Утеха падали - Дэн Симмонс

Кроме того, наше использование других всегда ими ощущалось, что приводило или к уничтожению их личности, или к блокировке последующих воспоминаний у них об этом, — это достигалось довольно просто, создавая в чужом сознании обычный провал. Теперь же я взирала на мир по крайней мере с шести разных точек зрения и абсолютно точно знала, что никто и не догадывается о моем присутствии в своем сознании.

Но могла ли я на самом деле использовать их? Я начала осторожно проверять возможность ненавязчивого контроля, то заставляя сестру без всякой необходимости взять стакан, то помогая ординатору закрыть дверь, то вынуждая врача говорить нечто иное, о чем он и не думал. Я не стала внедряться в них настолько глубоко, чтобы помешать их профессиональной компетентности. И ни один из них ни разу не ощутил в своем сознании моего присутствия.

Шли дни. Я выяснила, что пока мое тело пребывало в совершенной коме и жизнь в нем поддерживалась лишь благодаря повышенному уходу и непрекращающейся работе аппаратов, в действительности же я могла перемещаться в пространстве и заниматься его исследованием с неведомой мне дотоле легкостью. Я выходила из палаты, укрывшись в сознании молодой сестры, ощущая ее животную силу и бодрость, вкус ее ментоловой жвачки, а в конце коридора я выпускала еще одно щупальце сознания — не теряя при этом контакта со своей молодой сестрой! — и оказывалась в лифте вместе с врачом, заводила его «Линкольн-Континенталь» и преодолевала шесть миль к дому в пригороде, где его ждала жена... И все это время я продолжала сохранять контакт со своей медсестрой, с сиделкой в коридоре, интерном-рентгенологом, работавшим этажом ниже, и вторым врачом, который теперь стоял и взирал на мое коматозное тело. Расстояние перестало быть преградой для моей Способности. Много лет нас с Ниной поражала способность Вилли использовать своих пешек на гораздо большем расстоянии, чем были способны на это мы, но теперь я обрела еще более мощные возможности.

И силы мои все возрастали.

На второй день, когда я занималась апробацией своих новых ощущений и возможностей, ко мне в палату явились члены моей «семьи». Я не узнала высокого рыжеволосого мужчину и его худую светленькую жену, что затем я переместилась в приемный покой и взглянула глазами регистраторши на троих детей — и тут же вспомнила их. То были дети из парка.

Рыжеволосый мужчина, похоже, был встревожен моим видом. Я лежала в отделении интенсивной терапии, в котором палаты располагались, как куски пирога, расходившиеся от центрального сестринского поста. Лежала в переплетении трубок для внутривенных вливаний и сенсорных датчиков. Врач с листком бумаги, который сестра называла карточкой, отвел рыжеволосого от прозрачной перегородки.

— Вы родственник? — поинтересовался врач. Он был ловкий педантичный человек с целой гривой седых волос. Звали его доктор Хартман, и мне передавались то удовольствие, настороженность и уважение, которые испытывали сестры в его присутствии.

— О нет, — откликнулся рыжий великан. — Меня зовут Говард Варден. Мы нашли ее... то есть мои дети обнаружили ее вчера утром, когда она бродила у нас в э-э... в парке, близ дома. А потом она потеряла сознание, когда...

— Да-да, — откликнулся доктор Хартман, — я читал записанные с ваших слов сведения. Вы не имеете ни малейшего представления, кто она такая?

— Нет, на ней были только ночная рубашка и халат. Мои дети сказали, что она вышла из леса, когда они...

— И никаких других идей, откуда она могла в мяться ?

— Не-а, — ответил Варден. — Я... ну, я не стал звонить в полицию. Наверное, надо было это сделать. Мы с Нэнси прождали здесь несколько часов, а когда стало ясно, что эта пожилая дама... не собирается... я хочу сказать, что состояние ее стабильно... мы вернулись домой. Это был мой выходной день. Я собирался позвонить в полицию сегодня утром, но сначала решил узнать, как она...

— Мы уже поставили полицию в известность, — солгал доктор Харман. Тут я использовала его впервые. Это оказалось не сложнее, чем натянуть на себя старое любимое пальто. — Они приезжали и составили рапорт. Похоже, они тоже не знают, откуда взялась миссис Доу. Никто не сообщал о пропавших родственниках.

— Миссис Доу? — переспросил Говард Варден. — Вот как? Джейн Доу? Хорошо. Ну, для нас это такая же тайна, доктор. Мы живем на расстоянии двух миль от входа в парк, и, по словам детей, она появилась даже не со стороны входа. — Он снова посмотрел на мою кровать. — Как она, доктор? Вид у нее... ну... жуткий.

— У нее произошел обширный удар, — ответил доктор Хартман. — Возможно даже целая серия ударов. — Он посмотрел на непонимающее выражение лица Говарда и продолжил:

— У нее то, что мы называем мозговым кровоизлиянием. В ее мозг временно перестал поступать кислород. Насколько мы можем судить, кровоизлияние локализовано в правом полушарии мозга пациентки, это и привело к нарушению мозговых и нейрологических функций. Парализованной оказалась левая половина тела — запавшее веко, рука, нога, но в каком-то смысле это можно считать благо приятным признаком. Афазия — проблемы с речью — в основном вызываются кровоизлияниями в левом полушарии. Мы сделали ЭКГ и сканирование мозга, и, честно говоря, результаты несколько обескураживающие, Если мозговое исследование подтвердило инсульт и возможную закупорку центральной мозговой артерии, ЭКГ абсолютно не соответствует тому, чего можно было бы ожидать при обстоятельствах подобного рода...

Я потеряла интерес к этой сугубо медицинской терминологии и сосредоточила свое внимание на регистраторше среднего возраста, которая сидела в вестибюле. Я велела ей встать и подойти к детям.

— Привет, — заставила я ее сказать. — Я знаю, кого вы пришли навестить.

— Нас не пропускают, — ответила шестилетняя девочка, которая на рассвете пела мне «Хей, Джуд», — мы слишком маленькие.

— Но я знаю, кого бы вы хотели повидать, — продолжила регистраторша с улыбкой.

— Я хочу увидеть добрую тетю, — сказал мальчик, в глазах его стояли слезы.

— А я не хочу, — с вызовом заявила старшая девочка.

— И я не хочу, — подхватила ее шестилетняя сестра.

— Почему? — спросила регистраторша моим голосом. Мне было очень обидно.

— Потому что она странная, — ответила старшая девочка. — Мне показалось, что она мне нравится, а когда я вчера дотронулась до ее руки, она была странной.

— Что значит странной? — На носу регистраторши были очки с толстыми стеклами, поэтому изображение было искаженным. Я ведь надевала очки только для чтения.

— Странной, — повторила девочка. — Смешной. У нее кожа жесткая и скользкая, как у змеи. Я сразу отпустила ее руку, еще до того как ей стало плохо, но я сразу поняла, что она противная.