Князь Света (сборник) - Роджер Желязны

Он знал, что Путь Пейотля представлял собой еще более позднее нововведение, перенятое у юте. Во многих отношениях тот был новым также и для заблудших, хотя, возможно, затрагивал древние струны. Говорилось, что перекрещенные линии на земле позади жертвенника являются отпечатками ног Христа. Он же предпочитал считать их следами гигантской птицы. Он знал, что никогда не вернется к хогану Пейотля, ибо то был не его путь, хотя и принес ему важную весть. Будь то добро или зло, он видел, что ему на роду написано стать охотником.

Он закончит образование и выучит песни, которым хотел научить его дядя. Он не знал, что обе эти вещи будут важны в охоте, на которую он однажды должен отправиться. Он станет чтить старые пути, но научится и новым — самые старые пути и самые новые. В этом нет противоречия, ибо индеец-навахо — одно из самых приспособляемых существ на Земле.

Соседи-хопи танцевали и молились о дожде. Его народ так не поступал. Они стремились скорее сожительствовать с окружающей средой, не управлять ею. Пуэбло, зуньи и хопи жили скученно, словно бледнолицые в кондоминиумах. Его народ так не поступал: жили порознь, и семьи заботились сами о себе. Другие племена включали слова бледнолицых в свой язык, чтобы объяснить новые понятия. Язык же навахо даже в двадцатом веке развивался, чтобы идти в ногу с изменяющимися временами — более двухсот новых слов для названий различных деталей двигателя внутреннего сгорания. Они учились у англичан, испанцев, пуэбло, зуньи и хопи. Они перемещались, они приспосабливались, но оставались самими собой. Не просто так они считали себя потомками Переменчивой Женщины.

Да. Он научится как новому, так и старому, говорил он себе. И Черный Бог будет сопровождать его на охоте.

И это произошло. Однако он не рассчитывал на столь сильные перемены в отношении Народа во времена искривленного времени, когда он находился вдали. Они по-прежнему являлись Народом, отличным от других. Но скорости изменений в них и в нем были различны.

Теперь, глядя на мир с вершины Маунт-Тейлор, он видел, что Черный Бог, избравший его, сдержал обещание, превратив в сильнейшего охотника своего времени. Вот только теперь он уволен, а те дни прошли. Казалась излишней попытка личности приспосабливаться и дальше. Народ как целое являлся организмом и имел много времени для медленной адаптации. Пусть будет так. Его замысел остался неосуществленным. Вероятно, правильнее уйти сейчас от него в красоте и умереть, как легенда, которой он стал.

Он завел песнь вершины горы для этого места. Стаккато слов катилось по миру.

Облака под ним приобрели цвет дыма. Что-то пронеслось над головой, издавая одну-единственную каркающую ноту. Позднее он обнаружил черное перо, упавшее поблизости. Когда он присовокупил перо к своему хишу в суме из неповрежденной шкуры оленя, то стал гадать относительно его двусмысленного характера. Черное, цвет севера, направление, в котором двигаются духи умерших… Черный север, с которого возвращается чинди, наряду с другим злом… Черное означает север, означает смерть. Однако и Ворон мог бросить черное перо, послать ему. И что же это может подразумевать?

Что бы это ни было… Хотя он не мог истолковать глубины всего этого, он видел поверхность. Он начертил указательным пальцем на пыли круги, а потом их стер. Да. Он знал.

Но по-прежнему сидел там, на своем острове в небе, а день уже переполз через полдень. Наконец раздался ожидаемый звонок. Он знал, что это Эдвин Теддерс, еще до того, как услышал голос.

— Билли, мы здесь страшно нервничаем. Ты изучил досконально данные?

— Да.

— К чему-нибудь пришел?

— Да.

— Можешь перенестись сейчас?

— Нет. Поблизости нет ни одной кабины.

— Ну, так доберись до нее! Мы должны знать, а я не хочу говорить по телефону.

— Не могу, — сказал он.

— Почему?

— Если интересующая нас дама имеет в числе своих достоинств, способность узнавать, что у людей на уме, я не хочу, чтобы она извлекла это из вас.

