История моей жизни. Записки пойменного жителя - Иван Яковлевич Юров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С крутояра хорошо было видно в прозрачной воде тело великана. Казалось: чего этот жерех тянет, чего ищет, если совсем рядом с ним столько рыбы, среди неё немало и уклеек с тёмными спинками? Стоит сделать рывок в рыбью стайку, и завтрак обеспечен. Но нет. Жерех шёл дальше вдоль берега, продолжал своим внушительным видом пугать другие рыбьи стайки, заставлял всех волноваться и в страхе жаться друг к другу. Шипя, рыбёшки опрометью бросались к берегу, некоторые даже выпрыгивали на сушу. Жерех тем временем, как ни в чём не бывало, преспокойно шёл и шёл вдоль мелководья реки. Потом за поворотом прибрежного откоса вдруг слышался шумный всплеск воды. Стремительный бросок, сильный разворот могучего тела речного хищника, удар мощным хвостом по беспомощной стайке рыбок — и оглушенная жертва становилась добычей жереха. Вот так охотился в Мологе жерех, поймать которого удавалось далеко не каждому рыболову. Жерехи были хитры, осторожны, живца на жерлицах они не брали, а спиннингов тогда у мологских рыбаков не было.
Жерехов ловили больше всего на дорожку блесной. Отличался в этом Александр Тараканов из деревни Трезубово, что стояла на самом берегу Мологи. Тот Тараканов служил в речном ведомстве. Он был обстановочным старшиной участка Мологи от деревни Перемут в верховьях реки до Владимирской судоверфи имени Желябова вниз по течению.
Молога была судоходной — по ней ходили разные суда: с весны до середины лета — пассажирские двухпалубные пароходы «Златовратский» и «Гидротехник»; всю навигацию шлёпали колесами по мологской воде буксирные пароходы, таща за собой на длинных канатах вверх и вниз по реке гружёные баржи, плоты деловой древесины или дровяника-кошовника. Река была обставлена бакенами, на которых к ночи зажигались вручную фонари, глубомерными и фонарными столбами по берегам, красно-белыми вешками-жердями. Все это хозяйство в период навигации указывало речникам опасные места на реке, её крутые повороты.
Обстановочный участок, которым ведал трезубовский Тараканов, был протяжённостью больше тридцати верст. Здесь речному ведомству служили шесть бакенщиков. На казённой лодке-завозне Тараканов часто возил для бакенщиков фонари, верёвки-мочалыги, краску, керосин для фонарных ламп, ерши и другое имущество. Вверх по реке, до самого Перемута, гружёную лодку Тараканова чаще всего тащил ведомственный пароход «Рылеев», а от Перемута, вниз по течению реки, Тараканов ехал сам — грёб вёслами от одного бакенщика до другого. Когда он отъезжал от какого-либо бакенщика, то всегда распускал позади своей лодки дорожку: длинный шнур с привязанной на конце вертящейся самодельной блесной. Для большей чувствительности поклевок рыбы Тараканов додумался брать шнур в рот и стискивать зубами. На лодке он ехал плавно, не торопясь, и по самой середине реки. Всегда Тараканов ловил на свою дорожку щук, судаков, крупных голавлей и окуней. Нередко хватали его блесну и жерехи, от поклёвок которых он остался аж без двух передних зубов.
Часто на удочки ловил рыбу в Мологе совхозный скотник из села Борисоглеба Алексей Никешин по прозвищу Лёха-Козень. На одновёсельной лодчонке-вертушке он подъезжал к Ножевскому хутору и, вытащив её у крутого обрыва реки до половины на берег, с оставшейся в воде кормы опускал пару жерлиц. В иные утренние зори Лёха-Козень выуживал у хутора по многу крупных щук и судаков. В одно лето Козень рыбачил возле речушки Удрусы, что впадала в Мологу вблизи Борисоглеба. Тогда у Лёхи поймалась на пескаря щука. Стал он её тащить наверх и увидел такое, что в страхе бросил жерлицу в воду, а сам выскочил из лодки с дрожью в коленках. Жерлица тотчас скрылась под водой вместе с удилищем, а Леха скорей домой.
На другое утро Козень отправился ловить пескарей на откосах реки — как раз напротив того места, где у него накануне схватило на живцы какое-то чудище, до полусмерти напугавшее его. Едет Козень на своем ялике — у берега всё спокойно. Вдруг видит: у песчаного откоса, в заводине, на поверхности воды плавает будто белый мешок, вздутый пузырем — так ему вначале показалось. Наверное, что-то упало с парохода и прибилось к берегу, — решил Козень. Но оказалось, то был не мешок, а белое брюхо огромной рыбины. Рыбина погибла совсем недавно, она была ещё свежей. Он стал вытаскивать её в лодку и, когда взял за жабры, когда приподнял вверх, то снова, как и вчера, оторопел от испуга. Это был огромный, фунтов на двадцать пять, жерех, а в его спине торчали когти большого полевого ястреба с аршинными крыльями. Леха втащил добычу в лодку и поразился: вокруг тела и крыльев ястреба была намотана леска той самой жерлицы, которую он вчера на Удрусе в испуге бросил, когда чуть было не выволок какое-то чудище. Мало того, на крючке козеньской жерлицы сидела еще живая трёхфунтовая щука, из глотки которой торчал пескарь.
Надо сказать, что в Молого-Шекснинской пойме водилось много всяких птиц, в том числе и больших полевых ястребов. Летом они часто парили в зените неба с неподвижными крыльями, как модели планеров, высматривали добычу. В тихие жаркие дни лета ястребы то и дело вились над деревнями, облетая их кругами. Были они настолько дерзки, что иногда утаскивали цыплят из-под самого носа бабок, специально стороживших куриные выводки. Часто ястребы летали и над рекой. Облюбовав подходящую жертву, они пикировали вниз и вытаскивали из воды на берег довольно крупных рыбин. Так что жерех с ястребом, выловленные Лехой-Козенем в Мологе, отнюдь не сказка.
В этом случае дело, видимо, обстояло так. Вышел на отмель в прибрежные воды на свою охоту жерех-исполин. В это же время охотился над рекой и большой полевой ястреб. С высоты ему была хорошо видна темная тень крупной рыбы. То ли ястреб был сильно голоден, то ли привычен к рыбьей пище и рассчитывал невдалеке от берега справиться с крупной добычей, но пошёл-таки в атаку на жереха и вонзил в его хребет свои когти. А жерех в гневе рванул в глубину и утопил хищника. Когти ястреба так
