Житие мое - Ирина Сыромятникова

Я сделал запись в дневник, и тема пошла в работу. Теперь остановить мое желание все знать не могли никакие Силы, люди или проявления стихий.

Глава 72

Цирк приехал!

Под лихой, бравурный марш по дороге пылила колонна расписных фургонов, влекомых громадными меланхоличными битюгами. Величественно шагали слоны, тигры в открытой клетке прижимались к решеткам полосатыми мордами, дирижер на платформе с оркестром так лихо размахивал своим жезлом, что было совершенно непонятно, помогает он музыкантам или наоборот. Впереди, в ярко-желтом автомобиле с отрытым верхом ехал хозяин (а скорее — вождь) толпы неунывающих актеров, при виде местных жителей, со всех сторон высыпающих к дроге, он вставал, приподнимал черный лакированный цилиндр и шевелил набриолиненными усами.

Нет, Ларкес не собирался покупать целую труппу, ему достаточно было знать кое-что про прошлое определенных людей и уметь делать намеки, а связать события двадцатилетней давности и солидного маэстро Бальзамо не смогли бы никакие Искусники.

Кому в голову пришла идея, что цирковых зверей угнетают? Однажды ночью «благородные борцы» открыли клетки, да еще и подожгли ненавистную «тюрьму животных». Мелкая живность, спрятавшаяся по углам, сгорела сразу. Огонь быстро перекинулся на деревянные фургоны, в узких проходах метались полуодетые люди, визжащие от страха лошади и звезды манежа, четыре огромных каштадарских льва. Одного растоптали напуганные запахом хищника слоны, двух застрелили подоспевшие полицейские, и лишь один достаточно доверял людям, чтобы позволить загнать себя в чудом уцелевший фургончик, но тоже не спасся — сердце огромной кошки не выдержало испытаний (львы, они такие). Через два дня труппа покидала город, оставив на главной площади — не разобранные руины, а на кладбище для бедняков — восемь скромных обелисков.

Зато теперь ни один фургон цирка Бальзамо даже теоретически не мог гореть!

Воинственно топорщились набриолиненные усы, гремела музыка, выпрыгивали из фургонов жонглеры и акробаты, кидали в воздух факелы и шли колесом. Город, последние два года живший как-нибудь, просыпался и ежился от порывов цветного ветра.

Дэрик рассматривал шумный карнавал с тихим раздражением. Теперь его внимания требовали почти две сотни человек, а ресурсы не бесконечны.

«Ничего, — утешал себя он, — циркачи уедут через неделю, а любой задержавшийся будет в городе как бельмо на глазу»

Реальность, естественно, не пожелала идти навстречу человеку — цирк задержался в городе на две недели (слишком уж хорошие были сборы), а когда пестрые фургоны снова двинулись в путь, с ними уезжали старая дева лет пятидесяти, тихо доживавшая свой век без подруг и родни, и кладбищенский сторож — заика и пьяница, иметь дело с которым считали зазорным даже городские попрошайки.

Но город не заметил потери — в Септонвиле поселились допельгангеры.

— Тебе хорошо, — бормотал помятый детина без следов заикания, — ходи, цветочки нюхай. А со мной все пытаются расплатиться самогоном! Я скоро и вправду алкоголиком стану.

— Амулет не работает? — поинтересовалась сидевшая напротив леди «синий чулок», хитро блеснув молодыми глазами.

— Работает. Но каждый раз такое чувство, что пью кошачью мочу.

Мнимая горожанка усмехнулась и продолжила обновлять грим, призванный превратить молодого, полного сил мужчину в опустившегося пьяницу. Баночки с пудрой и краской, парики и цветные карандаши были беззаботно раскиданы по столу: сторожка при кладбище — это такое место, куда в семь утра не могут нагрянуть посторонние.

Мастеров превращений Ларкес одолжил у армейской разведки, которую происшествие в Арангене, мягко говоря, не порадовало. Старшей в группе была Лаванда Килозо, уникальная в своем роде белая, обожающая рискованные предприятия. Волшебница с лицом семнадцатилетней девушки недавно разменяла пятый десяток лет, но по характеру осталась неугомонным подростком. Она врала, как дышала, могла перевоплотиться в любого человека даже без помощи магии, а с применением ворожбы сходство становилось просто пугающим. Противовесом легкомысленности мисс Лаванды служил ее напарник, Пит Брено — человек без капли Силы, зато обладающий фотографической памятью и редкой способностью передразнивать голоса (а заодно и возможностью поддержать белую грубой силой). Приказ переключиться на борьбу с внутренним врагом напарники восприняли с пониманием — в чем-то нынешнее дело было даже опаснее, чем миссия на острова.

— Говенный городишко, — констатировал Пит, любуясь в зеркало своим новым образом.

— Чем же? — немедленно встрепенулась волшебница. Ей провинциальные города нравились.

— Воруют. На дверях замки, на витринах — решетки, нищие на каждом углу, и это в провинции!

— Ты просто на западную окраину тележку не возил.

В бытность циркачом Пит продавал с лотка билеты и сувениры.

— А что там?

— Беженцы, о которых предупреждал координатор. Живут в бараках при прядильной фабрике.

Что значит присутствие такого контингента в городе, оба знали на множестве поучительных примеров.

— Схожу-ка я, потолкаюсь среди них, — решился Пит.

— Будь осторожен — побьют.

— Не впервой!

Лаванда одернула коричневое шерстяное платье, доставшееся ей от прототипа — мисс Табрет (когда-то пряжа из Септонвиля довольно хорошо продавалась), и попыталась разглядеть себя в крохотное зеркало.

— А я начну с рынка, — решила она.

Казалось бы, обнаружить в городе глубоко законспирированную группу без поддержки властей — немыслимое дело, но для шпиона подобная ситуация скорее норма, чем исключение. Не раз и не два Лаванде Килозо приходилось проникать в сокровенные человеческие тайны буквально по волшебству — слыша обрывки фраз, читая выражения глаз, наблюдая за позами и жестами. Под личиной мисс Табрет ходить по городу и слушать разговоры было очень просто — на эту серую мышку никто не обращал внимания, но для получения результатов таким методом требовалось время. Лаванда наслаждалась.

— Удачно сходил! — сообщил Пит, вернувшись из поселения беженцев. — Там Гуго никто не знает, меня приняли спокойно, даже поговорить удалось.

— И как?

— Мутно. Прядильная фабрика недавно загнулась, но уезжать отсюда никто не спешит, живут, не пойми на что, масса праздношатающегося народа, в том числе — прежде довольно состоятельного. Держатся очень изолировано — с местными не общаются. Школа — своя, при ней курсы для взрослых, но какой профессии там учат — загадка. Видел парочку «бойцов», звать Жуль и Буба. А у тебя как?