Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого – 2 - Александр Солженицын

А пока он что-то делал или не делал, решал или не решал, – а в батальонах петроградских происходили самочинные выборы командиров, а иных офицеров увольняли солдатским голосованием, а каких-то даже арестовывали.

И вот, Гучков должен был теперь начать с какого-то другого приказа – уступочного, капитуляционного, в чём-то подаваясь под напором «приказа №1», потому что нельзя было притвориться, что его нет. Что-то из «приказа № 1» неизбежно было принять – и уже выдать от министерского имени, чтоб не ломался военный строй.

Итак, начало министерской деятельности Гучкова было – сидеть над приказом Совета рабочих депутатов… и усваивать его…

Комитеты? Этого он уже не мог касаться. (Не мог отменить.)

Политическое подчинение войск Совету депутатов? Не мог отменить. (Мог не упоминать.)

Невыполнение приказов Военной комиссии?… (Невыполнение его собственных теперь приказов… Боялся, что так и будет.)

Ирония… Когда-то, порываясь к широким армейским реформам, сам же Гучков и предлагал ввести в армии коллективное обсуждение. (Да не такое, конечно…) А Столыпин ему отвечал: как только армия перестанет подчиняться единой воле – она сейчас же придёт в расстройство.

Оружие под контролем комитетов, а офицерам не выдавать? Этого нельзя было даже вообразить! (Но и нельзя открыто возразить.) Это следовало обойти как дичь.

Пункт шестой – вне строя солдаты не должны быть умалены в гражданских правах? Пункт седьмой – отменяется обращенье на «ты» и титулованье офицеров?

Вот только это и можно было принять. Признать. Переформулировать и издать собственным приказом – не своим №2 министра, стыдно, но очередным №114 по военному ведомству, продолжая беляевскую нумерацию.

Отменить наименование «нижний чин», заменив «солдатом». Отменить «ваше высокопревосходительство» и «ваше высокоблагородие», а: «господин генерал», «господин полковник», «господин ротмистр». Всем солдатам на службе и вне её говорить «вы». Отменить запрет солдатам курить на улицах, ездить внутри трамваев, сидеть в театре, посещать клубы и участвовать в политических союзах.

Этого – уже нельзя было не принять. Это – уже захватывалось властно. Да и было разумно. Да и соответствовало общественным идеалам.

А как с неотданием чести? Этого невозможно принять! Без чести – уже будет не армия! Но: и отвергнуть – обстановка не разрешает, вокруг этого слишком накалено.

Да отдача чести, становясь во фронт, конечно лишняя.

По петроградским условиям отчасти солдаты и правы: кто только не нацепил погонов, ещё и мундиры земгора, и солдату на улице с ума сойти, разглядывать этот блеск и всё козырять.

Какая-то логика есть, как во всякой реформе.

Дисциплина должна поддерживаться не механической честью, но профессиональным превосходством офицеров.

Несостоявшийся главный реформатор армии, Гучков теперь должен был душить слишком нетерпеливую реформу?

Досадно, как Совет депутатов обогнал его.

Как обогнала их всех – вся революция: из рук интеллигенции вырвана чернью, и уже не взять всей власти назад.

Честь пока решил обойти. О чести – надо будет срочно запросить мнение Ставки.

Но оттого что военный министр повторил хвостик приказа Совета депутатов, а на всё остальное не стукнул кулаком, не приказал комитеты разогнать, а оружие подчинить командирам частей, а не последним солдатам, – от этого получалось… что военный министр молчаливо одобрял и весь «приказ №1»?

Да, тут был парадокс, не разрешимый в рамках сегодняшнего дня. Но конечно с течением времени, исцеляющего разумного времени, и под влиянием жестокой боевой обстановки на фронте, этот утопический военный приказ петроградских гражданских интеллигентов и сам отпадёт, отсохнет как нелепый.

О, разумеется, с трибуны ещё 3-й Государственной Думы громя военные и морские порядки империи и произнося под аплодисменты жаркие слова о нужных усовершенствованиях (которые введут передовые разумные люди, придя к власти), – не такие усовершенствования имел в виду Гучков. Более всего он указывал уже тогда, что не видеть нам побед, пока не сменится командный состав, подобранный по принципу протекционизма и угодничества. И пока он – не омолодится.

Разве так это мечталось? Мечталась целая цепь разумных благоплодных реформ, которые очистят воинскую атмосферу, оздоровят весь воинский организм. Прежде всего – убрать с высоких постов всех дураков или стариков, непригодных, губительных, а поставить повсюду начальниками самых талантливых, отличных и соответственных, какие только есть в русской армии. Всё вредное – устранить, всё тормозящее – пересоздать. Последовательно произвести реформы условий назначения на должности, условий прохождения службы, системы пенсий, системы военного обучения, пополнения, мобилизации.