— Подожди минутку. Я перезвоню.

Чуть позднее прозвучал второй звонок.

— Ладно. Вот вернейший вариант. Слушай, это будет прыжок-скачок из кабины в место, которое никто не знает. А она взорвется сразу после переноса.

— Если дама сумеет отрубить ток…

— Может, да, а может, нет. Мы, к тому же, пригласили людей с пси-способностями.

— Это не лишнее, но они не все предсказуемы. Верно?

— Некоторые очень хороши.

— Они вам что-нибудь обнаружили?

— Пока ничего. Ну, так что у тебя на уме? Можешь ли ты изложить это настолько общо, чтобы мы ухватили идею без каких-либо подробностей, которыми она может воспользоваться?

— Нет.

Последовала пауза. Потом Теддерс воскликнул:

— Черт! Мы должны иметь хоть что-то, Билли! Мы же можем помешать друг другу.

— Вы даже не узнаете, что я рядом.

— Ты будешь находиться в этом районе?

— Помните, никаких подробностей? Даже ваши собственные пси могут выудить их из вас… Тогда она сможет извлечь это из них, если потерпит неудачу с вами.

— Если ты собираешься оказаться по соседству, пси смогут так же легко извлечь все из тебя.

— Не думаю. Первобытные люди порой умеют становиться непрозрачными для телепата. Я видел, как это происходит в других мирах. Я вновь стал первобытным.

— Короче, как скоро ты займешься заданием?

Билли посмотрел на опускающееся солнце.

— Скоро, — ответил он.

— Можешь просто изложить, что ты собираешься предпринять?

— Мы собираемся ее остановить.

— Ты стал монархом или редактором? Или заимел солитера? Что еще за «мы»? Ты должен поставить нас в известность, если подключаешь к делу других людей.

— Я не подключаю к делу других людей.

— Билли, мне это не нравится…

— Мне тоже, но работа будет сделана. Потом вы меня не достанете.

— В общем, прощай… Удачи.

— Прощайте.

Он повернулся лицом к белому востоку, голубому югу, желтому западу, черному северу и попрощался с ними, а также со Святыми горами. Потом спустился из одного мира в другой.

Ирокезы называли тебяСуществом без Лица.Я иду посмотреть, верно ли это,великий разрушитель,взятым наперевес копьем грозящийи поднятым топором.Я ставлю на землю ноги с пыльцой,когда шагаю.Я кладу руки тожес пыльцой.Я вращаю головой с пыльцой.Мои ноги, руки и телостали пыльцой,и мой разум, даже мой голос.Тропа прекрасна.Мои земли и селенья прекрасны.Акалани, Денета.Мой дух бродит по тебе.Я иду увидеть Безликого.Невосприимчивым к боли да буду шагать.С красотой вокруг себя да буду шагать.Он приближается в красоте.Я не вернусь.Будьте спокойны.

Энн Экстелл Моррис и ее муж-археолог Эрл рассказали историю про двух монахов-францисканцев: отца Финтана и отца Ансельма, путешествовавших в край белого тростника, Лу-ка-чу-кай, в 1909 году. Там, на юге Четырех углов, в горах без дорог и признаков жилья, они отдыхали как-то днем, а их проводник-навахо пошел прогуляться. Позднее проводник вернулся с большим, разукрашенным керамическим кувшином для воды. Отец Финтан, разбиравшийся немного в индейской утвари, распознал уникальность этой вещи и спросил, откуда она. Проводник места не назвал. Он лишь сообщил, что кувшин этот из брошенного города Предков — селения со множеством больших домов и высокой башней, места, где множество подобных кувшинов, некоторые все еще наполненные маисом, валяются повсюду, а также валяются одеяла, сандалии и орудия труда. Но он просто взял кувшин на время, чтобы показать им, и должен его возвратить, ибо когда-нибудь хозяева могут возвратиться. Где это селение? Индеец-навахо покачал головой и ушел с кувшином, а через полчаса вернулся. Позднее священники описали этот сосуд Моррисам, которые отнесли его к третьему периоду пуэбло — одной из вершин в культуре юго-запада.