. Повстанцы нанесли удар и по главному сопернику, Фронту Освобождения Южного Йемена, основанному в январе 1966 г. Три представителя ООН, которые приехали с визитом и о которых «Санди телеграф» говорила, как «о трех шумных и недовольных наглецах»[2865], ничего не сделали для сохранения мира. Зато они сильно дискредитировали роль Британии в колониальном конфликте, который становился все более яростным с каждой минутой. Расовая ненависть накаляла атмосферу Адена, словно перед грозой. Она была почти «ощутима, просачивалась в кожу, пытаясь завладеть вашим разумом»[2866].

Победа Израиля над Египтом в Шестидневной войне в июне 1967 г. еще более усилила антагонизм. Арабы Адена распевали лозунг: «Пуля против Англии — пуля для Израиля!» Силы безопасности подвергались атакам ракет, минометов, гранат и бомб, а также стрелкового оружия. Один рядовой едва избежал смерти, когда пуля вошла в ствол его винтовки, «сняв его, как банановую кожуру, и перебросив его самого через всю комнату»[2867]. Перед пикетом, окруженным колючей проволокой, Ланкастерские Фузилеры установили плакат с надписью: «Пожалуйста, не стреляйте ракетами по этому строению, которое небезопасно»[2868]. Это предписание проигнорировали. Бойцы Национально-освободительного фронта захватили Кратер, грабили, жгли и убивали, как хотели. Аргильский и Сазерлендский Хайлендерсктие полки под командованием полковника Колина Митчелла, желавшего возвращения к империи и прозванного «Сумасшедший Митч», заново взяли Кратер. Полковник с подчиненными вошел под звуки оркестра волынщиков, который играл «Голые скалы Адена», и устроил «великолепное шоу, черт побери!»[2869] Но шотландцы наступали только для того, чтобы прикрыть отступление Британии. Национально-освободительный фронт закреплялся везде. Он был настроен завоевывать власть с оружием в руках. Поэтому пока в Женеве шли переговоры, перестрелки все еще продолжались на улицах Адена. Лидеры Федерации сбежали в Саудовскую Аравию и другие места, отправив свои лимузины морем.

Британцы уходили с достоинством — насколько это было возможно Темным вечером 14 ноября 1967 г., когда небо было затянуто тучами, двести экспатриантов присутствовали на последнем коктейле в Доме правительства. Председательствовал Тревельян, крепкий маленький мужчина с огромными ушами, которые шевелились, когда он говорил. Все сжимали свои стаканы и разговаривали «с особым напряжением, лихорадочностью и безумием, которые можно увидеть только на таких мероприятиях»[2870]. Лихорадочное, безумное состояние смягчалось ностальгией, которая лучше всего выражена в официальной подделке под «Элегию» Грея:

Уже бледнеет день, скрываясь за горою;Вдали взрываются граната или две.Усталый бедуин медлительной стопоюИдет, задумавшись и жизнь отдав судьбе.В туманном сумраке окрестность исчезает…И спущен флаг, и не взлетит он вновь.Лишь изредка, жужжа, здесь пуля пролетает,Лишь слышится вдали предсмертный тихий стон.Лишь слава прежняя — вот все, что нам осталось,Увы, не ново то, что под луной.Рим рухнул. Римская наследница сломалась,Ее владычества закончился покой[2871].

Через две недели Тревельян инспектировал почетную стражу, которую собрали из всех родов войск. Отказавшись от «Доброго старого времени», оркестр Королевского ВМФ с корабля ее величества «Игл» играл: «Ее пальцы не те, что были раньше». Советник по безопасности верховного комиссара был последним, кто взошел на борт самолета Королевских ВВС, который стоял с работающими двигателями на аэродроме Хормаксар. Он поднимался по трапу спиной вперед и держал в руке «Вальтер».

Тревельян не радовался передаче власти революционерам-марксистам. Но он говорил: по крайней мере, британцы не были вынуждены пробиваться из Адена с боем, оставив позади себя анархию, как в Палестине.

