Капитал и идеология - Томас Пикетти

коммунистический Китай. О многом говорит пример Гонконга, который имел высокий налог на наследство, когда был британской колонией, но отменил его в 2005 году, вскоре после того, как в 1997 году он был передан Китайской Народной Республике. На Тайване многие бизнесмены выступают за интеграцию страны в Народную Республику, чтобы избавиться от налога на наследство. Такая налоговая конкуренция в Восточной Азии, частично стимулируемая Китаем, усиливает глобальную тенденцию, одновременно способствуя росту неравенства в регионе.

Случай Гонконга иллюстрирует новую и особенно интересную траекторию. Во-первых, это единственный случай капиталистической страны, которая стала более инегалитарной, присоединившись к коммунистическому режиму. Во-вторых, положение Гонконга как финансового центра сыграло ключевую роль в развитии Китая. В частности, он позволил богатым китайцам перемещать капитал за пределы страны легче, чем они могли бы это делать через банковскую систему Китайской Народной Республики. Она также позволила крупным китайским компаниям и самому китайскому правительству инвестировать за рубежом и проводить зарубежные операции более оперативно, чем они могли бы это делать в противном случае. На сегодняшний день нет никаких доказательств того, что бегство капитала из Китая было столь же масштабным, как в случае с Россией. Но учитывая масштабы коррупции в Китае, непрочный характер многих прав собственности, полученных в результате приватизации, и тот факт, что быстрый рост последних десятилетий может не продолжиться, отток капитала может усилиться в будущем и подорвать режим изнутри.

 

Китай: Между коммунизмом и плутократией

Политическая система, навязанная Гонконгу, также иллюстрирует неоднозначность китайского режима, теоретически вдохновленного коммунизмом, но на практике иногда ближе к определенному типу плутократии. До 1997 года губернатор Гонконга назначался английской королевой. Колония управлялась сложной системой ассамблей, избираемых косвенным голосованием; на практике она управлялась комитетами, в которых доминировала экономическая элита. Это не была явно цензовая система, как в Великобритании и Франции в XIX веке (или до 1911 года в Швеции, где количество голосов, которые мог получить человек, было пропорционально его богатству), но эффект был схожим: власть, по сути, принадлежала деловой элите. Эта собственническо-колониальная система была лишь слегка изменена, когда Гонконг был передан коммунистическому Китаю. Сегодня в Гонконге проводятся номинально свободные выборы, но кандидаты должны быть сначала одобрены комитетом по выдвижению кандидатов, назначенным властями в Пекине и на практике контролируемым гонконгской бизнес-элитой и другими прокитайскими олигархами.

Абстрактно можно представить себе мир, в котором Китай объединится с Европой, США и другими странами для создания более прозрачной финансовой системы, которая положит конец всем налоговым убежищам, будь то Гонконг, Швейцария или Каймановы острова. Возможно, когда-нибудь это произойдет. Широкие слои китайского населения скандализированы плутократическим поворотом страны. Некоторые интеллектуалы предлагают социал-демократические меры, прямо противоречащие политике, предпочитаемой режимом, в то время как другие работают над новыми способами борьбы с неравенством после подавления демонстраций на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. В настоящее время, однако, ясно, что до таких перемен в Китае еще далеко.

Когда китайских чиновников и приближенных к правительству интеллектуалов спрашивают об этих проблемах, они часто объясняют, что власти осознают риск бегства капитала, как это произошло в России, и что Китай скоро разработает новые формы прогрессивных налогов на доходы, наследство и богатство. Однако эти прогнозы пока не оправдались. Второй ответ, несомненно, более показательный, заключается в том, что Китаю не нужны такие сложные и зачастую неэффективные фискальные решения западного образца, и ему придется изобретать свои собственные средства, например, беспощадную борьбу, которую КПК и государственные власти ведут с коррупцией.

Действительно, Си Цзиньпин (чье имя в 2018 году было добавлено в преамбулу конституции Китая наряду с Мао Цзэдуном и Дэн Сяопином) много писал о "социализме с китайской спецификой", и нигде в этих теоретических текстах нельзя найти упоминания о прогрессивных налогах, системах совместного управления или самоуправления, или разделении власти внутри фирм. Напротив, можно найти множество утверждений о том, что "невидимая рука" рынка должна быть надежно уравновешена "видимой рукой" правительства, которое должно выявлять и исправлять каждое злоупотребление. Си Цзиньпин часто упоминает об опасности "потенциального вырождения партии", "из-за длительности ее пребывания у власти", которую может предотвратить только "непримиримая борьба с коррупцией". Перспектива "новых шелковых путей" обсуждается подробно, что позволяет Си незаметно, но настойчиво развивать идею глобализации под руководством Китая, которая установит благожелательные коммерческие связи между различными частями мира без политического вмешательства. Это наконец-то положит конец безумным колониальным амбициям Европы и пагубным "неравноправным договорам", навязанным Китаю и другим странам. В геополитическом плане евразийский силовой блок с Китаем в центре в конечном итоге оттеснит Америку на ее законное место на мировой периферии.

Однако, когда речь заходит о конкретных институтах регулирования неравенства, искоренения несправедливости и борьбы с коррупцией, становится ясно, что "социализм с китайскими особенностями" не означает ничего конкретного. Нам говорят, что "видимая рука" правительства и партии должна быть "непримиримой", но трудно понять, что именно это значит. Неясно, что для решения этой задачи достаточно посадить в тюрьму олигархов или государственных чиновников, которые слишком заметно и скандально обогатились. Осенью 2018 года кинозвезда Фань Бинбин была арестована после того, как звездный телеведущий новостей раскрыл, что у нее был секретный контракт, по которому ей заплатили 50 миллионов юаней, в то время как ее официальная зарплата составляла всего 10 миллионов юаней. Это дело привлекло большое внимание, и правительство увидело идеальную возможность показать, что оно готово бороться с чрезмерным неравенством и культом денег. Дело, безусловно, интересное, но есть все основания сомневаться, что неравенство в стране с населением 1,3 миллиарда человек можно контролировать только с помощью публичных доносов и тюремного заключения без какой-либо систематической регистрации и налогообложения богатства и имущества, в то время как журналисты, граждане и профсоюзы лишены возможности развивать средства для расследования злоупотреблений, а полиция арестовывает всех, кто проявляет слишком большой интерес к богатству, накопленному людьми, имеющими тесные связи с правительством. Ничто не гарантирует, что китайскому режиму удастся избежать клептократической судьбы, подобной российской.

О влиянии культурной революции на восприятие неравенства

В целом, китайское правительство, очевидно, не воспринимает всерьез тот факт, что общество, основанное на частной собственности, без достаточных фискальных и социальных гарантий, рискует достичь уровня неравенства, который может оказаться пагубным в долгосрочной перспективе, как показывает европейский опыт XIX и первой половины XX века. Возможно, это еще одно проявление чувства исключительности и отказа учиться на опыте других, от которого на протяжении истории страдало так много обществ. Следует упомянуть еще один исторический и политико-идеологический фактор, характерный для Китая, а именно: чрезвычайное насилие маоистского периода и, в частности, Культурную революцию, которая оказала глубокое