Наполеон Бонапарт - Альберт Манфред

Наполеон, вернувшись в Париж, сразу забыл и о сыне, и о женщине, без которой, как ему недавно казалось, нет жизни. По-видимому, он был даже доволен, что не поддался сантиментам, непростительной слабости. Он энергично потирал свои маленькие руки. Пора, давно пора увенчать здание империи блистательным браком с царственной особой из самых знаменитых монархий. После возникших затруднений — они еще не были явными, но он их угадывал — с проектами брака с сестрой Александра I он все больше склонялся в пользу династии Габсбургов. Тысячелетняя монархия — это чего-то стоило! Камбасересу были уже даны указания основательно ознакомиться с этим возможным вариантом.

Наполеон был доволен; он даже что-то насвистывал. Он сам, инстинктивно, избежал подстерегавшей его опасности; он был теперь снова на верном пути.

Бедный, бедный корсиканец, позволивший ослепить себя позолотой имперского скипетра! Он прошел мимо простого человеческого счастья, приблизившегося вплотную: протяни только руку — оно рядом, достанешь, и заменил его мишурой внешнего блеска, обманчивого, лживого, заставившего позднее с ужасом и горечью вспоминать о роковых просчетах.

Наполеон вышел победителем из войны, грозившей ему неисчислимыми опасностями. Министр иностранных дел Шампаньи рассылал во все концы света победоносные реляции. Империя еще раз доказала несокрушимую мощь, а император — военный гений; кто решится еще им противостоять? Но люди, ближе наблюдавшие императора, утверждали, что они никогда его не видели таким сосредоточенным, хмурым, мрачным, как в дни пребывания в Шёнбруннском дворце. Передавали, что он чем-то болен, подвержен каким-то приступам. Дурное настроение императора чаще всего объясняли смертью Ланна. Наполеон был потрясен его гибелью; Ланна он любил и ценил больше всех; только от него одного он готов был выслушивать правду. Была распространена версия, будто умирающий Ланн, к которому Наполеон приходил дважды — утром и вечером, высказал ряд горьких истин и резко обвинил Бонапарта. Наполеон в своих мемуарах передал правдивый рассказ, как Ланн, лишившись обеих ног и чувствуя, что жизнь покидает его, сердился, ругался и цеплялся за Наполеона; он надеялся с его помощью остановить надвигавшуюся смерть[1044]. Такие вещи нельзя придумать; это была правда. Но весьма возможно, что это была лишь часть правды, а другую, тяжелую и трудную для Наполеона правду он не рассказал. Новейшие исследователи склонны принять за истину старую версию о горьких словах Ланна[1045].

Но как бы много ни значила для Наполеона гибель Ланна, ею нельзя объяснить его тягостное состояние. Он был солдат, он близко и часто видел смерть; он испытал уже и смерть Мюирона, Дезе, многих близких ему людей. Причина его дурного расположения духа была глубже: он не мог не чувствовать зыбкость почвы, на котором возвышалось казавшееся таким монументальным и прочным здание великой империи.

В Вене случилось странное происшествие. Во время смотра войск перед Шёнбруннским дворцом генерал Рапп, находившийся в свите императора, обратил внимание на юного, хорошо одетого немца, настойчиво добивавшегося возможности лично переговорить с императором. Что-то напряженное во взгляде этого внешне спокойного и сдержанного молодого человека показалось Раппу подозрительным. Он приказал его задержать и обыскать. Арестованный назвал себя Фридрихом Штапсом, сыном пастора, студентом, семнадцати лет. При нем был найден портрет молодой девушки и большой кухонный нож. На вопрос, зачем он взял с собой нож, он ответил хладнокровно: «Чтобы убить Наполеона».

Императору доложили о происшедшем, и он приказал привести к нему Штапса. «Почему вы хотели меня убить?» — спросил он молодого немца. — «Потому что вы приносите несчастье моей стране». — «Я вам причинил зло?» — «Да, как всем немцам». Спокойствие этого юного студента поразило Наполеона; он заподозрил, что перед ним сумасшедший, маньяк, и приказал своему врачу Кор-висару освидетельствовать его. Корвисар подтвердил, что Штапс совершенно здоров.

Видимо, что-то в этом собранном, непоколебимо уверенном в своей правоте молодом человеке нравилось Наполеону; может быть, он чем-то напомнил ему собственную юность в Балансе, Оксонне? Он обещал ему сохранить жизнь, протягивал руку примирения при одном лишь условии признания своей вины или какой-либо другой формы просьбы о прощении.

Штапс холодно, почти высокомерно отказался от всякой милости со стороны Наполеона. Старательно подбирая точные слова, он выразил «самое глубокое сожаление о том, что не сумел выполнить поставленной задачи…». «Черт вас возьми! Можно подумать, что преступление для вас ничего не значит!» — вскрикнул потерявший сдержанность Наполеон. Штапс ответил так же холодно и уверенно: «Убить вас — это не преступление, это долг».

Могущественный монарх, властитель величайшей империи, всесильный самодержец, перед которым все трепетали, он должен был почувствовать свое бессилие сломить волю этого дерзкого, несокрушимого в своей убежденности мальчишки. Тщетно Наполеон уговаривал его, предлагал выпустить на свободу, вернуть невесте, семье, если только он обещает не возобновлять попыток убийства. Штапс от всего отказался.

17 октября 1809 года Фридрих Штапс по приговору военного суда был расстрелян. Перед смертью он крикнул: «Да здравствует свобода! Да здравствует Германия! Смерть тиранам!»

Наполеон на всю жизнь запомнил этого юношу с таким твердым взглядом ясных глаз. Он вспоминал о нем на острове Святой Елены.

Наполеон был человеком действия, и он не мог себе позволить предаваться раздумьям, пусть даже горестным и критическим. Надо было безотлагательно реализовать все возможные преимущества одержанной над Австрией победы. Продолжая идти все тем же ложно избранным путем, ведшим его от одной ошибки к другой, Наполеон спешил завершить победоносный мир политическим браком. Он наивно полагал, что, породнившись с одним из царствующих домов великих держав Европы, он тем самым укрепит свою династию. Это «династическое безумие» — повторим еще раз выражение Маркса — завело его так далеко, что, наткнувшись на фактический отказ Александра выдать за него замуж свою сестру[1046], он решил жениться на дочери австрийского императора, против которого на протяжении тринадцати лет четырежды вел войну. В Вене первые же матримониальные намеки были восприняты с величайшей готовностью. Дом Габсбургов, имевший богатый опыт беспринципных сделок в любой сфере, и особенно в сфере династических брачных комбинаций, рассматривал сватовство победителя как счастливую находку. Все, начиная с Меттерниха и кончая оплачиваемым австрийцами Талейраном, обнаружили вдруг удивительную расторопность, не проявлявшуюся ранее ни при каких иных обстоятельствах. Мария-Луиза, мнение которой менее всего принималось во внимание, с точки зрения Меттерниха, стала главным козырем в антирусской игре. Разрушить франко-русский союз, ликвидировать «дело Тильзита» было навязчивой идеей Меттерниха. Брачный контракт Габсбургов и Бонапартов оказался для него божьим даром: никто не проявлял в этом деле столько стараний, как австрийский министр.