И вот сегодня он стал министром – но мог ли приступить к необъятному этому кругу? Шла война. Напирал Совет депутатов. Смел ли он? должен ли был теперь приступить к этой генеральной чистке командного состава и грандиозным преобразованиям армии?

А может быть – и да! Отчего же? Для чего и нужны эти реформы, если не для победоносности нашей армии? Когда же нам нужнее победоносность, если не во время войны?

Нас разрушают снизу – а мы будем быстро лечить сверху!

Но – с кем начинать реформы? Где его буйные младотурки, рассеянные по дальним линиям фронта? Когда сможет приехать Крымов? Хагондоков? Как отнесётся Гурко? Удастся ли сварить кашу с Алексеевым? (Впрочем, много легче, чем с Николаем Николаевичем.) На кого можно положиться близко, сильно, – на Непенина: абсолютно свой, передовой адмирал. Уже хорошо, Балтийский флот в кармане.

А в самом Петрограде, в двухстах саженях, в Главном штабе, сидел и ещё более передовой, ещё более последовательно либеральный генерал Поливанов, умница, помощник, с кем уже много обсуждено и думано по этой реформе, объяснять не надо.

Позвонил ему. Застал. И – сразу, горячо: откладывать невозможно, события не терпят, завтра воскресенье, так не положить ли начало великим реформам – просто сегодня? Вот, через несколько часов и собрать в довмине – нескольких генералов, нескольких полковников генштаба?…

Созвать – Поливанов согласен был. Но сомневался: что можно провести быстро и скоро, без серьёзной подготовки.

– Да вот хотя бы… снять национальные и вероисповедные ограничения при производстве в офицеры. Запрет держится, по сути, против евреев. Это сразу даст нам большую поддержку общественности. Эффектный, очень заметный акт.

Ещё несколько месяцев назад он сам был против этого. Но сейчас это будет укрепляющий шаг. Крепче станем против натиска, что офицеры – реакционеры.

Сговорились. Подобрали кандидатуры в комиссию.

Позвонил Гучков в Военную комиссию – и напал на Ободовского.

Новая мысль! Вот кто нужен! Вот удача!

– Пётр Акимович! Дорогой! Послужите России, не упрямьтесь! Я назначаю вас в комиссию по общей армейской реформе.

– Да что вы, Александр Иваныч, я же – не офицер, и вообще не военный человек.

– Вот вы-то, вы-то больше всего нам и нужны, с вашей головой!

Уж молчал Гучков, но про себя-то знал достаточно: а сам он, военный министр, со всем его давним волонтёрским опытом в Трансваале, Манчжурии или на Балканах, – разве он был военный человек?

Мысль о реформе подгорячила, обрадовала, стал Гучков набрасывать главные мысли вступительной речи на первом заседании комиссии.

Но тут поднесли ему телеграмму из Гельсингфорса: что адмирал Непенин – убит и растерзан толпой матросов!!!

Гучкова – как дубиной ударило, чёрные мурашки поплыли перед глазами.

421

Забавные бывают вещи в революцию: карьеры могут взметаться и ломаться почти фантастически. Вчера после обеда (стал обедать дома, эта неразбериха дискомфортабельная никогда не кончится, порядка уже теперь не дождёшься) Половцов пошёл с шифрованными телеграммами в Главное Управление Генерального штаба, отправить. У подъезда Главного Штаба увидел автомобиль Энгельгардта. Вот хорошо, до Таврического не пешком. Спросил швейцара, где полковник, узнал, что на прямом проводе со Ставкой. Вот как? Энгельгардт уже разговаривает прямо со Ставкой? С чего б это? Свои телеграммы сдал – и поджидал Энгельгардта. Тот вскоре вышел, очень раскраснелый и довольный. Сели в автомобиль. И вопросов подводить не надо. Энгельгардт так переполнен, что сам открыл: во-первых, что Михаил не принял престола (э-э-э, лучшее покровительство Половцова сводилось к нолю!). Во-вторых, что Гучков не будет военным министром, подаёт в отставку, а военным министром становится Энгельгардт, вот сейчас по этому поводу уже говорил с Алексеевым. И вот что – потому ли, что эти дни работали рядом, или в автомобиле оказались рядом, или понял, что за офицер Половцов:

– Плюньте вы на Военную комиссию, что это за учреждение, и ему теперь недолго существовать, – переходите ко мне, в военное министерство, будете непосредственно при мне.