История Рима (с иллюстрациями) - Сергей Ковалёв

Odi et amo. Quare id faciam, fortasse requiris

Nescio, sed fieri sentio et excrucior.

И ненавижу ее и люблю. «Почему же?» — ты спросишь.

Сам я не знаю, но так чувствую я — и томлюсь.

принадлежит к шедеврам мировой поэзии. «В этих двух строках — вся человеческая жизнь», — замечает один ученый-филолог.

Театр

В эпоху Гракхов римская драма переживает период своего расцвета, после чего быстро начинает клониться к упадку. В трагедиях Луция Ак­ция (170 — около 85) нашел свое выражение героический дух эпохи. Акций был сыном вольноотпущенника из Умбрии. Он написал большое число тра­гедий (около 50)[373], подражая в них греческим трагикам (преимущественно Эсхилу, Софоклу и Эврипиду). Кроме этого, Акцию принадлежат две претексты на римские сюжеты: «Брут» (на тему об изгнании Тарквиния) и «Энеады» (самопожертвование Деция Муса в битве при Сентине).

Акций был последним крупным драматическим писателем республи­канской эпохи. В I в. до н. э. трагедия и комедия вытесняются тем низ­шим родом комедийного сценического искусства, который известен под названием ателланы и мима. Теперь оба эти жанра получают литератур­ную обработку, отчасти под влиянием Суллы, который был большим лю­бителем грубой сценической буффонады. Нам известны имена римских поэтов начала I в. Помпония и Новия, которые придали ателлане пра­вильную литературную форму. От них дошли многочисленные заглавия пьес и ряд мелких фрагментов. В таком виде ателлана получила широкое распространение, явившись предшественницей итальянской commedia dell'arte.

Прототипом римского мима были, вероятно, аналогичные греческие произведения эллинистической эпохи. Однако не исключено, что и в Ита­лии существовал собственный жанр народного балаганного фарса. Этот жанр получил литературное оформление также в начале I в. до н. э. Наи­более знаменитыми авторами мимов были римский всадник Децим Либерий и вольноотпущенник Публилий Сир.

Если ателлана была построена на четырех основных персонажах-мас­ках (Папп, Доссен, Макк и Буккон), выступающих в разнообразных ситу­ациях и ролях (даже женских), то мим предоставлял большие возможнос­ти автору и актеру. Роли в нем исполнялись без масок, в женских ролях выступали женщины. Сюжеты миму давала обыденная жизнь, но встреча­лись пьесы авантюрного и даже мифологического характера. Язык мима был простонародным, большое место отводилось импровизации, и вооб­ще план пьесы часто нарушался. Подобно ателлане, мим прекрасно под­ходил невзыскательным вкусам римского зрителя и продержался на рим­ской сцене вплоть до времен Поздней империи.

Принципат Августа

Мы уже говорили о том, как переход от длительной эпохи граждан­ских войн к устойчивому гражданскому миру породил в кругах римской интеллигенции творческий подъем, хотя последний носил довольно огра­ниченный и специфический характер. К сказанному нужно прибавить со­знательную политику императора, покровительствовавшего тем литера­турным течениям, которые отвечали духу его мероприятий. Так, он неиз­менно благоволил к Вергилию и Горацию, которые были настоящими придворными поэтами. Титу Ливию Август прощал его умеренный рес­публиканизм за общий консервативно-патриотический характер его «Ис­тории». Император не только сам старался задавать тон и направление рим­ской литературе, но и широко использовал для этого своих помощников.

Особенно известен в этом отношении Гай Цильний Меценат, ближай­ший друг Августа, имя которого стало нарицательным для обозначения щедрого покровителя литературы и искусства. Меценат сам был писате­лем-дилетантом. В его доме собирался кружок писателей и поэтов, к кото­рым принадлежали Вергилий, Гораций, Пропорций и др. Меценат щедрой рукой помогал литераторам, но зато направлял их деятельность в то рус­ло, которое нужно было Августу.

Другим литературным кружком являлся кружок Мессалы. Хотя Мессала также считался сторонником Августа, но прежние республиканские убеждения, по-видимому, не были им полностью изжиты. Этим объясня­ется тот факт, что в кружке Мессалы, куда также входил ряд крупных по­этов (например, Тибулл), отсутствовал культ императора, характерный для кружка Мецената. Однако это обстоятельство не уничтожает самого фак­та покровительства деятелям литературы и искусства со стороны знати, типичного для эпохи принципата Августа.

