Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

– Конечно, господин президент, – ответил Егоров почтительно. – Нельзя было терять времени. К тому же наше подразделение наделено известной автономностью...

Я отошел к самому дальнему экрану, добавил громкости. Оператор показал сперва общий план старинного деревенского дома, приблизил к сидевшему на ступеньках деревянного резного крыльца очень немолодого человека с некрасивым, но благородным лицом. Он сидел в свободной раскованной позе, говорил медленно, взвешивая слова.

Я не сразу узнал Дубовитина – постарел, постарел! – старого русского писателя, который еще при советской власти как никто самоотверженно боролся за спасение Байкала. Он бросал на чашу весов все свои награды и лауреатские премии, спорил, доказывал, подвергался гонениям, разве что лауреатство и пролетарское происхождение спасало до поры от арестов. Тогда остановить бумкомбинат не удалось, зато Дубовитин и его друзья-писатели помельче добились снятия с ввода в строй второй и третьей линии. Услужливые аналитики подсчитали, что с загрязнением от одной линии Байкал справится... Возможно, так и было, но после перестройки под шумок запустили и остальные, оправдывая уже интересами рынка.

Дубовитин говорил медленно, его хрипловатый голос звучал сурово, печально. Патриот России, он говорил о великой скорби, о национальной гордости – жемчужине Байкала, о необходимости беречь родную природу, и закончил совсем невеселым призывом:

– Призываю, как мне это не печально, помогать заокеанским... Я не хочу называть их друзьями, но все же они сейчас наши союзники. Прошу помогать им как союзникам. Они помогают нам сохранить эту бесценную жемчужину – Байкал. Возможно, когда-то поможем им и мы: русские не любят оставаться в долгу. Но пока примем помощь от них.

На экране появилась румяная дикторша, веселым голоском напомнила, что говорил сам Дубовинин, знаменитый на весь мир писатель, автор Ленинской, Государственной и прочих премий, автор таких-то и таких-то романов, признанный во всем мире...

Яузов с неудовольствием буркнул:

– Ага, уже признанный. То-то совсем недавно она ж его и поливала! Не иначе как тупым деревенщиком не величала.

Сказбуш поднес ко рту коробочку сотового телефона:

– Громовский, проверь выступление Дубовитина... Уже проверяешь? Молодец. Сразу доложи.

Кречет посмотрел хмуро:

– Подозреваешь... куклу?

– Слишком уж быстро, – ответил Сказбуш. – Насколько я знаю, Дубовитина раскачать не просто. А выступления он, как и книги, пишет по два-три дня. Пишет и перечеркивает, пишет и правит... Точно-точно! На него досье еще с шестидесятых годов лежит. Пухленькое как твоя внучка. Все привычки знаю. Импровизировать не любит.

– Даже по Байкалу?

Сказбуш поморщился:

– По крайней мере, такое серьезное импровизировать не станет. Да, уверен, что это наложение масок, подгонка голосов и прочие компьютерные штучки. Когда еще до него дойдет слух, когда еще раскачается с опровержением? А дело будет сделано. Да и не всяк ему потом поверит. Скажут: виляет лауреат. То так говорит, то открещивается от своих же слов... Не поймешь этих тилигентов!

В Империи, вспомнил я, говорят с чистой американской гордостью: мы, юсовцы, в своей стране производим все, кроме культуры. А культуру покупаем в Старом Свете. Звучит здорово, вот только к сожалению покупает ее не какой-нибудь француз на имперской службе, а покупает имперский рынок! А рынок руководствуется массовым вкусом, т.е. вкусом американского слесаря. И хотя у этого слесаря в квартире два компа в Ин-те, оптико-волоконная связь, и сам получил диплом инженера или менеджера, все равно слесарь есть слесарь. Вот только в России слесари слесарят, а в Империи управляют общественным мнением и указывают что покупать: памперсы поярче, баб подоступнее, культуру попроще.

Демократия – это правление демоса, народа. Народовластие. Что народ хочет, то в стране и делается. И за ее пределами тоже. Если у соседской четы пианистов муж с женой поспорили, кто лучше: Бах или Моцарт, американский слесарь всегда готов придти непрошеным в их дом, дать обеим по хлебалу и объяснить на пальцах, что лучше всех – Майкл Джексон! И чтоб на будущее они это знали и не пытались разводить всякую там гниль с их гребаными бахами и симфониями, он будет проверять в любое время дня и ночи. И если увидит, что снова тайком занимаются всякими там симфониями, то придет учить их музыке с седьмым флотом, крылатыми ракетами и свитой послушных должников из НАТО!

