Гобелены Фьонавара (сборник) - Гай Гэвриел Кей

Он вдруг замолчал, повинуясь ее жесту. Они постояли так несколько секунд. Солнце опустилось в море. Вместе с темнотой прилетел порыв ветра. Брендель смотрел, понимая лишь половину, и чувствовал, как с угасанием света его охватывает печаль, которой нет названия.

В полумраке лицо Дженнифер стало более холодным, более суровым.

– Ты там был, – сказала она. – Ты знаешь дорогу. Ты плавал вместе с Амаргином?

Флидас вздрогнул, словно от физического удара. Он прерывисто вздохнул, и он, который был наполовину богом и мог подчинить своей воле силы Пендаранского леса, произнес смиренно-умоляющим голосом:

– Я никогда не был трусом, госпожа, ни в одном из обличий. Однажды я плавал в это проклятое место в другом теле. Но это мое самое истинное лицо, а этот лес – мой истинный дом в самом первом из миров. Как может хранитель леса отправиться в море? Какую пользу я бы принес? Я рассказал ему, рассказал Амаргину то, что знал: ему придется плыть на север против северного ветра, а он сказал, что сам поймет, где и когда это надо сделать. Госпожа, я это сделал, а Ткачу известно, что андейны редко так много делают для людей.

Он замолчал. Ее взгляд оставался чужим и далеким. Потом она внезапно заговорила:

Не стану воспевать мужчин, бряцающих щитом,Не ведают они о том, когда их вождь восстал.С Артуром вместе мы ушли к далеким берегам…

– Это я написал! – запротестовал Флидас. – Госпожа Джиневра, это ведь я написал.

Теперь на тропинке было темно, но острым зрением светлого альва Брендель увидел, как ее лицо потеряло холодность. Уже более мягким голосом она ответила:

– Я знаю, Талиесин. Я знаю, что это написал ты, и знаю, что ты был там с ним. Прости меня. От всего этого воспоминания не становятся легче.

С этими словами она прошла мимо них и двинулась вверх по тропинке к Башне. Теперь над потемневшим морем сияла звезда, звезда, названная в честь Белой Лориэль.

Он все сделал совершенно неправильно, понял Флидас, глядя ей вслед. Он собирался повернуть разговор на имя, имя, которым призывают Воина, на ту единственную загадку во всех мирах, разгадки которой он не знал. Он был достаточно умен, даже с избытком, чтобы повернуть разговор туда, куда хотел, и Ткачу известно, как страстно он желал узнать эту разгадку.

Только он забыл о том, что происходит в присутствии Джиневры. Пусть даже андейнов мало волнуют беды смертных, как можно хитрить перед лицом столь древней печали?

Светлый альв и андейн, каждый погруженный в свои собственные мысли, взяли вещи из лодки и пошли следом за ней в Башню, вверх по винтовой лестнице.

Странно, думала Джаэлль, что ей настолько не по себе в месте сосредоточения ее собственного могущества.

Она находилась в своих апартаментах в Храме Парас Дервала, в окружении жриц святилища и послушниц в коричневых одеждах. Если возникнет нужда или желание, она способна в мгновение ока установить мысленную связь со жрицами Мормы в Гвен Истрат. У нее в храме даже гостила принцесса Шарра из Катала, которую проводил до входа, но не дальше, забавный Тигид из Родена. Кажется, он с непривычной серьезностью воспринимал свои обязанности поручителя, которые возложил на него принц Диармайд.

Тем не менее это было время тревоги и серьезности. Ни одно из знакомых явлений жизни, даже звон колоколов, призывающих жриц в сером на вечернюю молитву, не могло прервать раздумья Джаэлль.

Все перестало быть таким ясным, как прежде. Она находилась здесь, здесь было ее место, и, вероятно, возмутилась бы любому совету, не говоря уже о приказе отправиться куда-то еще. Ее долг и ее власть повелевали ей ткать Гобелен, повинуясь воле Даны, именно в этом месте.

Но все равно, что-то было не так.

Во-первых, со вчерашнего дня ей принадлежала половина власти над Бреннином, поскольку Верховный король отправился на север.

За день до этого вспыхнул огонь в магическом кристалле Данилота. Собственно говоря, это произошло две ночи назад, но она узнала об этом лишь по возвращении из Тарлиндела. Она видела вместе с Айлероном властно мерцающие кольца света в скипетре, который светлые альвы прислали Айлилю.

Айлерон задержался ровно на столько времени, чтобы перекусить, одновременно отдавая краткие распоряжения. В гарнизонах капитаны гвардии мобилизовали всех мужчин. Это отняло очень немного времени; Айлерон готовился к этому моменту с того самого дня, когда она его короновала.