Заботясь о возвеличении своей власти, Август приложил немало уси­лий для создания нового имиджа главного города своего государства — Рима. По свидетельству его древнего биографа, «он так отстроил го­род, что по праву гордился тем, что принял Рим кирпичным, а оставля­ет мраморным; и он сделал все, что может предвидеть человеческий разум, для безопасности города на будущие времена. Общественных зданий он выстроил очень много; из них важнейшие — форум с храмом Марса Мстителя, святилище Аполлона на Палатине, храм Юпитера Громовержца на Капитолии... Некоторые здания он построил от чужо­го имени, от лица своих внуков, жены и сестры, например портик и базилику Гая и Луция, портики Ливии и Октавии, театр Марцелла. Да и другим видным гражданам он настойчиво советовал украшать город по мере возможностей каждого, воздвигая новые памятники или восста­навливая и улучшая старые. И много построек было тогда воздвигнуто многими гражданами: Марцием Филиппом — храм Геркулеса Мусагета, Луцием Корнифицием — храм Дианы, Азинием Поллионом — ат­рий Свободы, Мунацием Планком — храм Сатурна, Корнелием Бальбом — театр, Статилием Тавром — амфитеатр, а Марком Агриппой — многие другие превосходные постройки... Для охраны от пожаров он расставил посты и ввел ночную стражу, для предотвращения наводне­ний расширил и очистил русло Тибра, за много лет занесенное мусо­ром и суженное обвалами построек... Священные постройки, рухнув­шие от ветхости или уничтоженные пожарами, он восстановил и нарав­не с остальными украсил богатыми приношениями» (Светоний. Боже­ственный Август, 28—30, пер. М. Л. Гаспарова). Заботясь о своем личном престиже, Август широко использовал традиционный для римских политиков способ — устройство для народа всякого рода зрелищ и увеселений, стремясь, однако, и здесь тоже затмить все, что делалось раньше другими. «В отношении зрелищ, — свидетельствует тот же источник, — он превзошел всех предшественников: его зрелища были более частые, более разно­образные, более блестящие. По его словам, он давал игры четыре раза от своего имени и двадцать три раза от имени других магист­ратов, когда они были в отлучке или не имели средств. Театраль­ные представления он иногда устраивал по всем кварталам города, на многих подмостках, на всех языках; гладиаторские бои — не только на форуме или в амфитеатре, но также и в цирке и в септах[374] (впрочем, иногда он ограничивался одними травлями); состязания атлетов — также и на Марсовом поле, где были построены дере­вянные трибуны; наконец, морской бой — на пруду, выкопанном за Тибром, где теперь Цезарева роща. В дни этих зрелищ он расстав­лял по Риму караулы, чтобы уберечь обезлюдевший город от гра­бителей» (там же, 43).

В том же русле лежали заботы Августа о развитии творческой жиз­ни в Риме. Отлично понимая значение и литературы, и искусства в борьбе за умы людей, Август, покровительствуя и поэтам, и худож­никам, старался держать их под неусыпным контролем, что, однако, не мешало некоторым из них проявлять творческую самостоятель­ность. Примерами могут служить Тит Ливий, прославлявший доб­лести древних республиканцев, и Овидий, который, вопреки консер­вативной политике принцепса, долгое время был привержен легкой эротической поэзии и соответственному образу жизни, пока, нако­нец, не поплатился за это изгнанием из Рима.

Впрочем, внимание Августа к литературному творчеству было обус­ловлено не только политическим расчетом, но и личным непосредствен­ным интересом человека образованного и не чуждого творческим заня­тиям. «Красноречием и благородными науками, — рассказывает Светоний, — он с юных лет занимался с охотой и великим усердием. В Мутинской войне среди всех своих забот он, говорят, каждый день на­ходил время и читать, и писать, и декламировать». Что касается соб­ственных литературных занятий Августа, то, по словам Светония, «он написал много прозаических сочинений разного рода», в том числе — специальные огороженные места на Марсовом поле.

«Возражения Бруту о Катоне»[375], «Поощрение к философии» и «О своей жизни». Они до нас не дошли, причем особенно можно пожалеть об утрате автобиографического сочинения Августа, весьма обширного, судя по тому, что оно состояло из 30 книг. Пробовал свои силы Август и в поэзии, но здесь его успехи, по его собственному признанию, были ме­нее удачны (Светоний. Божественный Август, 84—85). Говоря о литературных упражнениях Августа, Светоний, между про­чим, сообщает, что он «никогда не говорил ни перед сенатом, ни перед народом, ни перед войском, не обдумав и не сочинив свою речь заранее, хотя не лишен был способности говорить и без подготовки. А чтобы не полагаться на память и не тратить времени на заучивание, он первый стал все произносить по написанному. Даже частные бесе­ды, даже разговоры со своей Ливией в важных случаях он набрасывал заранее и держался своей записи, чтобы не сказать по ошибке слиш­ком мало или слишком много» (там же, 84). Подробность эта чрезвы­чайно любопытна: она не только подтверждает свершавшуюся как раз в ту пору в античной словесности (т. е. во всех видах гуманитарного образования) переориентацию с речи по преимуществу устной, со­хранявшей традиции естественного диалога, к речи письменной, но и рисует нам новый тип выступления властителя перед народом, не обо­сновывающего, а диктующего свою волю, а соответственно и бюро­кратическое окостенение красноречия. В прежние времена Республи­ки ни один политический деятель не мог выступать по записке, не рис­куя быть осмеянным и прогнанным с трибуны.