Гобелены Фьонавара (сборник) - Гай Гэвриел Кей

Левон молчал.

– Обещай мне! – повторил Торк, становясь прямо перед сыном Авена и не обращая внимания на слезы, все еще блестевшие у него на глазах. – Он слишком огромен, Левон, и слишком быстр, и не просто огромен и быстр. Обещай мне!

Прошла еще секунда, прежде чем Левон ответил:

– Только вам двоим я скажу это. Поймите. Но я даю вам слово. – Его светлые волосы ярко блестели на солнце. Он отбросил их за спину коротким движением головы и резко повернулся к коням. Не останавливаясь, бросил через плечо: – Пошли. Сегодня утром состоится Совет племен в Келидоне. – И, не дожидаясь их, он вскочил в седло и поскакал.

Дэйв с Торком переглянулись, потом вдвоем сели на одного коня, на серого, и поехали за ним. На полпути к священным камням они догнали Левона, потому что он остановился и подождал их.

– Простите меня, – сказал он. – Я трижды глупец.

– По крайней мере, дважды, – серьезно согласился Торк.

Дэйв рассмеялся. Через секунду рассмеялся и Левон. Сын Ивора протянул руку. Торк пожал ее. Они посмотрели на Дэйва. Он молча положил свою правую ладонь на их руки.

Остальную часть пути они ехали рядом.

– Хвала Великому Ткачу и ярким нитям на его Станке! – в третий раз произнес достопочтенный Дира, вождь первого племени.

Он начинал действовать Дэйву на нервы.

Они находились в зале собраний в Келидоне. Не самый большой зал, да и собрание было не очень многочисленным: Авен, на вид полный энергии и самообладания, несмотря на забинтованную руку и шрам, как у Левона, над одним глазом; вожди восьми остальных племен и их шаманы; Мэбон, герцог Родена, лежащий на ложе, очевидно, страдающий от боли, но столь же очевидно твердо намеренный присутствовать; и Ра-Теннель, правитель светлых альвов, к которому то и дело обращались все взгляды, полные изумления и благоговения.

Дэйв знал, что здесь нет некоторых людей, которые были очень нужны. Двое вождей, Дамах, вождь второго племени, и Берлан – пятого, только что получили это звание: они были соответственно сыном и братом вождей, погибших у Адеина.

К удивлению Дэйва, Ивор предоставил Дире вести собрание. Торк кратко пояснил, шепотом: первое племя, единственное из всех, никогда не перемещалось по Равнине, Келидон был их постоянным домом. Они оставались здесь, в центре Равнины, получали и передавали послания через гонцов-обри от всех племен, хранили историю народа дальри, снабжали племена шаманами и всегда руководили собраниями здесь, в Келидоне. Всегда, даже в присутствии Авена. Так было во времена Ревора, и так было сейчас.

«С абстрактной точки зрения это имело смысл», – думал Дэйв, но сейчас, сразу после напряжения битвы, он с трудом терпел Диру и его медлительность.

Дира дребезжащим голосом произнес не слишком связную речь, то оплакивая погибших, то вознося хвалу победителям, потом наконец передал слово Ивору. Отец Левона встал и рассказал, чтобы просветить Ра-Теннеля об их невероятной, дикой скачке через пол-Равнины, продолжавшейся ночь и день, чтобы опередить войска Могрима и первыми подойти к реке.

Его сменил правитель Данилота, который, в свою очередь, рассказал, как он заметил армию Тьмы, переправлявшуюся через Андариен; как зажег свой магический кристалл на Атронеле, чтобы послать предостережение в Парас Дервал, и отправил двоих гонцов на великолепных ратиенах предупредить дальри, и, наконец, повел собственную армию из безопасной Страны Теней на битву у Адеин.

В его голосе звучала музыка, но ноты были рождены печалью. Погибло очень много пришедших из Данилота, с Равнины, а также из Бреннина, так как пятьсот воинов Мэбона из Родена сражались в самой гуще битвы.

Казалось, что эта битва полностью проиграна, несмотря на все проявленное ими мужество, пока не протрубил Рог. И поэтому Дэйв, которого здесь, на Равнине, называли Дэйвором, встал по просьбе Ивора и рассказал свою собственную историю: как услышал внутренний голос, напомнивший ему о том, что он носит с собой (в его памяти этот голос продолжал звучать, как голос Кевина Лэйна, упрекнувшего его за то, что он так медленно соображает), и как он протрубил в Рог Овейна изо всех еще оставшихся у него сил.

Все они знали, что произошло потом. Видели призрачные фигуры в небе, Овейна, и королей, и ребенка на белом коне. Видели, как они спустились с огромной высоты, убивая черных лебедей из выводка Авайи, цвергов, ургахов, волков Галадана… а затем без остановки и без разбора, без жалости и отсрочки обрушились на альвов и людей Равнины и Бреннина.

