Наполеон Бонапарт - Альберт Манфред

С течением времени споры и разногласия стали возрастать. Предметом постоянных взаимных подозрений и препирательств было Великое герцогство Варшавское. Александр I подозревал Наполеона в стремлении восстановить Польшу. Политика Наполеона в польском вопросе была действительно двусмысленной. Он не скупился на обещания польским патриотам, но в то же время, став уже монархом, связанным со старыми европейскими династиями, был чужд мысли восстановить независимое Польское государство. В апреле 1811 года Бонапарт говорил: «Я весьма далек от того, чтобы стать Дон-Кихотом Польши». Он не собирался жертвовать ничем реальным ради восстановления независимости Польши. Скорее напротив, он стремился поставить поляков на службу агрессивным французским планам, использовать их в своих интересах, реально ничего не делая для них. Но его постоянное заигрывание с поляками, его стремление сохранить на русских границах форпост в виде герцогства Варшавского вносило элементы нервозности, напряженности в отношения двух государств.

Александр был крайне чувствителен к вопросу о Польше, он придавал ему первостепенное значение. Увеличение территории герцогства Варшавского после войны

1809 года его весьма обеспокоило.

Чтобы покончить с вопросом о Польше, Александр предложил Коленкуру подписать конвенцию, по которой французская сторона официально обязывалась никогда не восстанавливать независимой Польши. Коленкур, человек умный, хорошо разбиравшийся в истинных намерениях французского императора и в политической обстановке в Петербурге, легко пошел на этот акт. 4 января

1810 года конвенция была подписана Коленкуром и Румянцевым, и она могла бы стать, по крайней мере на какое-то время, платформой примирения двух держав[1057]. Но оформление конвенции совпало по времени с трудными для Наполеона переговорами о его политическом браке. Уже говорилось, что Наполеон сватался к сестре Александра Анне Павловне, и этот демарш породил неисчислимые осложнения между Парижем и Петербургом. Здесь нет возможности вдаваться в историю этих тягостных для обеих сторон переговоров[1058]. «Династическое безумие» Наполеона нашло в конце концов свое завершение в браке с дочерью австрийского императора Франца II Марией-Луизой. Но затруднительные и, как казалось Наполеону, оскорбительные для его достоинства переговоры о браке с сестрой русского императора, оставшиеся безрезультатными, повлияли на решение вопроса о конвенции 4 января. Наполеон был задет лично[1059] и отказался ратифицировать конвенцию в тех формулировках, как ее подписал Коленкур, и внес иные предложения. Переговоры затянулись, и конвенция в конце концов не была подписана.

В литературе нередко встречаются утверждения, что охлаждение отношений между двумя державами было связано с неудачным выбором послов в обеих столицах. Выбор был действительно не вполне удачным. Первый царский посол — граф Петр Александрович Толстой — был убежденным противником франко-русского союза, тяготился возложенной на него миссией и все совершавшееся в Париже видел сквозь темные очки[1060]. По-видимому, не вполне удачен был выбор и первого посла Наполеона — генерала Савари, герцога Ровиго. Савари не хватало аристократизма, личного обаяния, которыми в полной мере обладал его преемник Коленкур; с военной напористостью и резкими манерами Савари было нелегко завоевать симпатии петербургских гостиных.

И все-таки, каковы бы ни были достоинства или недостатки первых послов — Толстого и Савари, возникшие разногласия происходили не от их личных качеств. После Эрфурта были найдены вполне подходящие послы. В Париж приехал князь Александр Борисович Куракин, один из авторов тильзитских документов, убежденный сторонник союза с Францией, человек обходительный и приятный, вполне пришедшийся ко двору. Коленкур также сумел завоевать симпатии петербургского общества. Но, несмотря на то что теперь и в Петербурге, и в Париже были хорошие посланники, отношения между обеими странами все более разлаживались.

Одним из главных источников разногласий оставалась проблема континентальной блокады. Антианглийская блокада была невыгодна с точки зрения экономических интересов господствующих классов России, и Александр пошел на нее скрипя сердце, потому что политические преимущества союза с наполеоновской Францией превышали экономический ущерб от антианглийской торговой политики[1061]. Но претензии Наполеона к русскому партнеру не были беспочвенны: было верно, что русские власти не проявляли педантизма в строгом соблюдении континентальной блокады. Они нарушали установленные жесткие правила, и удивляться тому не приходилось: они действовали в соответствии с собственными интересами. И хотя в переписке между двумя правительствами нередко затрагивался вопрос о тех или иных отклонениях от блокады, Наполеон должен был с этим мириться, потому что и само французское правительство по необходимости ее нарушало.

Пять лет континентальной блокады доказали на практике ее несостоятельность. Идея удушения Англии на островах была опровергнута жизнью. Наполеон, несомненно, недооценил ни значение технической революции в Англии, совершавшейся в эти годы, ни возможности британской торговли с США. Англия оставалась «мастерской мира»; она сохраняла неоспоримое преобладание на море, и сама французская экономика не могла обойтись без Англии. Наполеон нередко давал фактически указа ния нарушать континентальную блокаду. Так, например, в одной из директив Бертье он ясно дал понять, что надо закрыть глаза на ввоз кофе и сахара на Корсику[1062]. Французская промышленность даже в благоприятных условиях, стимулировавших ее рост, в силу технической отсталости и нехватки сырья не могла покрыть потребностей ни Европы, ни самой Франции в ряде промышленных товаров. Правительство вынуждено было давать лицензии на ввоз товаров, которые в конечном счете оказывались английского происхождения.

Ухудшение отношений с Францией толкнуло русское правительство на ответные меры. Тариф, введенный с начала 1811 года, повышал на пятьдесят процентов пошлины на все ввозимые промышленные товары; практически это был удар по французским интересам[1063]. Длительные войны, которые вело царское правительство, и политика континентальной блокады, резко сократившая экспорт товаров из России, отразились на состоянии русских финансов. Курс рубля резко упал.

Преодолеть финансовые трудности царское правительство пыталось с помощью займа у французского банкира Лаффита. Соответствующее соглашение после трудных переговоров было достигнуто. Лаффит, однако, поставил условие, чтобы соглашение было гарантировано французским правительством. Наполеон отказал в этом[1064]. Это было проявлением его нового, антирусского курса. Захват в 1811 году владений герцога Ольденбургского, ближайшего родственника царя Александра, показал, как далеко зашли франко: русские разногласия. Год от года накапливалось все больше спорных вопросов. Эти вопросы не касались коренных жизненных проблем, но возникло много разногласий частного характера.