Скандалы советской эпохи - Федор Раззаков

В те дни Валерий Золотухин записал в своем дневнике: «Все клянут шефа, говорят с ненавистью. А я вспоминаю Эфроса и думаю, как несправедливо поступила с ним судьба и с нами тоже. Выслушивать от Любимова всю эту поносную гнусь, – да, дело малоприятное…»

Конфликты Любимова с актерами «Таганки» происходили и раньше, в лучшую пору этого театра, но тогда они носили в основном творческий характер. Теперь сюда добавилась чистая коммерция. Заматерев в своих западных вояжах, Любимов задумал создать из своего театра гастрольную труппу, с которой можно разъезжать по миру и зарабатывать деньги. Причем неплохие деньги, учитывая ту популярность, которую «Таганка» имела на Западе, в основном благодаря своему антисоветизму. Однако в этой гастрольной труппе Любимов хотел видеть не всех актеров, а всего лишь половину. Остальных он считал «балластом» и мечтал от них избавиться. При этом он надеялся на помощь актера своего театра и министра культуры СССР Николая Губенко, но тот эту затею режиссера не одобрял. Губенко, кажется, уже окончательно понял, что «Таганка» Любимову нужна исключительно для личной коммерции, а отнюдь не ради искусства. Он уже человек не молодой, ему надо о своей семье думать. Ведь бросил же однажды Любимов такую фразу: «Ни моя жена, ни Петя не хотят жить в Советском Союзе». Как будто кто-то раньше в этом сомневался! Вся любимовская фронда 83-го года, когда он остался в Англии, именно на этом и была замешена: на нежелании жены Любимова возвращаться в СССР.

22 сентября Валерий Золотухин записал в своем дневнике следующие строчки: «Хорошо играл… хорошо играл финал», – сказал на поклонах шеф. Спасибо тебе, шеф. И жалко мне тебя. Но ты любишь сына, это судьбы подарок тебе, к «закату солнца»… Только не ври, что гастроли в США или Японии нужны только нам. Мне, например, они на… не нужны, они в первую очередь нужны тебе. Ты же от ассоциации огромные купоны стрижешь за свои старые работы. И на здоровье! Ты заслужил это, а так как ты в некотором смысле (денег) стал западным работником…»

Так в Театре на Таганке начался новый этап – капиталистический. Проходил он в муках, поскольку реальным капиталистом был один человек – Юрий Любимов. Во-первых, в силу своих корней (дед у него был кулаком), во-вторых – в силу своего многолетнего обретания на Западе. Остальные члены труппы, включая и техперсонал, были плотью от плоти социалистической системы отношений. Всю свою творческую жизнь эти люди втыкали шпильки, а иной раз и целое шило в тело социализма, не ведая того, что при другой системе это шило будут втыкать уже в них. Капитализм воочию показал свой звериный оскал. Но, как говорится, за что боролись…

И вновь процитирую Золотухина, который так описывает гастроли «Таганки» в Германии: «Шеф сыграл с нами втемную. Раздача знаков была вчера, действительно в темноте и под дождем! И эта ассоциация купила его по одной цене, а нас – по другой. Совершенно очевидно. Более кошмарной поездки я не помню. Он всех поссорил. В автобусе Иван Бортник объявил рабочим, что они уволены, что надо набирать новую бригаду, они вылезли из автобуса и рвались бить ему морду, его отбили, но я думаю, что этим дело не кончится. Конфликт глубже. Шеф их обидел, не предупредив и просто столкнув интересы актеров и рабочих.

А когда-то мы жили дружно и даже помогали рабочим грузить и разбирать декорации. Ну, что делать, мы в другой системе обретаемся. Так воспитаны – колхозная система…

Любимов обманывает нас, и мы не знаем своего завтрашнего дня. Я понимаю, что никакие заявления о том, что я не поеду на следующие гастроли, его не напугают, он усиленно и беспардонно ищет конфликта с труппой, с государством…»

А конфликт Губенко и Любимова разгорался все сильнее. В середине ноября Любимов назначил на роль Бориса Годунова «варяга» – Алексея Петренко, хотя под рукой был свой таганковец Виталий Шаповалов, который в эту роль уже вводился. Это был конкретный намек Губенко, что дни его в этой роли (а он был главным исполнителем с момента премьеры этого спектакля) сочтены. Но Губенко так просто сдаваться не собирался и, когда в газете «Советская культура» вышел анонс, что Петренко – новый Годунов, позвонил в театр и заявил: «30 ноября играть и репетировать буду я!» Поскольку Любимов в тот момент находился за границей, возразить ему никто не посмел. Узнав об этом, Любимов, конечно, взорвался, однако уволить Губенко тоже не решился: министр все-таки! Зато решился сделать это в отношении других и чуть ли не каждый день слал в Москву телеграммы, где приказывал администрации «Таганки» кого-нибудь уволить: то из актерского состава, то из техперсонала. Труппу от этого лихорадило еще больше, а Любимов знай себе шлет одну телеграмму за другой.

