В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Семейная жизнь в доме Ворониных постепенно входила в обычное русло. Анатоль всей душой стремился домой вечерами, где в диванной его ждали его девочки — жена и дочь. Марина либо читала, либо занималась рукоделием, а Леночка возилась у ее ног с игрушками или с небольшой грифельной доской, что привез ей как-то Анатоль. Он обожала рисовать на ней что-то свое мелками, стирать тряпкой и снова рисовать.

— Вы всегда угадываете с подарком, — говорила ему с улыбкой Марина, а Анатоль при этом целовал ей руку и отвечал:

— Ну, на то я отец и муж, чтобы угадывать любые пожелания моих девочек.

Настала долгожданная Пасхальная суббота. Петербург словно просыпался от долгого зимнего сна, в который погружался на время Великого Поста. Во время пасхальной службы, на которую Воронины поехали в Аничков дворец, Марина молилась, как никогда ранее. Ей только в Высшей силе виделось ее спасение от душевных мук, что терзали ее. Кроме этого, она просила Создателя дать ей сил, чтобы снова впустить своего супруга в свою спальню, ибо она так и не смогла сделать этого. Анатоль провожал ее после ужина до дверей в ее половину и кидал на нее вопросительный взгляд, но она только качала головой в ответ, виновато улыбаясь. Она не могла переступить через мысль, что пуская в свою постель Анатоля, она предает Сергея, пока не могла.

В первый же выход в свет после окончания Великого Поста Марину трясло, словно она была дебютанткой. Сможет ли она сдержаться, увидев Сергея среди приглашенных? Сможет ли не выдать себя с головой в своем чувстве или даст понять окружающим, что он по-прежнему небезразличен ей? Но ее страхи были напрасны — она не встретилась с Загорским ни в этот вечер, ни в последующие, как ни высматривала его в толпе. Тогда Марина решила узнать, какие толки ходят по поводу него, и в один из вечеров заняла место среди многочисленных маменек, вывезших на бал дочерей и зорко наблюдающих за ними со своего поста в креслах у стен бальной залы. Она не ошиблась — как и раньше, Загорский был на языках светских кумушек. Только вот услышанное совсем не порадовало ее.

— Ах, этот polisson prince Zagorsky все никак не успокоится, — говорила одна, обмахиваясь большим расписным веером, не забывая, впрочем, кидать взгляды на танцующих вальс, где в танце шла ее дочь-дебютантка. — Говорят, он уже проиграл в карты одно из имений или даже два. Так и разориться недалеко.

— Ах, душенька, его сиятельство никогда не даст внуку проиграть семейное наследие, — возразила ей другая. — А при состоянии Загорских одно проигранное имение — невелика потеря. Жаль, что он совсем не выезжает, такая завидная партия!

— Конечно, князь — un parti très brillant[298], — проговорила третья, поправляя длинный плерез[299], спускавшийся на плечо. — Но ходят толки, что он совсем повредился умом, а это отнюдь не положительное качество для жениха. Судите сами, он, говорят, никуда не выходит, кроме трактиров и клуба. Конечно, и ранее у него наблюдались подобные наклонности, но нынче они перешли все границы. И почему его сиятельство не приструнит внука?

— Может, это пройдет со временем? — сказала первая дама. — Ведь судя по его виду, ему пришлось совсем несладко там, на Кавказе. О Боже, вы видели его лицо?

— Да, полагаю, вы правы. Ко всему князю приходится привыкать заново. Ведь, скорее всего, он просто отвык находиться в приличном обществе. Ему нужна женская рука, его сиятельству все же следует женить внука, если он хочет увидеть наследников рода Загорских.

— Вы совершенно правы, баронесса, — снова вступила в разговор дама с плерезом в буклях. — Его сиятельство должен подумать об этом и поскорее, пока его внук не сделал то, что не удалось горцам. Говорят, давеча он устроил какие-то скачки в парке. Подумайте только — ночью при лунном свете! И как только не убился?

Дамы что-то еще обсуждали по поводу Сергея, но Марине было достаточно услышанного, чтобы понять, что Анатоль прав — Сергей снова вернулся в прежнюю жизнь. Она не хотела думать о том, что помимо трактира и клубов Загорский может еще посещать и чьи-то постели.

В один из вечеров Марине вдруг привиделся Загорский. Она шла в галопе с Анатолем. Сначала почему-то тогда им никак не удавалось взять необходимый шаг. Они путались, наступали друг другу на ноги. Сперва просто улыбались, когда выходила очередная промашка, потом уже не могли сдержать смеха. Как давно она не смеялась! Как давно не видела Анатоля таким радостным! Спустя миг после их начала их безудержного веселья ее взгляд упал в ряды наблюдающих за танцорами людей, и она заметила средь них знакомое до боли лицо.

Улыбка в тот же миг сошла с ее лица, она сбилась с шага, едва не упала, не поддержи ее Анатоль. Они едва снова выправили шаг, при этом ее муж, заметив, что с Мариной что-то не так, стал наблюдать за ней, нахмурившись. Она еле сдерживала себя, чтобы не оглянуться и не посмотреть снова на то место у колонны, где ей привиделся Загорский с бокалом в руке. В танце миновал полный круг, и Марина смогла, не вызывая подозрений у своего супруга, взглянуть туда. Загорского на том месте не было. Ей привиделось, успокоила она себя.

На следующее утро, когда Анатоль отбыл на службу после завтрака, скоро попрощавшись с женой и дочерью, Марине доложили, что ее желает видеть князь Загорский. Она быстро взглянула на карточку, чтобы убедиться, что не ошибается, и приказала привести визитера в диванную, где как обычно расположились они с дочерью. Когда же ее глупое сердце успокоится и перестанет каждый раз пускаться вскачь, едва она услышит схожее имя?

Старый князь вошел в комнату в сопровождении лакея, с трудом опираясь на свою вечную спутницу-трость. Марина с удивлением отметила, как он постарел за те несколько месяцев с Рождества, что они не виделись. Он всегда выглядел таким бравым, а нынче смотрелся совсем стариком. Матвей Сергеевич приложился к руке Марины, а потом с явным удовольствием опустился в предложенное кресло у огня. При виде Леночки, сидящей на ковре и что-то черкающей на доске, его лица впервые коснулась улыбка.

— Иди, милая, поздоровайся с Матвеем Сергеевичем, — напомнила ей Марина, и та, отвлекшись от своего занятия, вдруг заметила старого князя, неловко поднялась с колен и подбежала к нему с доской в руках.

— День, — кивнула она ему и протянула доску. — Элен рисует.

— Элен очень красиво рисует, — согласился с ней старый князь, гладя девочку по волосам. Она бухнулась снова на пол, но уже у его ног. Матвей Сергеевич задумчиво посмотрел на правнучку, потом обратился к Марине. — Меня все это время преследует чувство, что я предаю своего внука, утаивая от него правду.