Капитал и идеология - Томас Пикетти

активов, что в конечном итоге было равносильно бесплатной передаче прав собственности: богатые платили на 10 млрд долларов меньше налогов, а затем использовали эти 10 млрд долларов для покупки государственных облигаций. США и Европа продолжают следовать этой стратегии и по сей день, увеличивая неравенство и способствуя концентрации частного богатства.

В более общем плане рост задолженности можно рассматривать как следствие ощущаемой невозможности справедливого налогообложения. Когда самых высокооплачиваемых и богатых людей невозможно заставить платить свою справедливую долю, а низший и средний классы все неохотнее дают свое согласие на налоговую систему, задолженность становится заманчивым выходом. Но к чему это приведет? Существует важный исторический прецедент: в конце Наполеоновских войн Великобритания была обременена государственным долгом, превышающим два года национального дохода (что эквивалентно трети всей британской частной собственности), а чистое общественное богатство серьезно сократилось. Как отмечалось ранее, дилемма была решена за счет значительного профицита бюджета (составляющего примерно четверть налоговых поступлений) или, говоря иначе, за счет того, что скромные и средние британские налогоплательщики переводили свои доходы держателям облигаций в течение почти столетия, с 1815 по 1914 год. Однако в то время только богатые люди имели право голоса и обладали всей политической властью (по крайней мере, в начале периода), и идеология собственничества была более убедительной, чем сегодня. Сегодня люди знают или должны знать, что многие страны быстро избавились от долгов, которые обременяли их после двух мировых войн, и кажется маловероятным, что налоги среднего и низшего классов окажутся настолько терпеливыми. В настоящее время, однако, этот вопрос стоит менее остро, чем мог бы, благодаря аномально низкой процентной ставке по большей части государственного долга. Однако такое положение дел может продлиться недолго, и в этом случае долговой вопрос быстро станет одним из основных факторов реконфигурации социальных и политических конфликтов, особенно в Европе. Я еще вернусь к этому вопросу.

Отметим, наконец, разительный контраст между траекторией Китая и траекторией западных стран в первые десятилетия XXI века. Если в Китае с 2006 года доля государственного капитала в общем объеме национального капитала остается стабильной и составляет около 30 процентов, то финансовый кризис 2007-2008 годов (который был вызван чрезмерным дерегулированием частных финансов и способствовал дальнейшему частному обогащению) привел к еще большему сокращению общественного богатства на Западе.

Разумеется, речь не идет об идеализации общественной собственности в Китае, и тем более не претендует на знание "идеальной" доли государственного капитала в справедливом обществе. Если государство берет на себя ответственность за производство определенных товаров и услуг (таких как образование и здравоохранение), логично предположить, что оно будет обладать долей производственного капитала, соотносимой с его долей в общей занятости (скажем, 20%). Однако это неадекватное эмпирическое правило, поскольку оно игнорирует потенциальную роль государства в использовании долга для направления сбережений на сохранение природного капитала и накопление нефизического капитала. Настоящий вопрос связан с формами управления и разделения власти, связанными с государственной и частной собственностью, которые должны постоянно подвергаться сомнению, переоцениваться и изобретаться заново. В китайском случае форма управления государственной собственностью отличается вертикальным авторитарным характером и вряд ли может быть принята за универсальную модель.

Тем не менее, остается нечто парадоксальное в недавнем крахе общественного богатства на Западе после финансового кризиса. Рыночная дерегу лация сделала многих людей богатыми, правительства влезли в долги, чтобы смягчить тяжесть рецессии и спасти частные банки и другие фирмы, а в итоге частное богатство продолжало расти, оставляя налогоплательщиков из низшего и среднего классов на десятилетия вперед. Эти эпизоды оказали глубокое влияние на представления о том, что можно и что нельзя делать в области экономической и денежно-кредитной политики - последствия, конца которым мы, вероятно, еще не увидели.

О пределах китайской терпимости к неравенству

Вернемся к неравенству в Китае: как изменилось распределение доходов с начала процесса экономической либерализации и приватизации собственности в 1978 году? Имеющиеся источники свидетельствуют об очень резком росте неравенства доходов с момента начала реформ до середины 2000-х годов, когда ситуация стабилизировалась. В конце 2010-х годов Китай, если судить по доле национального дохода, приходящегося на верхние 10 процентов и нижние 50 процентов, лишь немного менее неэгалитарный, чем США, и значительно более, чем Европа, тогда как в начале 1980-х годов он был самым эгалитарным из трех регионов (рис. 12.8).

Если сравнить Китай с другим азиатским гигантом, Индией, то становится ясно, что с начала 1980-х годов Китай был более эффективным с точки зрения роста и более эгалитарным с точки зрения распределения доходов (или, скорее, менее неэгалитарным, в том смысле, что концентрация доходов увеличилась менее значительно, чем в Индии). Как отмечалось ранее при обсуждении Индии (см. главу 8), одной из причин такого различия является то, что Китай смог инвестировать больше средств в государственную инфраструктуру, образование и здравоохранение. Китай добился гораздо более высокого уровня налоговых поступлений, чем Индия, где базовые услуги здравоохранения и образования по-прежнему недостаточно финансируются. Действительно, в 2010-х годах Китай почти сравнялся с западными странами по уровню налогообложения, получая в виде налогов около 30 процентов национального дохода (и около 40 процентов, если учитывать прибыль государственных компаний и продажу государственных земель).

Эти китайские успехи хорошо известны, и они заставляют многих людей делать вывод, что режим будет оставаться неоспоримым до тех пор, пока он продолжает достигать такого уровня экономического успеха (и может продолжать опираться на тот факт, что многие китайцы боятся, что страна разделится на части, если не будет управляться твердой рукой). Но есть пределы терпимости китайского народа к неравенству. Во-первых, тот факт, что Китай так быстро стал гораздо более неэгалитарным, чем Европа, отнюдь не был неизбежным и явно представляет собой провал режима. В 1980-х годах уровень неравенства доходов был близок к уровню наиболее эгалитарных стран Европы, таких как Швеция. То же самое можно сказать и о неравенстве богатства, которое, кстати, показывает, насколько неэгалитарным был процесс приватизации. В начале 1990-х годов доля верхнего дециля в общем объеме частного богатства составляла 40-50%, что было ниже, чем в Швеции и других европейских странах; в 2010-х годах она приблизилась к 70%, что близко к уровню США и лишь немного ниже, чем в России.

РИС. 12.8. Неравенство в Китае, Европе и США, 1980-2018 гг.

 

Интерпретация: В период с 1980 по 2018 год неравенство доходов в Китае резко возросло, однако, согласно имеющимся источникам, оно все еще ниже, чем в США (хотя и выше, чем в Европе). Источники и серии: piketty.pse.ens.fr/ideology.

Переход от шведского