Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

т. Минину и сам прибыл на заседание бюро коллектива, где уже обсуждался список кандидатов в новое бюро»[1284].

Так и не получив официального согласия на свои начинания, как докладывал Анфалов в отчете перед ЦКК, инициативная группа была «вынуждена» вечером того же дня (9 января 1926 года), «опять через голову бюро», созвать общее собрание членов президиумов кружков для «обсуждения кандидатов в новый состав бюро». Присутствовал 51 человек. В президиум выбраны были сторонники Москвы: Зудов, Жук и Боровиков. «Меньшинству бюро коллектива пришлось действовать активно, – объяснил Зудов, – после того, когда на XIV партсъезде выяснилось, что наша делегация, прикрываясь авторитетом всей нашей организации, противопоставила себя всему съезду, а следовательно, и всей партии, на что не имела полномочий от всей организации».

В своих ответных выступлениях руководители бюро утверждали, что Минин и ленинградская делегация не собирались выступать против партии и ЦК. Они настаивали на принятии решительных мер против правого уклона и защищали некоторых ленинградских авторитетов от нападок со стороны московской партконференции, не более. Голосовали же они против резолюции по отчету Сталина ввиду процедурных нарушений и с желанием предупредить съезд об опасности «односторонне» заостренного толкования этой резолюции, которую на самом деле они собирались проводить в жизнь. Рыбин просил студентов поддержать руководителей организации в трудную минуту. «Мы отказали в созыве общего собрания, – защищал он действия бюро, – потому, что мы считали и считаем, что существование групп внутри коллектива является нарушением партустава и партдисциплины. Бюро коллектива не созывалось в последнее время, потому что не было неотложных вопросов, которые требовали бы немедленного решения»; «Наше отсутствие – Рыбина, Минина, Иванова и Плотникова – на сегодняшнем заседании бюро коллектива объясняется тем, что я был занят на заседании бюро райкома и просил перенести заседание с 10 часов утра на 4 часа дня, а остальные товарищи не были своевременно осведомлены».

Минин добавлял: «Я до сих пор считаю и считал себя хозяином и руководителем нашего университета, поставленным ЦК и губкомом нашей партии. Ко мне, как к организатору, не обращались за разрешением собрания, и по моему докладу я вовсе не должен быть на вашем собрании». Минину ответили: «Плохой хозяин, который не знает, что у него делается», но он продолжал: «Вы в миллионах экземплярах нашей прессы по всему союзу прокричали на меня позор, а сегодня ограничиваете мне время 15 минутами. Это свидетельствует о том, что вы сами попали впросак»[1285]. «Тов. Минин в течение 15 минут ничего по существу не сказал», комментировал Анфалов, а ограничился тем, что повторил: «…ваше осуждение по моему адресу… в большей мере осудило вас, чем меня».

Иванов, все еще стоявший на зиновьевских позициях, предложил считать решение старого бюро коллектива от 30 декабря, осуждавшее инициативную группу за «дезорганизаторские поступки», правильным. Встречная резолюция гласила: «Собрание нашего коллектива от 31 декабря считаем полномочным и принятые решения общим собранием вполне правильными». Только 5 голосов были отданы Иванову, и собрание перешло к подбору кандидатур в новое бюро[1286].

11 января было созвано общее собрание коллектива для перевыборов бюро. «Отчетного доклада делать не буду, – заявил Рыбин, – в силу того, что мне выражено недоверие на общем собрании кол<лекти>ва от 31 декабря. Кроме того, вы мне приклеили клеймо позора, которое должны снять с меня. <…> Собрание вынесло мне порицание… авансом»[1287]. Пару слов Рыбин все-таки сказал: «Наша делегация на XIV партсъезде, безусловно, отражала решения 22‐й Ленинградской губпартконференции. Меньшинство съезда имело право высказать свою точку зрения, и выступление с содокладом по отчету ЦК ничего преступного в себе не заключает. Мы не против распространения съездовской литературы по коллективам, но мы против того способа распространения, который практикуется в данный момент. Мы считаем недопустимым явлением в работе нашей [организации], например, что на Халтуринскую фабрику было доставлено около двадцати пудов литературы на грузовике помимо райкома и бюро коллектива через организатора ГПУ. Мы, меньшинство, твердо стояли, и стоим, и будем твердо проводить линию ленинизма». «Не давать говорить мне, – продолжил ту же линию Минин, – это слабые стороны борьбы, и в большевистских рядах недопустимы. С предыдущего общего собрания ушел только потому, что не считал его полномочным. Если вы изменили свою точку зрения, то это еще ни в коем случае не значит, что наша делегация отошла от своих решений. В декларации, за которую вы голосовали на общем собрании коллектива от 16 декабря, изложены наши взгляды по всем спорным вопросам, и мы их защищали и на съезде, а потому наша делегация не отошла от решений XXII Ленинградской губпартконференции». В том же духе выступал Иванов: «Меня обвиняют в том, что я оппозиционер и до сих пор не высказался по вопросу о решениях съезда. Я заявляю, что решения XIV съезда для всех нас обязательны. При выпуске письма члены инициативной группы прятались от нас, а не действовали открыто, и когда заявляют здесь, что я, якобы, применял физическую силу при конфискации письма, то я заявляю, что это неверно. Я считаю, что наши действия были правильны, ибо мы считали и считаем это нарушением партдисциплины».

Зиновьевцев все чаще называли оппозиционерами, а их ответный ход – назвать сторонников Москвы полутроцкистами – не имел успеха[1288]. Чувствуя поддержку новых властей, Жук атаковал: «Иванов заявляет, что он „вовсе не оппозиционер“, на деле мы видим обратное». Он жаловался на авторитарные методы Иванова. «Тов. Рыбин обижается, что ему не дают говорить, но он считает себя правым, когда игнорирует волю общего собрания и отказывается отчитаться перед своими избирателями. Это лишний раз подчеркивает, как в их понимании преломляется внутрипартийная демократия. По мнению тов. Рыбина, игнорировать волю общего собрания вполне допустимое явление, но когда общее собрание игнорирует его, то… [это] поступок недопустимый. <…> Когда тов. Ярославский на губпартконференции заявил, что „отдельные товарищи ленинградской организации обвиняют отдельных членов ЦК в оппортунизме“, то против этого протестовали. Вы открыто не смели заявить перед всей организацией, что противопоставляете свою политическую линию линии ЦК, ибо вы хорошо знаете, что авторитет ЦК непоколебим в глазах нашей организации, и если бы вы это сделали тогда, то вы бы получили то, что вы имеете сейчас в результате вашей дешевой политики». «Со стороны нашего бюро коллектива мы до сих пор не слыхали заявления о том, что решения съезда правильны, – заметил Анфалов. – Такое положение в высшей партийной школе нельзя признать нормальным положением»[1289].

Собрание постановило: «Проделанную работу меньшинством бюро коллектива при помощи нескольких товарищей считать правильной и отражающей волю абсолютного