Некоторые его коллеги были столь же оптимистичны. Будущий министр иностранных дел Дэвид Оуэн зашел так далеко, что превозносил «наши славные достижения деколонизации». Но старый чиновник империи сэр Брайан Кроуи резко напомнил Оуэну: «Имеется маленький вопрос Адена и Южной Аравии, которые мы передали неизвестной банде яростных головорезов, единственной верительной грамотой которых стало то, что они победили еще одну банду головорезов в гражданской войне»[2872].

яДругие из числа служивших в Адене видели участие Британии в делах региона, как нравственно ущербное от начала и до конца. В своих неопубликованных мемуарах Реджинальд Хиклинг, советник по юридическим вопросам верховного комиссара, осуждал беспринципную власть, которую британцы имели над арабами, не испытывая к ним никаких симпатий и сочувствия. Он раздумывал о том, «какое представление историк будущего составит о последних днях колониальной политики Британии на Аравийском полуострове? Я думаю, что он увидит все наше предприятие, с 1799 по 1968 гг., как политику эгоистичной державы, которую во время упадка застиг врасплох интерес к самоуправлению. Если он окажется философом, то сделает вывод, что страна не может успешно управлять людьми, которых не любит»[2873]. Под конец, как жаловался предшественники Тревельяна, колониальная власть осуществляла деятельность в Адене с чувством вины. Как показывают комментарии Хиклинга, это чувство сохранялось в Британии после эвакуации и усиливало атмосферу антиимпериализма.

Уход из Адена произошел во время острого беспокойства из-за упадка Великобритании. В течение двух недель между прощальным коктейлем Тревельяна и его побегом из Хормаксара произошло обесценивание фунта стерлингов на 14,3 процента. Гарольд Уилсон делал все возможное, чтобы представить это как патриотический триумф, особенно, когда говорил перед компанией прирученных журналистов, известных как «Белое Содружество»[2874]. «Теперь мы сами по себе, — сказал он стране в тщетной попытке создать дух Дюнкерка. — Это означает: первым делом — Британия»[2875].

Это означало и конец напыщенных речей премьер-министра о том, что нужно быть мировой державой или ничем. По общему признанию, он пытался сохранить престиж страны, держась за ядерное оружие. Но авианосцами придется пожертвовать, чтобы сохранить подводные лодки «Поларис». И больше не шло разговоров о том, что границы Соединенного Королевства проходят в Гималаях. Перемены были не просто вопросом урезания обязательств Великобритании, чтобы те соответствовали ее возможностям. Саудовская Аравия и государства Персидского залива предлагали субсидировать продолжение британского присутствия к востоку от Суэца. Уилсон был теперь убежден: несмотря на вето французов, будущее его страны лежит в Европе. А это включает избавление от имперских сложностей. В январе 1968 г. он сделал очень важное заявление о том, что Великобритания уйдет с Дальнего Востока (кроме Гонконга) и района Персидского залива в течение трех лет.

Многие считали, что Уилсон подписал смертный приговор Британской империи. Он вызвал шок и разочарование от Аммана до Бахрейна, от Сингапура до Канберры, от Веллингтона до Вашингтона. Когда Джордж Браун, британский министр иностранных дел, пересек Атлантику с первоочередной новостью об отступлении его страны, американский госсекретарь Дин Раек вел себя «крайне неприятно».

Раек, который всегда говорил тихим голосом, сильно негодовал из-за «едкого запаха свершившегося факта», но сказал, что оставляет на усмотрение Брауна, который всегда говорил громко и любил выпить, возможность добавить несколько децибел, когда будет передавать его комментарии в Лондоне.

Раек «не мог поверить, что бесплатный аспирин и вставные зубы гораздо важнее, чем роль Британии в мире». Он осуждал ее отступление в изоляционизм «маленькой Англии» и настаивал: «Ради Бога, будьте Великобританией». По иронии судьбы, именно США, которые когда-то отвергали и осуждали Британскую империю, официально рассматривали ее происходящее сокращение, как катастрофическую потерю для человеческого общества[2876].