В тебе моя жизнь... - Марина Струк

— Доброе утро, — поздоровалась она с ним, будто ни в чем не бывало, и подала знак лакею за своей спиной, чтобы ее обслужили. Анатоль откинулся на спинку стула и посмотрел на ее спокойное умиротворенное лицо, раздумывая, как ему следует сейчас поступить, что сказать в этой ситуации.

Марина же тоже взглянула на него. Она не улыбалась, ее глаза были холодны, и это больно укололо его.

— Доброе утро, мой ангел, — произнес Анатоль медленно, и она вздрогнула. — Надеюсь, что твоя хандра закончилась, моя дорогая? За окном такая чудесная погода, весеннее яркое солнышко. Тебе непременно следует сегодня выехать на прогулку, — она ничего не ответила, лишь пожала плечами. Анатоль продолжил смелее, уже не боясь, что она в любой момент может опять скрыться в своей комнате. — Я послал два дня назад гонца в деревню. Скоро нам привезут дочь. Я решил, что негоже ей уже быть далеко от родителей. Пусть будет с нами здесь, в Петербурге. У меня к тебя в связи с этим большая просьба — завтра к нам придут по рекомендации несколько претенденток на должность бонны для Леночка. Посмотри их, пожалуйста, и выбери ту, что по душе придется.

— А что Гнеша? — спросила Марина.

— Твоя няня уже не так молода, чтобы ходить за ребенком, — ответил Анатоль, пожимая плечами. — И потом, Леночка начинает говорить, а мне бы вовсе не хотелось, чтобы у нее была неправильная речь. Твоя нянечка по-прежнему может состоять при тебе, разумеется.

Обыкновенное утро супругов, обыденные проблемы, но почему Анатолю казалось сейчас, словно он играет роль в каком-то дурном водевиле? Он вдруг разозлился на самого себя, на Марину, что сейчас сидела с таким лицом, будто она находится на светском рауте — холодная, равнодушная. Ему вдруг захотелось задеть ее, уколоть также больно.

— Я полагаю, что вы все выяснили с Сергеем Кирилловичем, — резко произнес он. — Скоро мы начнем выезжать, моя дорогая, а ты знаешь, как порой бывает жесток свет в своих пересудах. Разумеется, мы можем и не повстречаться с ним, qui sait[296]? Ведь уже шепчутся, что князь Загорский снова вернулся к своей прежней жизни, а это означает, что ему будет вовсе не до балов и раутов.

— Вы видели его? — вырвалось у Марины прежде, чем она сумела взять себя в руки.

— Bien sûr que non![297] У нас с ним теперь разная жизнь, разные интересы: у него — все прелести холостяцкой жизни — карты, кабаки, женщины, я же человек семейный, мне не до этого.

Марина с шумом отодвинула от себя пару, расплескав при этом чай из чашки.

— Зачем вы мне это говорите? Вам доставляет удовольствие причинять мне боль? — спросила она, глядя Воронину прямо в глаза. — Полагаю, это ваша маленькая месть за унижение перед закрытыми дверями в мою комнату. Что ж, вы добились своего — мне больно. А теперь позвольте удалиться, у меня совершенно пропал аппетит.

Она поднялась из-за стола и направилась к дверям, услужливо распахнутым лакеем. Анатоль вдруг бросил салфетку и тоже вскочил из-за стола, бросился к ней и успел схватить за плечи буквально в дверях, взглядом приказывая лакею закрыть двери с той стороны и оставить их одних. Когда тот подчинился, Анатоль перевел взгляд на жену, которая упрямо смотрела в пол, не желая встретиться с ним взглядом.

— Я прошу прощения, если я обидел тебя, — проговорил он нежно. — Мне не по душе причинять тебе боль, но ревность гложет мою душу и заставляет говорить это. Я знаю, что обманывал тебя, и у тебя, верно, нет более доверия к моим словам. Но в этот раз я не солгал тебе. Черного кота никогда отмыть до белизны.

Марина подняла на него глаза, и он заметил, что они повлажнели, грозя вскоре пролиться очередным потоком слез. Он провел пальцами по ее векам, смахивая эти капли, разбивающие ему сердце всякий раз, как он их видел.

— Зачем вы говорите мне это? — спросила она едва слышно, отстраняясь от его руки. — Ведь я осталась здесь…

— Чтобы сожаления о том, что могло бы быть, не испортило твою жизнь в будущем, — проговорил мягко Анатоль и погладил ее плечи сквозь тонкую ткань платья. — Я знаю, ты непременно будешь представлять, что могло бы быть, поступи ты тогда иначе. Иногда воспоминания и мечты отнимают у нас возможность стать счастливыми наяву. У нас подрастает дочь. Это дитя совершенно не виновато, что так сложились наши судьбы. Мы просто обязаны сделать ее счастливой, вырастить ее красивой и умной барышней, чтобы ничто не омрачило ее судьбы.

Марина прикрыла глаза, в глубине души признавая правоту его слов. Ее маленькая дочь должна получить ту жизнь, которую Марина так желала для нее — полную любви и заботы. Леночка была любима и счастлива сейчас, так и должно остаться в будущем.

За эти несколько дней в уединенности своей спальни Марина многое передумала. Теперь она понимала, почему Загорский так легко отпустил ее из своей жизни, позволил ей уйти к другому мужчине. Для них было совершенно невозможно остаться вместе сейчас. Не будь брака с Ворониным, они могли бы объявить о своем тайном венчании во всеуслышание, начать новую жизнь с чистого листа, той, что они были лишены жестоким Провидением.

Но Марина была обвенчана перед всем светом, перед императорской четой с Анатолем. Потому ей с Сергеем следовало забыть об их браке, забыть о том, что когда-то их руки были соединены под епитрахилью, а они поклялись быть верными друг другу. Но как? Как объяснить это своему глупому сердцу, которое никак не хочет смириться с очередной потерей?

Вскоре приехали из Завидова Агнешка с маленькой дочерью Марины, и та смогла отвлечься от собственных горьких мыслей, погрузившись целиком и полностью в материнские заботы и хлопоты, всю себя отдавая Леночке. Успокоить свое сердце ей помогло не только присутствие Леночки, которую она теперь буквально не отпускала от себя, вызывая этим бурное неудовольствие нянечки, даже иногда брала ее к себе в постель на ночь. Агнешка передала Марине по приезде в городской дом небольшой сверточек с двумя маленькими бутылочками, плотно закрытыми пробками.

— Гэто тябе, моя касатка. Здесь, — она указала пальцем на одну из бутылочек. — То, что сэрца твое супакоиць. А гэто, что звычайно пьешь. От тягости.

Марина взяла в руки дар Зорчихи, на мгновение задумалась, а потом вернула одну из бутылочек Агнешке.

— Выброси это вон. Мне более нет нужды пить это зелье.

Ребенок. Маленький человечек, пахнущий по-особому, материнским молоком. Может, действительно, он сможет успокоить ее сердце, вернуть покой в ее душу. Ведь первые месяцы дитя будет настолько зависеть от нее, своей матери, не то, что Леночка сейчас. В свои два года она стремилась стать самостоятельнее, так и норовила вырваться из материнских объятий, не любила, когда ее долго обнимали и тискали.