В те дни даже состоялся разговор о Любимове между Губенко и Михаилом Горбачевым. Последний, как мы помним, был давним почитателем таланта режиссера и сделал все для того, чтобы он вернулся на родину и вновь возглавил «Таганку». Теперь же Горбачев в недоумении спрашивал Губенко, которого он на днях ввел в Президентский совет: «Коля, что происходит? Мы что, ошиблись в этом человеке?» – «Выходит, ошиблись», – разводил руками Губенко.

Слышать эти слова странно, поскольку Любимов по большому счету никогда и не считался откровенным горбачевцем. Разве что он какое-то время, в середине 80-х, был человеком, симпатизировавшим ему. Однако в отличие от того же Губенко Любимов не стремился стать для Горбачева своим, поскольку более был заинтересован в своих западных делах, чем в том, что происходило у него на родине. К моменту прихода Горбачева к власти у Любимова был уже надежный запасной аэродром, поэтому записываться в горбачевцы он никогда не спешил. Зато, когда стал набирать силу Ельцин, Любимов практически сразу стал его поддерживать. Хотя никакой особой разницы между Горбачевым и Ельциным не было: оба вели дело к развалу Советского Союза, только избрали для этого разные пути. Если Горбачев делал это поэтапно, то Ельцин стремился поставить крест на СССР как можно быстрее. Судя по всему, именно за это качество его и ценил Любимов, да и все остальные либералы.

Тем временем ситуация в стране продолжает осложняться. В январе 1991 года «громыхнуло» в Вильнюсе: оппозиция попыталась захватить там телецентр, и Горбачев ввел в город войска, из-за чего были жертвы среди мирного населения. Запад, естественно, осудил эту акцию (он спал и видел, чтобы СССР поскорее распался), и в этот протест вплел свой голос и Юрий Любимов, который заявил: «Я не вижу смысла возвращаться в обманутую страну». То, что он сам долгие годы водил за нос практически всех вокруг себя, это им в расчет, естественно, не бралось.

Власть ответила Любимову адекватно: статьей в «Советской России» под названием «Между двух стульев». Речь в ней шла о том, что Любимов хочет, как в народе говорится, и рыбку съесть и… на лодке покататься: одновременно работать на Западе и руководить «Таганкой» в Москве.

14 января «Таганка» отправилась в Прагу на гастроли, где с ней встретился Любимов. Он потребовал от труппы определиться с вопросом: готов ли коллектив подписаться под заявлением, осуждающим агрессию в Литву. Труппа возразить ничего не посмела. Не подписался только Николай Губенко, который должен был прилететь в Прагу чуть позже. Любимов на его отсутствие отреагировал резкой репликой: «Он скурвился и потерял талант». Казалось, что началась открытая война Любимова против Губенко. Либерала-западника, с одной стороны, и горбачевца, члена Президентского совета с другой. Но настоящей войны не случилось. Когда через два дня Губенко прилетел в Прагу и в его номере собралось руководство театра (Любимов, Глаголин, Золотухин, Демидова, Боровский, Жукова), буря бушевала какое-то время, а потом все закончилось миром.

Один из первых гастрольных спектаклей «Таганки» начался с минуты молчания по погибшим в Литве. В эти же дни американская авиация бомбила столицу Ирака Багдад, там тоже гибли невинные люди, однако по этим убиенным «Таганка» не скорбила: ведь Запад объявил Саддама Хусейна «врагом человечества», «иранским Сталиным».

В Праге «Таганка» показывала несколько спектаклей, в том числе и «Живого». На последнем произошла следующая история. Актриса Л. Комаровская, игравшая колхозницу, должна была исполнять задорную частушку советских времен:

Сердце радостно волнуется —Идем голосовать!Самых лучших, самых честныхСтанем нынче выбирать!

Однако перед спектаклем Комаровская вдруг заявила: «Не буду петь со сцены эту частушку – стыдно» (имелись в виду все те же литовские события). Любимов с актрисой согласился и предложил частушку заменить. В итоге актриса спела следующее:

Выбирали, выбиралиИ довыбиралися:Демократию прикрыли,В дураках осталися.

Самое интересное произойдет спустя год – в феврале 92-го. Когда эту же частушку Комаровская пропоет в «Живом», но уже в Москве, тот же Любимов… впаяет актрисе выговор. Почему? Да потому, что власть в России будет уже не советская, а «демократическая», ельцинская. А ее Любимов поддерживал и не желал, чтобы ее обижали с подмостков его театра. Поэтому выговор Комаровская получила «за исполнение частушки антиправительственного (выделено мной. – Ф. Р.) содержания». Вот вам и Любимов – «отец русской демократии»!