Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина

Известный врач М. А. Членов, встречавшийся в эти годы с Чеховым во время приездов последнего в Москву, в своих воспоминаниях пишет, что Чехов «в последние годы уже с необычайной для него страстностью, не перенося никаких возражений, (...) доказывал,что мы — „накануне революции"» («Чехов в воспоминаниях современ­ников», стр. 552).

В воспоминаниях Сергея Мамонтова, тогда молодого драматурга, которому при­велось лишь дважды встретиться с Чеховым, мы находим рассказ о беседе с ним в июне 1903 г. в подмосковной местности Наре, где Чехов жил в то лето: «Знаете,— сказал он,— торопитесь писать для театра. Общество будет интересоваться театром всего два, много — три года. А там ему будет уже не до театра. Настанут в России такие события, которые все перевернут вверх дном. Мы переживаем такое же время, какое переживали наши отцы накануне Крымской кампании. Только нас ожидает еще худ­шее испытание. Я это знаю наверняка» (С. Мамонтов. Две встречи с Чеховым.— «Русское слово», 1909, 150, от 2 июля). Чтобы не множить цитат, ограничимся еще ссылкой на аналогичные свидетельства режиссера Александринского театра Е. П. Карпова («Две последние встречи с Ант. Пав. Чеховым».— «Рампа и жизнь», 1910, № 24, стр. 391—392) п врача В. И. Киселева, в прошлом студента Киевского универ­ситета, участника студенческого движения, который в 1901 г. познакомился с Чехо­вым в санатории в Аксенове («В Андреевском санатории (Из воспоминаний о Чехове)».— «Орджоникидзевская правда», г. Ворошиловск, 1940, № 162, от 14 июля).

Тезис о решительных сдвигах в сознании Чехова в предреволюционные годы проч­но утвердился в советской литературе,— трудно найти сейчас статью или книгу о нем, где не было бы уделено большего или меньшего внимания этому тезису и его обос­нованию примерами из последних произведений писателя — «Три сестры», «Невеста», «Вишневый сад» и свидетельствами мемуаристов. Однако до сих пор в литературе о Чехове почти не было сделано попытки конкретизировать общие положения о влия­нии на писателя «атмосферы, полной революционного электричества», надвигающейся «революционной бури» и т. п. 1

До сих пор остается неисследованным вопрос о том, какие именно факты рус­ской общественной жизни, предвещавшие эту «бурю», доходили до Чехова, какими путями и из каких источников получал он информацию об этих фактах, как их вос­принимал и какие делал из них выводы. Известно, что Чехов был всегда, а в послед­ние годы особенно, внимательным читателем газет, что он получал их великое мно­жество — как столичных, так и провинциальных. Даже при заведомой неполноте, а в большинстве случаев и тенденциозности газетной информации о политической жизни страны, она все же давала читателю известное представление о происходящих в стране событиях.

Несомненно, что газеты не были единственным источником осведомленности Че­хова о фактах оживления и роста революционного движения в стране: газетная ин­формация восполнялась, а в иных случаях, конечно, и корректировалась живыми свидетельствами людей, встречавшихся с Чеховым или состоявших с ним в переписке. С этой точки зрения еще не было предпринято систематическое обследование огром­ного фонда писем к Чехову, сохраненных им в своем личном архиве (в дальнейшем мы пользуемся ими без ссылок на шифры Отдела рукописей JIB).

Не претендуя на полное освещение этой темы, мы в настоящей работе ограничи­ваемся систематизацией и анализом писем к Чехову, в которых содержатся те или иные отклики на события, связанные со студенческим движением конца 1890-х — на­чала 1900-х годов. Некоторые из этих писем в разное время были опубликованы (пол­ностью или в выдержках), но в большей своей части они до сих пор остаются ненапе­чатанными и их введение в научный оборот является давно назревшей задачей.

2

Началом нового и необычайно сильного подъема студенческого движения на рубеже нового века явились февральские события 1899 г. в Петербурге. 8 февраля — день основания Петербургского университета — студенты по традиции отмечали всегда шумно, беспорядочно и весело. По окончании торжественного акта они всей массой направлялись к Невскому, нарушая чинное спокойствие столицы нестройными воз­гласами и пением. В предыдущие годы этот день нередко отмечался инцидентами, в которых участвовали студенты. В 1899 г. решено было все это предотвратить. По указанию властей, ректор университета проф. Сергеевич объявил о недопущении бес­порядков в праздничный день, причем сделал это в оскорбительной для студентов форме, угрожая неподчинившимся наказаниями по статьям уголовного уложения. На годичном акте 8 февраля ректор был встречен шумом и свистом. По окончании акта студенты, несколько успокоившись, вышли из университета, но увидели, что полиция преградила им путь к Дворцовому мосту, через который они хотели пройти на Невский. Конная полиция, действовавшая по заранее отданному приказу, ответила на попытку студентов пройти за Неву ударами нагаек. Произошло столкновение, закончившееся победой полиции.

Негодующие и возмущенные грубым насилием, студенты решили прекратить посещение лекций и потребовали гарантий их личной неприкосновенности. На после­довавшие за этим полицейские репрессии учащиеся всех высших учебных заведений Петербурга ответили решением также прекратить занятия в знак солидарности со студентами университета. Волна возмущения быстро распространилась за пределы Петербурга, студенческая забастовка охватила многие русские города. По имеющимся данным, в забастовке приняло участие более 25 тысяч учащейся молодежи («История Московского университета», т. I. М., 1955, стр. 500).

Так, стихийно возникшие «беспорядки» в Петербургском университете переросли в событие общеполитического значения, явившись, по выражению современного нам историка, «началом периода „бури и натиска"» (В. И. Орлов. Студенческое дви­жение Московского университета в XIX столетии. М., 1934, стр. 321). Однако на этом этапе основная масса студенчества еще не осознавала ясно связи между своей борьбой за гражданские права, за академические свободы и общим процессом нарастания клас­совой борьбы в стране. Революционное сознание еще не овладело умами большинства студентов, а революционно мыслящая часть студенчества была слишком невелика и не могла играть руководящей роли. К тому же студенческие организации во имя лож­ного принципа сохранения единства всего студенчества, всех его группировок про­водили умеренную, приспособленческую тактику уступок буржуазным и отсталым слоям студенчества. Тем не менее события 1899 г. явились для многих студентов шко­лой политической борьбы, усилили влияние на них социал-демократических элемен­тов, послужили подготовительным этапом к дальнейшему развертыванию политически более зрелого движения последующих годов.

Первые сведения о событиях в Петербурге Чехов получил от брата Александра. В письме от 16 февраля 1899 г. Ал. П. Чехов писал ему: «У нас великое брожение умов по поводу студенческого волнения умов. Виновата полиция. Студенты ведут себя ве­ликолепно, сдержанно и с тактом. Все высшие учебные заведения — технологи, ин­женеры, лесники, даже духовная академия солидарно прекратили лекции по собст­венной инициативе, пока студентам не дадут гарантии, что их полиция не будет бить по