В основание доктрины противостояния следует подожить аксиому, что проклятые имперцы ценят свои жизни, свое благополучие и здоровье очень высоко. В России же традиционно культивировалось залихватское отношение к жизни вообще, тем более – к благополучие и здоровью. Только в России язвенник не посмеет отказаться от стакана водки, потому что лицо у русского человека тоже есть: беречь здоровье – это же стыдно!

Следовательно, имперец будет избегать драки, в которой ему, к примеру, могут порвать одежду, а вот русскому это не страшно: и одежка хреновенькая, и с побитой мордой совсем не в стыд, а в доблесть появиться перед народом.

Этот десант у Байкала стал возможен только потому, что имперцы уже привыкли не встречать отпора. Голливудовские фильмы и компьютерные игры навязали взгляд, что имперцы идут и стреляют, а перед ними либо бегут, либо падают под пулями: «перед нами все цветет, за нами все горит...» Общественное мнение, умело подготовленное всеми средствами информации, на их стороне, так что правительство той страны, где прошли американские коммандос, вместо гневных нот протеста, еще и униженно оправдывается.

Единственно верный и действенный ответ: наносить ответные удары. Богатый хуже держит одинаковую по силе зуботычину, чем бедный. Когда драка завяжется на краю пропасти, бедный готов ухватиться за богатого, чтобы и его, проклятого, на зияющие внизу острые камни, чтоб ему, сволочи, не было больше хорошо, а вот богатый постарается отступить от пропасти...

Да мать ее перемать, нам терять нечего. А если и есть, то имперцы в любом случае теряют больше. Они больше всего на свете боятся потерять жизнь и здоровье. Они отступают при равных схватках! Но даже если не отступят... что ж, на них сала больше.

Я видел как Сказбуш вскочил под тяжелым взглядом Кречета:

– Разрешите, господин президент?

– Иди, – кивнул Кречет. – Завтра утром... нет, сегодня к вечеру чтобы был с планом. Не набросками, как у вас обычно, а готовым к исполнению.

Сказбуш ответил ровно:

– Могу доложить хоть сейчас.

Кречет поморщился:

– Сейчас некогда... Да и Коган здесь, а он, сам понимаешь, как агент международного сионизма просто обязан вредить всеми фибрами души... В двадцать ноль-ноль жду в зеленом кабинете! С планом.

Яузов поднялся, злой и лохматый, заговорил раздраженно, размахивал руками так, что сшиб бы любого спецназовца:

– Будем откровенны? Так вот, если бы не наши ракетные пусковые установки, которые в полной боевой готовности, что бы там о них не говорили... если бы не наши подлодки, что с ядерными ракетами на борту... нацеленными на крупнейшие города Империи!.. по-прежнему протирают дно у ее берегов, а засечь их все еще невозможно, то юсовские войска уже высадились бы не только у Байкала, а по всей территории России. А саму Россию объявили бы очередным штатом Империи.

– По просьбе трудящихся России, – ядовито добавил Коган.

Глава 3

Яузов шутки не принял, набычился:

– А что? Трудящиеся у нас еще те! За бутылку водки и Россию, и мать родную. Так что эту демократию – в задницу. Право голоса только у тех, у кого осталась совесть... хотя бы крохи, да еще и ума бы... Впрочем, ум здесь не обязателен. Есть вещи, которые человек шкурой, да-да, шкурой!

Он перевел дух, мясистое лицо, и без того красное, налилось кровью как небо на закате, а голос стал хриплым от ярости:

– Но по мелочи давление начнут наращивать! Повсюду. Начиная от компьютерных игр, которыми занята голова нашего футуролога, и кончая высадками таких десантов, как на Байкале. Эти люди не признают ни территориальных прав, ни неприкосновенности чужой территории, никаких законов, а свои законы готовы навязать всему миру. А что там – готовы! Уже навязывают. Единственное, что эти люди признают – это сила. Пока что наша сила держала это стаю на расстоянии. Как только мы ослабели...

Коган сказал раздраженно:

– Но мы в самом деле ослабели! Наша экономика вчетверо слабее имперской. Тут уж ничего не попишешь. В то же время мы, имея всего лишь пять процентов от мирового населения, располагаем половиной всех сырьевых ресурсов планеты! В том числе у нас семьдесят процентов запасов стратегического сырья. А Империя, располагая теми же тремя процентами, уже пожирает свыше половины всего сырья, добываемого в мире. А вы хотите, чтобы они перестали протягивать руки к нашим богатствам?