Пока не явилась Богиня и не крикнула: «Вложи свой меч в ножны, Небесный король!», и только одному Дэйвору, который протрубил в Рог, было известно о том, что происходило после этого до рассвета. Он рассказал, как проснулся на кургане, как узнал, что это за курган, как Кинуин предупредила его, что не сможет вмешаться, если он еще раз протрубит в Рог.

Больше он им ничего не сказал и сел на место. Ему вдруг пришло в голову, что он только что произнес речь. Еще не так давно сама мысль об этом его бы парализовала. Но не сейчас и не здесь. Слишком многое поставлено на карту.

– Хвала Ткачу и ярким нитям на его Станке! – еще раз нараспев произнес Дира, поднеся обе сморщенные руки к лицу. – Я объявляю сейчас, перед всеми собравшимися, что отныне почетной обязанностью первого племени будет уход за этим курганом и совершение всех поминальных обрядов, чтобы он всегда оставался зеленым, и чтобы…

Дэйв почувствовал, что сыт всем этим по горло.

– А вы не думаете, что, если Кинуин смогла воздвигнуть курган и собрать всех убитых, она сможет поддерживать его зеленым, если захочет?

Тут Дэйв вздрогнул, потому что Торк сильно лягнул его в ногу. Последовало короткое неловкое молчание. Дира бросил на Дэйва неожиданно проницательный взгляд.

– Я не знаю, как поступают в подобных случаях в том мире, откуда ты прибыл, Дэйвор, и не взял бы на себя смелость комментировать ваши обычаи. – Дира помолчал, чтобы слова как следует дошли до слушателей, потом продолжал: – Точно так же вряд ли тебе подобает давать нам советы насчет нашей собственной Богини.

Дэйв почувствовал, что краснеет, резкий ответ так и просился к нему на язык. Но он сдержался усилием воли и был вознагражден, услышав голос Авена:

– Он видел ее, Дира; он дважды разговаривал с Кинуин и получил от нее подарок. Он, а не ты и не я. Он имеет право говорить и даже обязан это делать.

Дира обдумал это, затем кивнул.

– Это правда, – спокойно признался он, к удивлению Дэйва. – Я беру свои последние слова обратно, Дэйвор. Но знай: если я говорю об уходе за курганом, то это знак уважения и признательности. Не затем, чтобы заставить Богиню что-то сделать, а чтобы поблагодарить ее за то, что она уже сделала. Разве в этом есть нечто неподобающее?

После чего Дэйв горько пожалел, что вообще открыл рот.

– Прости меня, вождь, – еле проговорил он. – Конечно, нет. Я испытываю тревогу и нетерпение, и…

– И не без причины! – проворчал Мэбон из Родена, приподнимаясь на своем ложе. – Нам надо принять решение, и будет лучше, если мы приступим к делу побыстрее.

Раздался серебристый смех.

– Я слышал о торопливости людей, – лукаво произнес Ра-Теннель, – но теперь убедился сам. – Его высокий голос к концу фразы стал чуть ниже; все слушали, потрясенные самим его присутствием среди них. – Все люди нетерпеливы. Время так медленно течет для вас, ваши нити на станке Великого Ткача так коротки. Мы, в Данилоте, говорим, что это одновременно и ваше проклятие, и ваше благословение.

– Разве не бывает такого времени, когда необходимы срочные действия? – ровным голосом спросил Мэбон.

– Конечно, – вмешался Дира, так как Ра-Теннель молчал. – Конечно, бывает. Но сейчас необходимо прежде всего подумать о погибших, иначе их жертва не останется в памяти, не будет оплакана, и…

– Нет, – произнес Ивор.

Одно лишь слово, но все присутствующие услышали сдержанные интонации приказа. Авен встал.

– Нет, Дира, – тихо повторил он. Ему не было нужды повышать голос: все смотрели на него. – Мэбон прав, и Дэйвор тоже, и я думаю, что наш друг из Данилота с нами согласится. Ни один человек из тех, кто погиб этой ночью, никто из наших братьев и сестер-альвов, потерявших свою песнь, не останется лежать не оплаканным под курганом Кинуин. Опасность заключается в том, – продолжал он, и его голос стал суровым, непримиримым, – что они могли умереть напрасно. Мы не должны допустить этого, пока мы живы, пока можем скакать и держать оружие. Дира, мы ведем войну, и Тьма окружает нас со всех сторон. Возможно, еще будет время горевать о погибших, но только в том случае, если мы пробьемся к Свету.

В Иворе нет совсем ничего, что внушало бы восхищение, думал Дэйв. Особенно по сравнению с сияющим Ра-Теннелем, или исполненным достоинства Дирой, или даже неосознанной грацией дикого животного у Левона. В этом помещении находились гораздо более представительные люди, с более властными голосами, с более повелительным взглядом, но в Иворе дан Баноре горел огонь, и в сочетании с силой воли и с любовью к своему народу это перевешивало все, чем обладали другие. Дэйв смотрел на Авена и знал, что пойдет за этим человеком, куда бы тот ни позвал.