Он все сделал правильно. Назначил ее и канцлера Горлиса правителями страны, пока он будет находиться на войне. Он даже остановился возле нее у дворцовых ворот и быстро, но не без достоинства, попросил ее оберегать их народ, насколько это в ее власти.

Затем снова вскочил на спину черного жеребца и ускакал вместе с войском сначала в Северную твердыню, чтобы собрать там людей, а затем на север ночью через Равнину, направляясь к Данилоту, и одна Дана знает, что его там ждет.

А она осталась в таком привычном месте, где уже ничто не казалось ей привычным.

Когда-то она его ненавидела, вспоминала Джаэлль. Всех их ненавидела: и Айлерона, и его отца, и его брата Диармайда. Она называла его «жалким принцем» в отместку за его насмешливый острый язык.

До ее ушей слабо доносилось пение из помещения под куполом. Это была не обычная вечерняя молитва. Еще восемь вечеров, пока не умрет луна летнего солнцестояния, вечерние молитвы будут начинаться и заканчиваться «Плачем по Лиадону».

И столько было могущества, блистательного триумфа Богини, а значит, и ее личного триумфа как Верховной жрицы в том, что впервые за бесконечно долгие годы послышался голос из Дан Мары, в день Майдаладана, знаменующий принесенную добровольно жертву.

Тут ее мысли снова вернулись к тому, кто стал Лиадоном, к Кевину Лэйну, которого перенес из другого мира Лорен Серебряный Плащ и который нашел здесь судьбу одновременно мрачную и ослепительно яркую. Даже Видящая не смогла предугадать такую судьбу.

Кевин совершил поступок настолько ошеломляющий, настолько самоотверженный, что необратимо замутил прежнюю ясность ее взгляда на мир. Он был мужчиной, и все же он это сделал. После Майдаладана стало намного труднее вызвать в себе прежний гнев, и горечь, и ненависть. Или, правильнее сказать, намного труднее вызвать их по отношению ко всем и ко всему, кроме Ракота.

Зима закончилась. Вспыхнул огонь в кристалле. Началась война где-то на севере, во Тьме.

И еще корабль плыл по морю на запад.

Эта мысль унесла ее назад во времени, к той полоске пляжа к северу от Тарлиндела, где она видела, как другой чужестранец, Пуйл, призвал к себе морское божество и говорил с ним у кромки воды, освещенный неземным светом. Никому из них и ничто не далось легко, Дана и Великий Ткач тому свидетели, но магическая сила Пуйла оказалась слишком резкой и требовательной, она так много отнимала у него и почти ничего не давала взамен, насколько понимала Джаэлль.

Она помнила, что и его тоже она ненавидела с холодной яростью, не знающей прощения, когда перенесла его с Древа Жизни в эту самую комнату, на эту кровать, зная, что Богиня говорила с ним, но не зная, что она сказала. Она тогда ударила его, вспоминала Джаэлль, пустила ему кровь, которую должны жертвовать все мужчины, попадая в храм, но такой способ не был предписан обычаями.

«Раход гедай Лиадон», – пропели жрицы и закончили «Плач» последней, длинной, пронзительной нотой, уносящейся под купол. Через мгновение Джаэлль услышала, как чистый голос одной из жриц начал возводить стихи вечерней молитвы. Джаэлль подумала, что в ритуалах можно отчасти найти покой и утешение даже в темные времена.

Вдруг дверь в ее комнату распахнулась настежь. На пороге стояла Лейла.

– Что ты делаешь? – воскликнула Джаэлль. – Лейла, тебе следует находиться в Храме с…

Она замолчала. Глаза девочки, широко раскрытые, невидящие, уставились в пустоту. Лейла заговорила без всякого выражения, словно в трансе.

– Они протрубили в Рог, – сказала она. – Во время битвы. Он сейчас в небе, над рекой. Финн. И короли. Я вижу в небе Овейна. У него в руке меч. У Финна в руке меч. Они… они…

Лицо ее было белым как мел, ладони с растопыренными пальцами прижаты к бокам. У нее вырвался стон.

– Они убивают, – продолжала она. – Они убивают цвергов и ургахов. Финн весь в крови. Так много крови. А теперь Овейн… он…

Тут Джаэлль увидела, как глаза девочки раскрылись еще шире и стали безумными от ужаса, и сердце ее прыгнуло в груди.

– Финн, нет! Останови его! Они убивают наших! – закричала Лейла.

Она снова закричала, рванулась вперед, упала и уткнулась головой в колени Джаэлль, судорожно цепляясь руками за ее одежду. Тело ее сотрясали конвульсии.

Под куполом смолкло пение. Из коридоров послышался топот бегущих ног. Джаэлль изо всех сил прижимала к себе девочку: Лейла так металась, что Верховная жрица всерьез опасалась, что она поранится.